— Кто сказал?
— Не знаю. Никого не было в зеленой комнате, но я видела длинный, сантиметров в 20, металлический стержень, как карандаш. Его словно бы передавали друг другу чьи-то руки, как хирурги инструмент. Но рук я не видела. Потом передо мной опустили зеленую занавеску и сказали: «Не надо это видеть». Я чувствовала, что ноги у меня там, за занавеской, согнуты в коленках и висят над столом. И дикая боль в правой ноге. Невыносимая боль. В ногу, в кость, от коленки к щиколотке загоняют этот штырь. Такую боль вообразить нельзя, она была реальная.
— А потом?
— Ничего. Обратную дорогу я никогда не вижу. Проснулась утром у себя в постели. Нога не болела, только была какая-то тяжелая. Мне не хотелось на нее смотреть.
— А прежде что-то происходило с ногой?
— Она вообще-то у меня давно болела. Я с детства занималась фигурным катанием. Когда зашнуровывала ботинок, было больно. Правая — толчковая. Боль стала настолько мешать, что лет в 18 я бросила кататься. Нога болела, когда надевала узкие сапоги, когда дотрагивалась. Но я бегала, ходила, свыклась с этой болью, к врачу не обращалась и родителям боялась говорить.
— Теперь болит?
— Нет. Прошло. И никаких следов нет. Но та боль и страх… И чувство, что ничего не могу сделать, я в чужой власти и не знаю, что будет… Я гоню это воспоминание.
По щекам Нины снова покатились слезы, и Борис Львович заставил ее открыть глаза. Постепенно она приходила в себя, попыталась улыбнуться:
— Я еще там, в зеленой комнате…
— Вам станет лучше, вы освободились от…
От чего? Воспоминания? Ощущения? Сна?
Модная куртка, нарядная шапочка — веселая хорошенькая женщина попрощалась с нами и пошла к лифту. Борис Львович вышел ее проводить. А вернувшись, шепнул мне:
— Она сказала, что было еще что-то, о чем она никогда не расскажет — слишком страшно. Но если я буду с ней работать, со временем она поверит, что носить ужас в себе тяжелее.
Его, однако, ждала вторая гостья. Это была интересная, среднего возраста женщина, спокойная, уверенная в себе. Представилась — Галина Васильевна. Работает контролером на крупном заводе, живет одна. Два года назад перенесла операцию — удалили желчный пузырь. И через некоторое время после этого с ней стали происходить странные вещи. Сначала эти странности казались безобидными, даже забавными, потом появилась тревога — «не схожу ли я с ума?» Хочется избавиться от этого наваждения. Но как? Может быть, Борис Львович поможет?
— Устраивайтесь поудобнее, — пригласил он, — расслабьтесь.
Галина Васильевна прикрыла глаза и начала говорить — медленнее, чем обычно, отчетливее.
— … Среди ночи я несколько раз просыпаюсь от того, что передо мной возникают разные картинки. Розовые, фиолетовые, серые, как облака, тени, геометрические фигуры и формулы, лица — неприятные, пейзажи, иногда очень четко — портреты людей, всегда незнакомых, однажды появился парень в буденовке без звезды, восточного типа мужчины в галстуках, молодой Ленин, почему-то с разбитым лицом. Картины усложняются. Я вижу себя мчащейся в автомобиле по длинному туннелю. Или поднимающейся в небо… Я открываю глаза — картина пропадает.
— Но вы спите. Это сон.
— Нет, едва я закрываю глаза — еще не сплю, только устраиваюсь поудобнее картины уже возникают. В последнее время они появляются в ванной, стоит на секунду под душем прикрыть глаза. Даже на улице — иду и вижу цветные пятна на снегу.
— Сейчас у вас глаза закрыты. Вы что-нибудь видите?
— Нет. Сейчас нет. Это не от меня зависит. А дома я постоянно в боевой готовности: открыть глаза и прекратить все это.
У меня появилось чувство, что у себя в квартире я не одна, это мне мешает.
— А если вы не дома? В доме отдыха, заночевали в гостях?
— Все равно. Я была в заводском профилактории, гостила у сестры — то же самое. А однажды я проснулась от боли — меня ущипнули резко, где-то внутри. Я дернулась, открыла глаза и заметила руку, большую, белую, до локтя. Но она тут же исчезла. Недели две назад снова проснулась от боли в нижней части живота. Что-то присосалось ко мне, что-то черно-серое, бесформенное, мягкое, как тряпка. Я стала отрывать — с трудом оторвала. Это было ночью в 3. 45. У меня появилась привычка смотреть на часы. А утром у меня болел палец и на животе остался след, капелька засохшей крови, как от комариного укуса.
— Вам страшно?
— Стало страшно, после того как два раза чувствовала, что мне сверлят голову. Вот здесь, справа. Нет, следов не осталось. Но почему-то слева на том же уровне выпали волосы, сейчас уже это место зарастает. Когда сверлили, было страшно, я не могла открыть глаза и прекратить. Лежала, как чурбан. На меня это не похоже — бездействие в экстремальной ситуации. Я помню, что у меня лились слезы ручьем, как вода, особенно из правого глаза…
И сейчас, рассказывая, Галина Васильевна заплакала.
— … Утром я пришла на работу и спрашиваю у женщин: «Вы ничего не замечаете, что со мной?» — «Ничего», — говорят. А я им объясняю и плачу… Зачем все это, почему они делают со мной, что хотят…
— Они? Спросите у них.
— Но я их не вижу и не хочу спрашивать, не хочу контактировать. Я только чувствую, что устала, сколько же можно жить в таком состоянии. Кончится это когда-нибудь…
Борис Львович прекратил сеанс. И стал объяснять уже пришедшей в себя Галине Васильевне:
— Это может кончиться так же неожиданно, как и началось. Вы сопротивляетесь, у вас сильная воля и здоровая психика. Могу вас утешить: бывает хуже, я наблюдал очень тяжкие случаи. В чем причина того, что с вами происходит, я не могу сказать. В правой части мозга, примерно там, где вы показываете, что вам сверлили голову, находятся зрительные центры. С помощью рентгена или специальных электронных тестов, конечно, можно было бы проверить, нет ли там каких-либо нарушений… Но я предлагаю другое. Ваш случай, к сожалению, довольно типичный. Людей, которые страдают от непонятных вмешательств в их состояние, испытывают душевный дискомфорт, становится слишком много. Я попробую собрать группу из нескольких человек, поработать со всеми вместе. У каждого есть свои приемы защиты. Может быть, чужой опыт поможет всем…
Галина Васильевна ушла, кажется, слегка успокоенная: она не сходит с ума, жизнь продолжается. А мы с Борисом Львовичем поговорили еще несколько минут. Мне не хотелось вдаваться в анализ причин того, о чем довелось услышать. Это снова вернуло бы на круги своя: реальность, галлюцинации, реальность галлюцинаций и главное — источник галлюцинаций. Вопросы, на которые нет пока ответов, подтверждаемых, как привыкли мы, воспитанные на том, что реально только нечто материальное, хотя бы кусочком этой самой материи.
Я спросила о том, почему в большинстве случаев страдают в подобных ситуациях женщины. Это психолог объяснил четко. Женщины легче делятся своими тревогами с подругами, с врачом. Представьте себе мужика, который утром, придя на работу, спрашивает у сослуживцев: «Ребята, я как — в порядке, крыша на месте?» Ясно, что ему ответят. И еще женщинам более свойственно подпадать под жесткий психологический контроль. Контроль — чей? Мы не стали сбиваться на эту тему. Борис Львович Ланда сказал только, что на своем опыте убедился: описания происходящего у его пациенток бывают разные, но ощущения стандартны и развиваются по одному сценарию — любопытство, страх, чувство полной беззащитности перед насилием.
Я сегодня способен ящиками
Пиво пить и даже мальвазию.
Я тоскую по Настоящему,
А вокруг одно Безобразие.
За примером не надо мыкаться,
Взять хотя бы тарелки летающие.
Есть гармония? Черта лысого!
В тех тарелках публика та еще.
Снова мы оказались невеждами.
В первый раз ли хлебать нам горюшка?
Их прилеты связали с надеждами
На прогресс, да на лучшую долюшку.
А они похищают сотнями
Нас в пространство свое искривленное,
Ставят опыты там бесовские,
Словно стадо овец мы клейменое…
Вот такие, ребята, фикусы.
Вот такие, девчата, резусы.
Не хочу в НЛО. Накось-выкуси!
И без них нам хватает ребусов.
Через три месяца со времени предыдущей встречи с Борисом Ландой он приехал снова. И в этот раз мы начали беседу с той точки, на которой остановились в «Зеленой комнате». Борис Львович сказал, что продолжил работу с Ниной, той, что плакала, вспоминая о боли, которую перенесла во время операции, проделанной с нею пришельцами…
На этот раз ей удалось вспомнить более страшные вещи, чем операция на ноге. Правда, отрывочно, как-то с середины. Начала и конца эпизода она не знает.
