Существующая ситуация в области этнической преступности также во многом может быть объясняема на основе изысканий очередного нашего ученого провидца, ныне забытого.
Николай Васильевич Гильченко, происходивший из казаков Запорожской Сечи, родился 20-го мая 1858 года в городе Лебедине. По окончании курса в 3-й Харьковской классической гимназии он в 1878 году поступил в Петербургскую Медико-хирургическую академию. А в 1883 году, окончив в ней полный курс, он был назначен младшим врачом в 20-ю артиллерийскую бригаду в город Владикавказ. В 1884 году он был переведен в 80-й Кабардинский пехотный пата, с прикомандированием к Владикавказскому военному госпиталю, в котором на протяжении четырех лет состоял штатным ординатором.
Наблюдая пестрое кавказское население, Николай Васильевич, по совету крупнейших отечественных антропологов А. П. Богданова и В. Е. Эмме, приступил к изучению расовых особенностей туземцев. Результатом этого труда явилась его диссертация «Материалы для антропологии Кавказа» (СПб., 1890), а в 1892 году вышло очередное его исследование «Терские казаки». Ну и наконец, в 1899 году был опубликован главный труд «Вес головного мозга и некоторых его частей у различных племен, населяющих Россию», сразу же удостоенный специальной премии Общества Любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии. Классик русской антропологии Д. Н. Анучин писал в этой связи, что работа «Составляет существенный вклад в неврологию, а по отношению к России и к русским народностям труд господина Гильченко является выдающимся по своему значению». Проанализировав весовые параметры как мозга целиком, так и отдельных его частей у представителей множества племен, населяющих Российскую империю, Н. В. Гильченко подготовил статистическую базу расовых различий в области локализации функций высшей нервной деятельности. Он указывал: «Влияние народности (племени) на вес мозга также, несомненно, существует, помимо всех прочих уже рассмотренных влияний роста, возраста и пр. Расовые и племенные признаки не изменяются от предков к потомкам. Различия в весе головного мозга, замечаемые в отдельных областях нашего обширного отечества, не могут быть объяснены ни влиянием роста, ни влиянием возраста, а исключительно влиянием народности (племени)».
В 1892 г. Н. В. Гильченко был переведен на службу в Москву, в военный госпиталь, а уже через год — избран секретарем Антропологического отдела Общества Любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии, занимая эту должность до 1895 года, а затем был переведен в Петербург в Главное военно-медицинское управление, где его назначили начальником перевязочного отдела завода военно-врачебных заготовлений. С 1898 по 1899 годы Н. В. Гильченко с научными целями посетил Германию, Англию и Францию, а в 1902 году был назначен в Варшаву старшим врачом Варшавского укрепрайона. Перед началом русско-японской войны Н. В. Гильченко посетил военную базу в Порт-Артуре и по результатам поездки составил отчет о ее неудовлетворительном санитарном состоянии, чем вызвал нескрываемый гнев командования. Однако предостережения русского ученого и военного врача не были услышаны, и этот факт также должен быть отражен современной исторической наукой при объяснении причин поражения России в той войне.
Николай Васильевич Гильченко скончался 17 августа 1910 года.
На протяжении всей своей карьеры он самым удивительным образом сочетал в себе неподдельное рвение на военной службе с неустанными глубочайшими научными исследованиями, что отражено во множестве его публикаций как в военно-медицинских, так и академических изданиях.
Но справедливости ради необходимо всё же отметить, что его пример был не единственным. Напротив, жизненный путь Н. В. Гильченко был скорее нормой для биографий подлинных русских ученых, которые мыслили себя прежде всего гражданами великой страны и уже затем — носителями принципов академической науки. Любые современные разговоры о ее вненациональной и интеррасовой ценности определенно показались бы им несомненным кощунством.
Активистки феминистского движения во всем мире причисляют себя к наиболее образованной и прогрессивной части человечества. Аналогичная ситуация наблюдается и у нас в стране. Однако, как и всюду, в качестве образцовых личностей, символизирующих воплощенные идеалы движения, выбираются весьма сомнительные с биологической точки зрения персонажи, вроде Крупской и Коллонтай. Мы же хотели бы предложить кандидатуру Тарновской П. Н., действительно достойную подражания во всех отношениях, не только женщинами, но и сильной половиной человечества.
Прасковья Николаевна Тарновская, хотя и была крупнейшим русским антропологом и психиатром, однако все свои научные сочинения подписывала достойно и элегантно: «женщина-врач Тарновская».
Советские школьные учебники десятилетиями вбивали в неокрепшие умы детей устрашающий образ царской России как «тюрьмы народов», в которой, помимо угнетения национальных меньшинств, якобы существовало также и притеснение женщины.
Однако уже одного факта достаточно для того, чтобы разбить этот штамп, так как Прасковья Николаевна длительное время исполняла должность казначея Антропологического Отдела Императорского Общества Любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии. Была она также и постоянным членом Русского Общества охранения народного здравия, на секциях которого постоянно выступала с докладами, посвященными широкому спектру тем повышения биологической жизнеспособности русского народа. В этом плане весьма интересен ее доклад «Новые работы по криминальной антропологии» (1891), ибо данные, приведенные в нем, не устарели до сих пор, а наглядность и доказательность подачи материала позволяет нам пользоваться идеями П. Н. Тарновской в повседневном быту и сегодня. Характерно, что русская ученая также считала, что «антрополог — это труженик естествознания», — так велика его миссия в жизни народа, а знание о наследственных причинах вырождения и пропаганда методов борьбы с ними является одной из основных задач антрополога. Перечисляя и описывая основные признаки вырождения, П. Н. Тарновская указывает, что «только одновременное существование нескольких таких признаков у человека в совокупности с отклонениями моральной сферы, дает право причислять его к дегенеративному типу».
Все свои наблюдения и выводы зарубежных авторов она обобщила в виде ясного и практического предписания: «Нужно желать и надеяться, что в ближайшем будущем криминальная антропология ляжет в основу уголовного права и положения о наказаниях».
В другом своем докладе «Об органах чувств у преступниц и проституток» (СПб., 1894) П. Н. Тарновская приложила принципы криминальной антропологии к означенным категориям населения, причем вновь исходила из генетических свойств их представительниц. Согласно ее исследованиям выходило, что на путь проституции женщину толкают не социальные условия, но факторы наследственной дегенерации. Убожество и ущербность строения органов чувств и приводят к моральному падению, а неразборчивость в связях есть результат низкой организации ассоциативного аппарата подобных женщин.
Свои практические наблюдения Прасковья Николаевна Тарновская подкрепила следующим теоретическим резюме: «Таким образом, задачи криминальной антропологии всё более и более расширяются в том отношении, что для всестороннего, подробного изучения преступника становится необходимым: 1) тщательное изучение его внешней организации; 2) обстоятельное знакомство с прошлым — детство, воспитание, семья, болезни; с дальнейшей его жизнью — занятия, привычки, социальный быт; 3) знакомство с его нравственным обликом для уразумения причин, побудивших его совершить преступление, и, наконец, 4) — что составляет до настоящего времени существенный недостаток — посмертное исследование с более подробным и тонким изучением нервных центров».
На основе всего вышеизложенного становится очевидным, что в дореволюционной России базовые постулаты уголовного права Чезаре Ломброзо разделялись и открыто поддерживались самой передовой частью ученого сообщества. Пример работы Д. Н. Анучина «Изучение психофизических типов», о которой мы говорили ранее, говорит в пользу этого утверждения. И лишь поколения красных профессоров исказили позднее подлинную картину развития русской науки, всячески убеждая нас в том, что идеи криминальной антропологии не пользовались популярностью как «реакционные». Напротив, помимо социальных и правовых аспектов, разрабатывались также и этнорасовые, ибо в условиях многоплеменной Российской Империи давным-давно уже был накоплен опыт, наглядно показывающий, что не все народы, ее населяющие, обладают одинаковой наследственной предрасположенностью к совершению преступлений.
