На отдыхе он читал беллетристику; ему попалось прелестное эссе Джеймса Барри (тогда еще не написавшего «Питера Пэна» но уже известного пьесами), где объяснялось, что для привлечения интереса публики нужно писать не заумные статьи о серьезных вещах, а, напротив, пустячки о предметах заурядных о зонтике, о шашках… Что видишь перед собой — о том и пиши; завтракаешь с другом в кафе — напиши об этом; ел сыр — напиши о сыре… Он тотчас решил попробовать — и в один присест набросал (на старом конверте) свои первый «пустячок» — рассказ «Как отдыхать на пляже» (On the Art of Staying at the Seaside).
«Тысячи и тысячи людей думают, что они отдыхали на пляже, так же как тысячи людей воображают, что они играли в вист, тогда как в действительности они лишь путались под ногами у настоящих игроков. На самом деле отдых на пляже — это искусство, требующее не только оплаты железнодорожного билета, но и специальных навыков, подобно всем подлинным искусствам. <…> Отдыхая на пляже, вы не должны думать; вы не должны двигаться; вы не должны спать. Вам следует лечь головой в сторону горизонта и погрузиться в созерцание; и, когда вы овладеете этим искусством, то сделаетесь подобны Будде, восседающему среди цветов лотоса». В таком роде Уэллс накропал текст в 9500 знаков; он упомянул о табачных киосках, о мухах, о лодочниках — то есть выполнил инструкцию Барри. Он сам удивился, как легко это у него вышло. Но удивляться было нечему: такой стиль — изящно, цветисто и «ни о чем» — он уже несколько лет использовал в переписке.
По возвращении в Лондон он отослал работу в «Пэлл-Мэлл газетт» — текст был принят незамедлительно. И поехало: за неполных полгода Уэллс заработал около 200 фунтов. До конца 1893 года он опубликовал в «Пэлл-Мэлл газетт» и еженедельнике «Пэлл-Мэлл баджет» более 30 эссе и крошечных рассказиков, большая часть которых потом вошла в состав сборников «Избранные разговоры с дядюшкой» (Select Conversations with an Uncle, 1895) и «Кое-какие личные делишки» (Certain Personal Matters, 1897); за период с 1893 по 1897-й он опубликует их сотни. Он будет сочинять безделушки о каминах, о велосипедах, о фотографировании, о крикете, напишет эссе о том, как писать эссе — «Искусство эссеиста настолько просто, настолько свободно от канонов и, кроме того, столь восхитительно, что нужно задаться вопросом, почему все люди — не эссеисты. Возможно, люди не знают, как это легко. Или, возможно, новички введены в заблуждение. Если это искусство хорошо преподать, его можно изучить за десять минут». Сам автор в письме к Фреду называл эти статьи «chatty», что переводится как «болтливый» или «неряшливый».
Одна из безделок понравилась самому Барри; когда Каст передал молодому автору этот отзыв и рекомендовал продолжать, Уэллс попросил дать ему и другую работу: рецензирование книг. Каст охотно согласился — так появился еще один источник заработка. За два месяца Уэллс заработал столько же, сколько за годы преподавательского труда. Многими годами позже он писал: «Зарабатывание на жизнь сочинительством — странная игра. Успех в ней не зависит ни от знаний, ни от литературной квалификации, а определяется малозначительными чертами времени, интеллектуальной модой; он непредсказуем и неуправляем».
Не все его тексты, опубликованные в «Пэлл-Мэлл» в 1893-м, были безделушками. Среди них были футурологические тексты «Приключения летающего человека» и упоминавшийся «Человек миллионного года», отчасти ставшие прообразами будущих романов. Он продолжал писать научно-популярные статьи для «Юниверсити корреспондент» и «Эдьюкейшнл таймс»; в «Джентльмене мэгэзин» была напечатана его статья «Исторические опыты сотрудничества», в «Чэмберс джорнэл» — эссе «Умирание», где была поэтично изображена картина умирающей Земли, которую мир скоро узнает по «Машине времени».
Чета Уэллсов меж тем сменила адрес: с сентября 1893-го они снимали дом в Суррее, близ городка Саттон: предполагалось, что чистый сельский воздух пойдет больному на пользу.
Но он прожил там всего несколько месяцев. В декабре они с Изабеллой по приглашению Кэтрин провели неделю в доме ее матери. Это был довольно странный визит — и неудивительно, что Изабелла предъявила мужу ультиматум, который был им отклонен. 27 декабря Уэллс написал Дэвису о том, что его брак был ошибкой. «Я нежно люблю мою жену, но не так, как мужу следует любить свою жену, и мы — как можно тише и спокойней, — разойдемся в Новом году». Изабелла согласия на развод не дала, и тогда Уэллс просто ушел из дому, поселившись вместе с Кэтрин в Лондоне в наемной двухкомнатной квартире по адресу Морнингтон-плейс, 7. «Я ожесточил свое сердце, потому что иначе не смог бы уйти, — напишет он в романе „Тоно-Бенге“. — Наконец-то Марион поняла, что она расстается со мной навсегда. Это заслонило все пережитые страдания и превратило наши последние часы в сплошную муку… Впервые она проявила ко мне настоящее сильное чувство и, вероятно, впервые испытывала его».
Действительно ли Изабелла вдруг испытала настоящее чувство или просто испугалась остаться в одиночестве — сказать трудно. Ее родственники, его родственники — все укоряли ее: не сумела сохранить семью (что, как известно, является обязанностью отнюдь не мужа, но жены), не старалась смириться, приноровиться. К чести Уэллса надо заметить, что его подобные разговоры бесили. Он всегда яростно отвергал любые обвинения в адрес своей первой жены, никому не позволяя сказать о ней дурного слова. Он любил ее еще много лет после разрыва; эта любовь не раз проявится самым удивительным образом. В феврале 1894-го он в письме матери коротко упомянул о том, что оставил жену и что в разводе виноват он один; отца известил лишь в августе в следующих выражениях: «Все очень просто. В январе я сбежал в Лондон с одной молодой девушкой, своей студенткой. Особенно распространяться об этом не стоит, что было, то было, и остается только уладить дела».
Дела предстояло улаживать вот какие: во-первых, развод в тогдашней Англии был весьма хлопотной процедурой, требующей не только судебного обвинения со стороны одного из супругов, но и значительных денежных трат; кроме того, Уэллсу предстояло выплачивать жене около 100 фунтов ежегодно. Во-вторых, нужно было налаживать отношения с будущей родней: миссис Роббинс, естественно, относилась к побегу дочери и ее сожительству с женатым человеком не слишком приветливо: требовала соблюдения хотя бы внешних приличий и присылала родственников мужского пола побеседовать с Уэллсом (беседы действия не возымели). Вначале Уэллс и Кэтрин жениться не собирались вообще, а хотели воплощать идеалы свободной любви, но к августу поняли, что обойтись без брака невозможно, если они не хотят всю жизнь врать квартирным хозяйкам и выслушивать оскорбления соседей. А ведь Уэллс уже видел, что опять совершил ошибку: Кэтрин оказалась, по его мнению, еще более фригидной, чем Изабелла. Катастрофически не везло человеку — или он просто не умел тогда обращаться с молодыми девицами?
Нельзя сказать, однако, что его новый союз был несчастлив. Кэтрин была другом; с ней ему всегда находилось о чем разговаривать. Вместо большой любви получилась большая привычка. «Оказавшись вместе и осознав, как быстро испаряются наши героические настроения, как улетучиваются грезы о сокровенных дарах любви, мы все-таки были связаны и внутренним, и внешним обязательством приноровиться друг к другу, чтобы внести хоть какой-то смысл в нашу совместную авантюру. <…> Во многих смыслах мы были странными, но в отношениях с обществом и друг с другом мы, возможно, больше приблизились к идеальному союзу, чем обычно бывает у молодых пар».
С Морнингтон-плейс переехали на другую квартиру — по соседству, на Морнингтон-роуд. Работу у Бриггса Уэллс оставил и занимался только писательством. Работать садился сразу после завтрака. Джейн заканчивала обучение в Заочном колледже: по утрам она перепечатывала набело (и отчасти редактировала) тексты мужа или готовилась к своим экзаменам. Днем гуляли в Риджентс-парке. Обедали, затем выходили снова и бродили по Лондону, придумывая, о чем еще можно написать: витрины магазинов, кладбища — все давало материал. Затем Эйч Джи (как его все называли по инициалам) опять писал дома, а после ужина играли с Кэтрин в шахматы, слушали музыку, рисовали. Изредка бывали в театре. В гости к ним приходили Морли Дэвис, Уолтер Лоу да еще родственники Уэллса — больше никто. Тихая жизнь оказалась благотворна для работы: за 1894 год Уэллс написал и опубликовал 21 рассказ, около 40 эссе и 38 научно-популярных очерков плюс роман — то есть выдавал новый текст чуть ли не ежедневно.
Большая часть его очерков на научные темы, написанных в 1894 году, была размещена в «Пэлл-Мэлл газетт», но их публиковали и другие издания: «Сайнс энд арт», «Нэйчур» (редактором этого солидного научного журнала потом станет Ричард Грегори) и «Сатердей ревью». Исследователи Д. Хьюз и Р. Филмас[22] разделяют их на три группы: 1) очерки о чудесах и загадках природы; 2) статьи о естественно-научном образовании и популяризации науки; 3) тексты, где высказываются новые и парадоксальные идеи. В работах, относящихся к первой группе, Уэллс «просто рассказал» о тех или иных явлениях природы или достижениях науки: «Через микроскоп», «Экскурсия на Солнце», «Искусство приготовления гистологических срезов», «Жизнь в бездне» (о глубоководной фауне), «Светящиеся растения», «Болезни деревьев». Эти тексты — даже статья о гистологических срезах не исключение! — представляют собой превосходные образцы того, как можно о науке написать доступно, ясно и занимательно.
