Тут следует заметить, что погром для русского человека являлся одной из крайне редких возможностей поправить своё материальное положение. Вспомним хотя бы немецкий погром 28 мая 1915 года. В Москве тогда было разорено и разграблено множество немецких квартир. В ночь на 29 мая погром распространился на пригороды и часть Московского уезда. В селе Свиблове были разгромлены фабрика Фриделя и пять дач, занятых немцами, а крестьяне деревень Алтуфьево и Неклюдово разграбили и сожгли имения немцев Вогау и Руперта. Погром и грабежи продолжались до двух часов дня 30 мая. Крестьяне уводили с барских усадеб коров, лошадей, тащили повозки, мебель, каминные часы, кухонную утварь и пр. Когда полиция потребовала вернуть похищенное, многие это сделали, а некоторые незаметно подложили похищенное в сарай старосты, где оно хранилось. Всё, конечно, вернуть не удалось. Так неудачи на фронте (немцы тогда наступали) компенсировались насилием и грабежами в тылу.
«План» дорогомиловских антисемитов — документ, конечно, интересный. Нельзя не отметить содержащееся в этом документе указание на то, что «убийства крамольников — интеллигентов и жидовских главарей не наказываются». Погромщиков действительно или не находили, или не судили, а если и судили, то не за убийства и разбой, а по статье 38 Устава о наказаниях, предусматривающей ответственность за нарушение общественной тишины и порядка. Полагалось за это самое большее — месяц ареста.
И всё-таки самым интересным в этом «Плане всемирного жидовского погрома» мне показалось то, что авторы его совсем забыли про рабочих, как будто их вообще не существовало в Москве. А казалось бы, ну чего проще, поднять на погром рабочих, а не ждать, пока на своих телегах прибудут в город крестьяне из окрестных деревень! В чём причина такой забывчивости? Думаю в том, что создатели плана, как и многие их единомышленники, были смертельно напутаны действиями восставших рабочих в 1905 году, поэтому с такой силой навалились на слово «жид». Чтобы не ставить себя в трудное положение разъяснением того, почему евреев, принимавших в восстании несравненно меньшее участие, чем рабочих, надо громить, а рабочих нет, они решили этой темы не касаться. Кстати, в плане погрома ничего не говорилось и о еврейской бедноте. А такая беднота в городе была. До выселения в 1892 году из Москвы двадцати тысяч евреев многие из них жили в Зарядье, на берегу Москвы-реки. «Трущобы старого Зарядья, — вспоминала Харузина, — кишели еврейской беднотой. На улицах помои, запах чеснока». Выселили тогда из Москвы, конечно, бедноту. Богатые евреи, причисленные к сословию купцов 1-й гильдии, остались. Таких в Москве было около трёхсот.
Некоторые выселенные евреи продолжали нелегально проникать в Белокаменную. На ночёвку они обосновывались в Марьиной Роще — она тогда не входила в черту города и находилась вне ведения столичной полиции. Отсюда по утрам целыми вереницами евреи пробирались в Москву. Что делали они в городе? Кто-то торговал, кто-то играл на скрипке, кто-то служил у богатого еврея, приобретая для него товар. Этим евреям в порядке исключения предоставлялось право находиться в Москве в течение двух месяцев. Об этом свидетельствуют слова в полицейском рапорте о еврее Раппопорте. «Проживающий в Москве в 1879 году в качестве ремесленника, кобринский мещанин Гродненского уезда Шмуйла Раппопорт, — сказано в рапорте, — ходатайствует о разрешении ему дальнейшего жительства в столицах на основании циркуляра 1880 за № 30. По собранным полицией сведениям Раппопорт занимается покупкой и отправкою товара для пинского 2-й гильдии купца Лазаря Веллера, на что имеет от него доверенность и приказчичье свидетельство. А так как евреям, купцам 2-й гильдии и приказчикам их, предоставлено право пребывания в столицах для закупки товаров только в течение двух месяцев, то имею честь испрашивать вашего сиятельства согласие на удаление из Москвы Раппопорта. При этом считаю долгом присовокупить, что Раппопорт не состоит в таких промышленных предприятиях, уничтожение которых повлекло бы за собою полное разорение лиц, как из самих евреев, так и из местных жителей». Учитывая хорошее поведение Раппопорта ему тогда всё-таки разрешили жить в Москве.
Проживали в Москве и так называемые «резники». В одном из сохранившихся в архиве полицейских дел за 1898 год имеется рапорт «работника полиции», из которого мы можем кое-что о них узнать. «Масса проживающих в Москве евреев, — читаем мы, — прописанных по доверенности еврейских купцов будто для покупки товаров, вовсе не занимаются покупкою товаров, ибо никакой товар им не нужен, так и ихним доверителям, а имеют фиктивные доверенности и занимаются тёмными делами, а многие из них исправляют должность еврейских резаков для резки птиц по-еврейски… Ходят по квартирам евреев и режут кур, за что и получают плату. Этим они занимаются в кухмистерской Малки Рожик и Выдриной в Георгиевском переулке и в еврейской резальне в Ершовском переулке… Подобные резники приходят часто в Охотный ряд и режут для евреев птиц, а охотнорядские торговцы птицами их допускают, зная о том, что они не имеют право жительства». В конце рапорта отмечается, что у задержанного Шмуля на одежде Писхакова Четыско — приказчика Либера Лейбова Сидлина обнаружена масса кровяных пятен, а при обыске найдено два свидетельства на еврейском языке от раввинов на право резания животных по еврейскому обряду, записи и счета по резке кур. У второго задержанного — Марголина, проживавшего в Москве под видом приказчика купца Тумаркина, в кармане найдены два ножа-бритвы, употребляемые еврейскими резаками, разрешение раввинов и оселок. Оба еврейских тореадора из Москвы были выдворены.
Русская поговорка «голь на выдумки хитра» как нельзя более подходила к евреям, живущим в Москве нелегально или временно и лишённым в ней сколько-нибудь твёрдой почвы под ногами. Лишь изощрённость еврейского ума, выработанная за тысячелетия выживания, позволяла им находить самые разнообразные источники существования и обогащения. Уже во время Первой мировой войны солдаты-евреи, находившиеся в лазарете, делили каждую спичку пополам и из одной коробки спичек делали две. В мирное время евреи, например, проворачивали «операции» с мелкой монетой. «Утром, — писала газета, — еврей со своими чадами и домочадцами в 5–6 душ отправляется в банк и добывает мелкой монеты на 10 рублей, хотя одному полагается монеты не больше чем на 1–2 рубля. Доставляют менялам мелкую монету и комиссионеры за вознаграждение, заходя в казначейство по несколько раз. В мелкой торговле (булочной, бакалее) мелкая монета (1,2, 3 копейки) особенно необходима. Пользуясь этим, евреи продают лавочникам рубль двух-, трёхкопеечных монет за 7–8 копеек, а рубль однокопеечных — за 10 копеек». Не случайно, наверное, пошли анекдоты про еврея, который брил крыжовник и продавал его за виноград, или про еврея, который продавал варёные яйца по той же цене, что и сырые, но зато был при деле и имел «навар». Всё это, конечно, смешно. Грустно другое: дети, росшие в таких семьях, получали довольно специфическое воспитание. На фоне религиозных фантазий о богоизбранности своего народа, о том, что евреи — народ вечный, а другие — временные и пр., обман с целью наживы, пробивание себе пути в жизни при помощи, мягко говоря, недостойных приёмов — всё это воспринималось ими как должное. Не случайно ведь свободу вероисповедания называют свободой совести. Для некультурного религиозного человека человек другой веры — и не человек вовсе, так что в обмане его совесть не помеха. И не случайно, наверное, министр юстиции Н. А. Манасеин обратил в своё время внимание на то, что евреи, влившиеся в русскую адвокатуру, вводят в её деятельность «приёмы, не гарантирующие моральную чистоту». А какие ещё приёмы могли ввести те еврейские адвокаты, которые выросли в среде постоянного мелкого жульничества? Тогда, как и теперь, многие не понимали, что жить нужно так, чтобы любая, сказанная или написанная о тебе гадость, оказалась ложью.
Интеллигент и человек интеллигентной профессии — это не одно и то же. Евреи, получившие образование в русской школе, влились в русскую интеллигенцию с идеями равенства и уважения к личности вне зависимости от её национальности и вероисповедания. Они развили и обогатили русскую науку и культуру своим трудом и талантом — и это прекрасно. К сожалению, правда, прекрасные идеи о свободе, равенстве и братстве использовались и до сих пор используются некоторыми их носителями до тех пор, пока они не добрались до кассы, а потом призывы к равенству нередко глохнут и на их место являются призывы к стабильности, незыблемости конституции и принципа частной собственности, а то и просто слышится возглас: «Карте место!» И всё-таки евреи стали близки русской интеллигенции. Любить того, кого не любит и притесняет грубая жестокая власть, для неё было естественным. Когда известный сионист В. Жаботинский сказал, что русская революция 1905 года ничего не дала евреям (остались и черта осёдлости, и процентная норма), кто-то ему на это заметил, что в результате всех произошедших событий российское еврейство добилось гораздо большего: оно отождествило себя с русской интеллигенцией, представителей которой называют теперь «жидами». Симпатичной стороной еврейства для русской интеллигенции явилась, конечно, склонность евреев к интеллектуальному труду, что в сочетании с накопленными за века страданиями давало неплохой эффект. Достоевский не случайно ответил на вопрос о том, что надо для того, чтобы стать писателем, коротко и ясно: «Страдать надо».
