Напряжение
Если привести окончательные количественные результаты экспериментов, это не в полной мере отразит поведение испытуемых, поэтому, прежде чем излагать численные данные, имеет смысл остановиться на общей реакции испытуемых на ситуацию.
Можно предположить, что испытуемый продолжает эксперимент или отказывается это делать на основании исключительно собственной совести и темперамента. Однако выяснилось, что это совсем не так. У существенной части испытуемых возникала мощная реакция напряжения и эмоциональной перегрузки. По наблюдениям, многие потели, дрожали, заикались, кусали губы и стонали, когда обнаруживали, что все сильнее погружаются в заложенный в эксперименте конфликт. Некоторое представление о настроении испытуемых можно получить по записям их реплик в момент отказа продолжать эксперимент. Вот что говорили два непокорных испытуемых:
Это он стучит?.. Ему там плохо? Знаете, мало ли что с ним может случиться, я не желаю нести за это ответственность. Нет, я не согласен. Не знаю, может, ему там совсем нехорошо. Вдруг у него сердце больное и вообще… Нет, мне явно не стоит этого делать, это неправильно. Он стучит, чтобы позвать на помощь. Конечно, ему худо, иначе он не стал бы стучать… не вижу в этом никакого смысла – что, нужно, чтобы он там сознание потерял? Не вижу смысла…
[Испытуемый отказывается наносить удары током]
[Испытуемый 0108]
Он стучит. Он хочет прекратить… извините. Если он хочет прекратить опыты, я тогда тоже лучше перестану… не хочу больше его бить… [в крайнем волнении] Давайте я верну деньги, но не буду делать больно этому человеку… простите, я не буду больше бить его, он же явно хочет прекратить опыты. Никакие деньги на свете не заставят меня делать больно другому человеку.
[Испытуемый 010Х]
А вот запись реплик послушного испытуемого. Сначала он был спокоен, но по мере продолжения эксперимента в нем нарастало напряжение. После удара в 150 вольт он очень занервничал и стал то и дело обращаться к экспериментатору:
После удара в 150 вольт. Вы хотите, чтобы я продолжал?
После удара в 165 вольт. Он там кричит. А тут еще много осталось. У него, наверное, сердце больное. Вы хотите, чтобы я и дальше его бил?
После удара в 180 вольт. Он не выдержит! Я не хочу его убить! Слышите, как он вопит? Он вопит. Ему не вынести! А вдруг с ним что-то случится? Я не хочу, чтобы ему там стало плохо. А он кричит! Вы меня понимаете? Я имею в виду, что снимаю с себя всякую ответственность! Ему там плохо! Он там кричит! А здесь еще слишком много осталось. Кто его знает – может, ему совсем плохо станет? Тут слишком много осталось. Я хочу сказать, кто будет отвечать, если с тем господином что-то случится?
[Экспериментатор берет ответственность на себя. ]
Ну ладно.
После удара в 190 вольт. Понимаете, он ужасно кричит. Послушайте сами. Ну, я даже и не знаю!
[Экспериментатор говорит: «Эксперимент требует, чтобы вы продолжали». ]
Да я знаю, сэр, но я имею в виду… ух… Он же не знает, на что подписался! А тут уже 195 вольт!
Удар в 210 вольт.
Удар в 225 вольт.
После удара в 240 вольт. Ой, нет! Вы имеете в виду, что я должен и дальше идти вверх по шкале? Нет, сэр. Я не хочу его убить! Я не буду ударять его током в 450 вольт!
[Экспериментатор говорит: «Эксперимент требует, чтобы вы продолжали». ]
Да я понимаю, но он там так кричит, сэр…
Несмотря на бурные многословные протесты, которыми испытуемый постоянно сопровождал свои действия, он до конца подчинялся экспериментатору и дошел до самого сильного уровня на генераторе. Слово и дело у него расходились самым любопытным образом. Хотя на вербальном уровне он отказывался продолжать эксперимент, его поступки полностью соответствовали приказам экспериментатора. Этот испытуемый не хотел ударять жертву током, для него это была крайне неприятная задача, однако он не сумел изобрести ответ, который освободил бы его из-под власти экспериментатора. Многие испытуемые так и не нашли специфической словесной формулировки, которая позволила бы им отказаться от роли, предписанной экспериментатором. Вероятно, наша культура не дает приемлемых моделей неподчинения.
Несколько неожиданным признаком напряжения были регулярно встречавшиеся приступы нервного смеха. В первых четырех экспериментальных ситуациях явные признаки нервного смеха и улыбок наблюдались у 71 из 160 испытуемых. Смех был совершенно неуместным, даже жутким. У 15 из этих испытуемых произошли полномасштабные приступы неконтролируемого хохота. В одном случае мы наблюдали такой сильный конвульсивный приступ смеха, что пришлось срочно прервать эксперимент. В постэкспериментальных беседах испытуемые всеми силами подчеркивали, что они не садисты и что смех не означал, что им приятно ударять жертву током.
В беседе после эксперимента испытуемых просили отметить по 14-балльной шкале, насколько они нервничали и были напряжены в момент максимального напряжения (рис. 4). Шкала была проградуирована от «полное отсутствие напряжения и нервозности» до «крайняя степень напряжения и нервозности». Подобного рода самооценка обычно бывает точной лишь до определенной степени и в лучшем случае дает лишь приблизительное представление об эмоциональной реакции испытуемого. И тем не менее, со всеми оговорками, видно, что распределение ответов охватывает полный диапазон, причем большинство испытуемых сосредоточено в центре и ближе к верхнему пределу. Дальнейшее разбиение показало, что подчинявшиеся обычно оценивали свою нервозность и напряжение в момент максимального напряжения несколько выше, чем непокорные.
Как можно толковать возникновение напряжения? Во-первых, оно указывает на наличие конфликта. Если бы единственной психологической силой в этой ситуации была тенденция подчиниться требованиям власти, все испытуемые доходили бы до конца, и никакого напряжения не возникало бы. Предполагается, что напряжение – это результат одновременного присутствия двух и более несовместимых реактивных тенденций (Miller, 1944). Если бы действовала исключительно сила симпатии и сочувствия жертве, все испытуемые спокойно отказались бы подчиняться приказам экспериментатора. Тем не менее, кто-то подчинялся, а кто-то сопротивлялся, и это часто сопровождалось крайним напряжением. Конфликт возникает между глубоко укорененным стремлением не вредить окружающим и такой же непреодолимой склонностью подчиняться властной фигуре. Испытуемый быстро вовлекается в дилемму глубоко динамического характера, и крайнее напряжение указывает на то, что оба противодействующих вектора весьма сильны.
Наконец, напряжение можно считать показателем, что испытуемые считают ситуацию реальной. Нормальные испытуемые не дрожат и не потеют, если им не приходится заниматься делом, которое им глубоко и искренне отвратительно.
Рис. 4. Уровень нервозности и напряжения по самооценке «нервозности и напряжения» у 137 испытуемых в экспериментах цикла «Близость». Испытуемым предложили шкалу из 14 пунктов в диапазоне от «полное отсутствие напряжения и нервозности» до «крайняя степень напряжения и нервозности». Инструкция гласила: «Вспомните тот момент в ходе эксперимента, когда вы почувствовали самое сильное напряжение и нервозность, и отметьте соответствующий пункт на шкале крестиком». Результаты показаны в терминах серединных точек
В психофизике, обучении животных и других отраслях психологии интерпретация результатов не зависит от того, в каком именно учреждении они получены, главное – чтобы применялась адекватная измерительная техника и эксперименты проводились компетентно.
Однако в настоящем исследовании это совсем не так. Эффективность приказов экспериментатора, вероятно, существенно зависит от широкого институционального контекста. Все описанные выше эксперименты проходили в Йельском университете – организации, к которой большинство испытуемых относилось с уважением, а иногда и с восхищением. Во время постэкспериментальных бесед несколько участников отметили, что, поскольку исследование проводилось в таком месте и под эгидой такого уважаемого учреждения, они были уверены в честности, компетентности и благих намерениях персонала; многие испытуемые отметили, что вообще не стали бы наносить ученику удары током, если бы эксперименты проходили где-то еще.
Нам представляется, что для интерпретации полученных на настоящий момент результатов нужно учесть и фактор «фонового авторитета», более того, этот фактор играет важную роль во всех мыслимых теориях подчинения человека человеку. Рассмотрим, к примеру, насколько наша склонность подчиняться чужим приказам связана с определенными общественными институциями и местами. Мы по первому требованию подставляем горло человеку с бритвой в парикмахерской, однако откажемся делать это в обувном магазине, – зато там охотно подчинимся просьбе продавца снять ботинки и встать на пол в одних носках, чего ни за что не сделаем в банке. В лаборатории крупного университета испытуемые исполнят набор приказов, которым не подчинились бы ни в каком другом месте. Всегда нужно исследовать отношение акта подчинения к тому, как человек воспринимает контекст, в котором действует.
