«Мы не знаем страны в Европе, — пишет Ранке, — где среди значительного числа людей встречалась бы только одна типическая форма черепа. То же самое показали измерения в других частях света. Так, черепа африканских и тихо-океанских народов, казавшиеся раньше исключительно типическими, разбились на множество разнообразных форм. В Австралии и среди чернокожих Африки найдены наряду с длинноголовыми, средне- и короткоголовые, наряду с короткими и широкими, длинные и узкие лица. Формы черепа, находимые в Европе, мы встречаем в их главных чертах по всей земле». Нигде на земле несмешанное по форме черепа население не занимает больших пространств. Лишь в очень немногих местностях главная форма черепа преобладает.
2). Все расовые признаки странно между собою перемешаны. Одинаковые формы встречаются у самых отдаленных народов, между которыми лишь самое смелое воображение может найти следы какого бы то ни было родства. С другой стороны, значительно разнящиеся черты мы находим у таких народов, между которыми не можем отрицать внутренней связи. Нет ни одного признака, который свойствен был бы одной какой-либо нации исключительно.
3). Все расовые признаки встречаются нам в бесконечных переходах и переливах. Все они соединены между собою промежуточными звеньями, выработанными в такой полной форме, что общая картина телесных отличий является нам как бы замкнутым кругом развития, среди которого единичная форма различается только благодаря пограничным линиям, искусственно проведенным.
Повсюду можно проследить постепенные переходы от длинноголовых к короткоголовым и от коротко- и широколицых, косозубых до длинно- и узколицых и прямозубых. Всюду наблюдается смешение различных форм черепа или в виде чистых типических экземпляров или промежуточных форм.
4). Рядом с крайним разнообразием отличительных расовых признаков замечаются многочисленные черты международного сходства. «Во время моего пребывания на корабле «Бигл» вместе с туземцами Огненной Земли, — читаем мы у Дарвина, — меня постоянно поражали многочисленные мелкие черты характера, показывавшие близкое родство между умами этих людей и нашими; тоже самое повторилось относительно чистокровного негра, с которым мне случилось однажды сблизиться. Даже самые несходные из человеческих рас более похожи друг на друга по внешнему виду, чем можно было ожидать на первый взгляд, так негритянские племена, за исключением некоторых, имеют черты кавказского племени. Хорошим доказательством этому могут служить французские фотографические портреты в антропологической коллекции музея, снятые с представителей различных рас, большинство их могли бы быть приняты за портреты европейцев».
Все перечисленные препятствия делают классификацию человечества на группы, называемые видами, совершенно невозможной. Этот факт как нельзя лучше иллюстрируется тем поразительным разнообразием мнений, к которому свелись попытки разных ученых определить число человеческих рас. Их не мешает здесь привести как удивительный курьез:
Человеческих рас: одна (Верт, Лунд), две (Вирей, Мецлан, Мейнерс), три (Кювье, Жакино, Топинар, Брадлей, Гобино, Бюшинг, Далль, Клаус, Смит, Латам, Брока, Катрфаж, Лидекер), четыре (Линней, Кант, Циммерман, Лейбниц, Гексли, Карус, Ретциус, Кин, Бернье, Жофруа С. Илер), пять (Блюменбах, д'Омалиус — д'Аллуа, Окен, Гольдфус, Велькер), шесть (Бюффон, Дюмериль, Лессон), семь (Гентер, Причард, Флоуер, Нешель), восемь (Агасси, Мори), одиннадцать (Пикеринг), двенадцать (Ф. Миллер, Геккель, Герлянд), тринадцать (Деникер), пятнадцать (Бори де С. Венсен), шестнадцать (Дюмулен, Мальте-Брюн), восемнадцать (Колльман), двадцать две (Мортон), шестьдесят (Крауфорд), шестьдесят три (Берк), сто пятьдесят (Глиддон). Наконец, американская школа допускает столько видов человечества, сколько возможно вообще установить народных типов.
«Эти колебания, — говорит проф. Петри, — от одной расы или вида до 150 или даже до неопределенного числа, производят удручающее впечатление; они беспощадно свидетельствуют о том, что наука в данном случае не имеет твердой почвы под ногами.
И вот естественные препятствия, мешающие разделить человечество на определенное число видов, заставили школу моногенистов признать «единство человеческого рода» т. е. принадлежность всего человечества к одному виду.
Это учение основывается на следующих признаках, которые в то же время считаются характерными для всякого зоологического вида: 1) плодовитость между всеми человеческими расами при их скрещивании; 2) сходство в строении тела у всех людей и в их духовной деятельности; 3) непрерывный ряд промежуточных последовательных ступеней между всеми разновидностями человека; 4) невозможность по какой-либо человеческой кости определить вид, которому она принадлежит.
Но здесь встречаются новые препятствия: «Животные, принадлежащие к одному виду несмотря на их индивидуальные различия, легко могут быть сгруппированы около известного типа с точно установленными признаками. Среди них мы всегда находим таких которые близко подходят к типу своего вида. У человека этого нет. Его различия физические и психические так велики, что не дают ни малейшей возможности установить какой-либо общий видовой тип». Существенное отличие человека от животных заключается в том, что изменчивость его организма колеблется в значительно более широких пределах нежели у животных. «Различие между англичанином и негром Золотого Берега, — говорил Ахелис, — так же велико, как между бурым медведем с его круглым лбом и белым с его светлой шубой и длинным плоским черепом». В психическом отношении, как мы увидим ниже, различия между крайними пределами человечества так же велики, как между млекопитающими хищниками и их растительноядными жертвами, как между львом или тигром и бараном.
Из всего приведенного видно, что наша теория имеет право на существование, так как вопрос о классификации человечества еще не решен наукой. Далее теории полигенистов и моногенистов одновременно существовать не могут, как потому, что они исключают друг друга, так и потому, что истина может быть только одна. Каждая из этих теорий, взятая в отдельности, также не имеют права на существование, так как она обладает только частью истины и каждая имеет факты, ею необъясненные. Чтобы найти истину, не остается ничего более, как взять от каждой теории только то, что в ней неопровержимо, а остальное отбросить. Но если мы это сделаем, то получается, что «человечество составляет один вид, но вид особенный, какого нет во всем остальном животном царстве. Особенность его заключается в том, что он распадается на множество групп, которые при общем сходстве обладают отличиями, принимаемыми в остальном животном царстве за видовые». Но какой же это вид?
Очевидно — гибридный, потому что он и только он один удовлетворяет всем требуемым условиям. Он — единый, потому, что сколько бы видов питекантропа ни вошло в смесь, их потомки все связаны между собою общей им всем кровью белого дилювиального человека. Он состоит из множества групп, или пород, в которые вошли всевозможные комбинации чистокровных видов, то приближающиеся к белому человеку, то он него удаляющиеся. Самые крайние группы вида резко различаются между собою, потому что в одних преобладают черты белого человека, в других — питекантропа.
Следовательно, данные антропологии не только не отрицают наше положение, но прямо подтверждают, что человечество — вид гибридный.
5. ВОЗМОЖНА ЛИ ПЛОДОВИТАЯ ПОМЕСЬ МЕЖДУ БЕЛЫМ ЧЕЛОВЕКОМ И ПИТЕКАНТРОПОМ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ЗАКОНОВ СКРЕЩИВАНИЯ?
Возможна ли плодовитая помесь между белым человеком и питекантропом с точки зрения законов скрещивания. Что мы знаем о законах скрещивания. Наша теория не встречает с этой стороны никакого препятствия.
Выше мы привели одно из доказательств, при помощи которого моногенисты пытаются установить принадлежность всего человечества к одному виду: они ссылаются на полную плодовитость между всеми человеческими расами. Но если бы действительно вполне плодовитое потомство могло давать только пары одного и того же вида, то, на наш взгляд, смешение белого дилювиального человека с питекантропом подверглось бы сильному сомнению. Выходило бы или: что белый человек принадлежал к одному виду с питекантропом, или что он не мог с ним смешаться, как один из самых ненадежных признаков для того, чтобы судить о принадлежности живых существ к одному виду. «У наших домашних животных, — говорит Дарвин, — различные породы при взаимном скрещивании совершенно плодовиты, а между тем они произошли от двух или более видов… Мы должны или отказаться от веры во всеобщее бесплодие видов при скрещивании, или смотреть на бесплодие у животных не как на признак неизгладимый, а как на такой, который может быть устранен приручением»… «Избежать того заключения, что некоторые виды вполне плодородны при скрещивании, мы можем только тем, что станем называть разновидностями (а не видами) все формы, вполне плодовитые между собой».
