810
Сознаемся, что для поиска и дальнейшего пересказа этого фрагмента мы, в том числе, пользовались английским переводом, вышедшим в год смерти автора: Bettina Arnim. Goethe’s Correspondence with a Child. Boston, 1859. P. 18–19. В других письмах Беттина описывала встречу без этих красочных подробностей, а сам Гете оставил в дневнике лишь скупое упоминание о ней, см. подробнее: Древиц И. Беттина фон Арним. Биография. М., 1991. С. 55–58. Критическая оценка «Переписки Гете с ребенком», наглядно показавшая, сколь свободно Беттина обращалась с наличными документами, была осуществлена только в 1905 г. В. Эльке (Oehlke).
НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 28. Ед. хр. 20. Л. 29 об. — 30.
Например, любить человека, несмотря на противодействие друзей (см.: Арним Б. Книга любви // Сын Отечества. 1838. Т. 11. С. 58).
Кстати, единственный достаточно обширный фрагмент из этой книги, который в извлечениях был переведен на русский уже на третий год после ее выхода, представлял собой именно этот дневник. Его переводчик, Бакунин, в примечании к публикации извещал читателей, что эта «замечательная и наделавшая столько шума в Германии переписка с Гете (Goethe’s Briefwechsel mit einem Kinde, Берлин, 1835 г. 2 ч.) переведена на Русский вместе с Дневником, и вскоре будет напечатана» (Беттина Арним. Книга любви. С. 85), однако издание так и не увидело свет.
Показательно, что начало внутреннего расставания Н. Крандиевской с ее первым мужем выразилось в неприятии этого жеста, когда он, как это и было принято, вручил жене свои записи, которые вел в разлуке (Крандиевская-Толстая Н. Воспоминания. Л., 1977. С. 106–107).
Ср., например, в письме М. Цветаевой к В. Розанову от 8 апреля 1914 г. восхищение тем, что тот эмоционально, а не логически пользуется этим знаком (Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 6. С. 126).
Укажем в этой связи на обе дореволюционные книжки А. Цветаевой: «Королевские размышления» (1915) и «Дым, дым и дым» (1916). Кроме этого, ближайшего к Кювилье, контекста, следует также упомянуть писательскую практику Л. Д. Зиновьевой-Аннибал: для нее письма зачастую служили зерном, из которого далее могла вырасти художественная проза, см. об этом подробнее в: Богомолов Н. А. Письмо — дневник — устная новелла — проза // Богомолов Н. А. Сопряжение далековатых. М., 2011. С. 90–99. См. также обращение к этой теме в другой работе ученого: Богомолов Н. Текстологические проблемы творчества М. Кузмина // La «seconda prosa». «Вторая проза». Русская проза 20–30-х годов XX века. Trento, 1995. С. 135–139). Несмотря на то что явным образцом для такого поведения является именно творчество Беттины фон Арним, найти работу, где бы это было проанализировано, пока не удалось ни среди трудов по истории дневникового жанра (см.: Носке G. R. Das europaische Tagebuch. Wiesbaden, 1963. S. 221), ни среди работ более общего плана (см.: Lejeune P. The «Journal de Jeune Fille» in Nineteenth-Century France // Lejeune P. On Diary / Ed. by J. D. Popkin and J. Rak. Manoa, 2009. P. 129–143, а также: Paperno I. What Can Be Done With Diaries? // Russian Review. 2004. Vol. 63. № 4. P. 561–573).
Их характер мог бы стать благодатным материалом для тех авторов, которые занимаются так называемой «историей эмоций»: Российская империя чувств. Подходы к культурной истории эмоций / Под ред. Я. Плампера, Ш. Шахадат и М. Эли. М., 2010.
Письмо от 24 января 1913 г.: «Раньше я Вас любила потому, что Ваши стихи так красивы, — и Ваша душа, а теперь еще потому, что Вы приняли меня в свою душу, и согласны быть моим другом, хотя Вы большой поэт, а я — „маленькая девочка“» (ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. № 1032. Л. 11). О том, что с Волошиным Кювилье познакомилась накануне своего 18-летия (а отношения с Ивановым развернулись соответственно через два года), говорилось выше; здесь же отметим, что и к Беттине, которой на момент знакомства с Гете было 22 года (она родилась в 1785-м), это определение отнести никак нельзя. О том, как немецкая писательница «фикционализировала» свой возраст, см., в частности, в: Древиц И. Беттина фон Арним. С. 23. Ср. у ранней Цветаевой: «И остаться помоги мне / Девочкой, хотя женой» (стихотворение «Из сказки — в сказку», Цветаева М. Стихотворения и поэмы: В 5 т. Т. I. С. 134).
ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. № 1032. Л. 24.
ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. № 1033. Л. 25.
Наиболее известные очерки были собраны им в два тома «Этюдов по русской и иностранной литературе» (М., 1913 и 1918; второй целиком посвящен «западноевропейским писателям и еврейству», как значится на второй странице титула), а также в двухтомник «Литературные очерки» (М., 1910). Некоторые статьи последней книги посвящены авторам европейского романтизма: Гейне, Леопарди, Байрону, Шиллеру и др.
Цветаева А. Воспоминания. С. 516, 518. Пометы Цветаевой на немецком издании «Переписки» дают повод предположить, что она читала ее не позже 1909 г. (см.: Саакянц А. Из книг Марины Цветаевой // Альманах библиофила. М., 1982. Вып. 13. С. 103–104; впрочем, такое предположение уже высказано М. Боровиковой в ее студенческом докладе, с текстом которого, благодаря любезности автора, нам удалось ознакомиться). Свидетельств о важности этого текста для поэтессы можно найти сколько угодно. Например, в наброске для предисловия к книге своей прозы она назвала «Переписку Гете с одним ребенком» «житейски-спорной (в божественности своей — бесспорной) женской книгой», связав год выхода ее — 1835-й — и своей собственной столетним периодом (Цветаева М. Неизданное. Сводные тетради / Подгот. текста, предисл. и прим. Е. Б. Коркиной и И. Д. Шевеленко. М., 1997. С. 319).
Его история сейчас нас не занимает, хотя национальный корпус русского языка подсказывает, что из авторов рубежа веков этот топос можно найти у М. Кузмина («Любим тобою я — так что мне грозы?», 1904–1905) или Эллиса («Курятся облака, померкнул блеск лазури», 1904). Трудно сказать, насколько Кювилье была тогда в курсе его адаптации к теме излияний «женской души», например, в сборнике Л. Вилькиной «Мой сад» (1906). Отметим, что символика небесного цветка как символа духа (der Geist als ewige himmliche Blüte) не чужда и Беттине (см.: Арним Б. Книга любви. С. 82; Bettine von Arnim. Goethes Briefwechsel mit einem Kinde. S. 449).
Несмотря на упоминания, например Л. Фейнбергом, о плохом знакомстве Кювилье с русской поэзией, отметим еще одну невольную аллюзию на «В небесах торжественно и чудно» Лермонтова из стихотворения «Выхожу один я на дорогу…».
ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. № 1032. Л. 34–35.
Письмо от 11 февраля (ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. № 1032. Л. 46 об., 47 об.). 9 февраля она спрашивала, не оставит ли он ее в старом Саду (Там же. Л. 43 об.).
Письмо от 23 февраля 1913 (ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. № 1032. Л. 57, 57 об., 59). В этих строках отметим аллюзию на процитированное выше стихотворение Волошина «Когда февраль чернит бугор…» и давно напрашивающееся соединение «голубого цветка» с фиалкой (их Кудашева позже дарила и Андрею Белому). Переводить она пробовала, видимо, стихотворение Балтрушайтиса «Мой сад» (Балтрушайтис Ю. Земные ступени. Элегии, песни, поэмы. М., 1911. С. 69–70).
НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 18. Ед. хр. 21. Л. 31.
«удочерить» (франц.).
«Неназываемый» (франц.). Так она именовала Иванова уже в стихотворении конца августа 1915 г., см. прим. 104 /в файле — примечание № 793 — прим. верст./.
Источник цитаты пока не установлен. По основной идее и пафосу более всего подходило бы перу Н. Крандиевской, однако в известных нам ее публикациях не обнаружено.
Это посещение Е. О. Кириенко-Волошина подробно, вплоть до разгрома Ивановым стихов Кювилье, описала в письме к сыну от 4 марта 1915 г., приведя и саму надпись: «…на прощание он подарил Майе последнюю книжку своих стихов „Нежная Тайна“ с надписью: Майе, поэту, в знак братской любви» (ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. № 657. Л. 19).
НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 18. Ед. хр. 21. Л. 35, 35 об., 36, 38, 38 об., 39.
«причастие» (франц.).
Это замечание дает разгадку к фразе из письма М. Цветаевой к М. Фельдштейну от 23 декабря 1913 г.: «Вот что значит навязчивая боязнь не так быть понятой! — (Это, кажется, сказала Сидорова, — вся прелесть в „я“)» (Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 6. С. 114). Самоименование («Сидорова я»), понятое публикатором как имя вымышленного персонажа или шуточный псевдоним поэтессы (С. 116), адресовано к человеку, который был в курсе ее с Кювилье коктебельских забав 1913 года.
