Не только французское общество формировалось реализацией абсолютистских амбиций Людовика. Монарх понимал, что европейский статус королевства в Европе является важнейшим фактором обеспечения внутренней стабильности. Даже в отдаленном Лангедоке, к примеру, притязания династии на защиту Франции от протестантизма и «разрушительных замыслов» Габсбургов, как дома, так и за рубежом, воспринимались как основа ее легитимности. Местные элиты славили «короля-солнце» и готовились «справедливо покарать всякого», кто осмеливался отказывать ему в славословии. «Стоит королю победить в сражении, взять город или подавить мятеж в провинции, – сокрушался один из критиков Людовика, – и французы тотчас устраивают фейерверки, самый ничтожный подданный чувствует себя причастным к славе короля, это чувство примиряет его с собственными неудачами и утешает в горе».[174] Все это потенциально могло «аукнуться», так сказать, поскольку поражения на европейской арене неминуемо отразились бы на королевской власти внутри Франции.
Все было готово для согласованной дипломатической и военной атаки Франции на империю. В феврале 1665 года скончался испанский король Филипп IV. Вскоре после этого Людовик, женатый на дочери Филиппа, заявил о притязаниях Франции на часть испанских Нидерландов: он опирался на брабантское «право деволюции», старый обычай Брабанта, согласно которому дочери от первого брака являлись единственными наследницами своих родителей в ущерб детям, рожденным от второго брака; этот закон никогда не применялся в международной политике. Когда притязания Людовика были отвергнуты, в мае 1667 года король начал «деволюционную войну», одержал убедительную победу над испанской армией и аннексировал стратегически важные территории возле своих северных границ. Англия помогала Франции, охраняя ее северные и южные рубежи. Нуждавшийся в средствах Карл II за пять лет до войны продал Людовику Дюнкерк. Более того, поскольку Карл был женат на Екатерине Браганской, английский король поддерживал своими войсками притязания Португалии на независимость, что ослабляло Испанию и оттягивало испанские войска к югу от Пиренеев. Голландцы не вмешивались, частично потому, что их отвлекала война с Англией, но главным образом потому, что великий пенсионарий[175] Ян де Витт старался умиротворить Людовика, а не вступать с ним в войну. Вскоре стало ясно, однако, что выступление Людовика против Нидерландов являлось лишь увертюрой к более серьезному предприятию – вторжению в Германию. В целях собственной безопасности французы требовали не больше и не меньше, как, по выражению посла Людовика в Майнце, «границы по Рейну до Кельна».[176] Все это сопровождалось заявлениями, свидетельствовавшими о вновь возникшем интересе к императорской короне: король заключил союзные договоры с Баварией и Бранденбургом, а в тексты договоров отныне включались пункты о поддержании кандидатуры Людовика на титул императора.
Австрийские Габсбурги на тот момент ничего не могли с этим поделать. С самого начала десятилетия было ясно, что османы готовы возобновить откладывавшееся до тех пор вторжение в Венгрию. В апреле 1663 года, с тайного поощрения французов, османы объявили войну австрийским Габсбургам. Эта кампания завершилась сокрушительным поражением в битве при Сен-Готарде. Французское дипломатическое вмешательство от лица османов помешало австрийцам воспользоваться победой. Австрия снова боролась на два фронта – дипломатический и военный.
Совокупное влияние франко-турецкой угрозы целостности империи стимулировало развитие конституционных структур в Германии. В феврале 1662 года было созвано новое заседание сейма, посвященное османскому нашествию. В январе следующего года император заявил сейму, что не может сражаться в одиночку, и призвал депутатов «обеспечить безопасность империи, возлюбленного отечества германской нации». Он предложил организовать «всеобщее обсуждение и добиться могучего единства». Вскоре имперский сейм стал обсуждать опасность, исходящую от Людовика, особенно после вторжения французов в испанские Нидерланды. Примерно тогда все заседания рейхстага стали проходить в Регенсбурге, который сделался конституционной столицей империи. Город превратился в «коммуникационный центр», где обсуждались планы действий (пусть эти планы далеко не всегда выполнялись), где распространялись памфлеты, газеты и другие средства политической информации (в популярности медиа Регенсбург уступал только Лондону). В последующие два десятилетия сейм утвердил за собой право объявлять «имперскую войну» против внешнего врага, на заседаниях выясняли, как мобилизовать огромные ресурсы империи и как лучше ими распорядиться. Усилению власти парламента,[177] как и в Англии, способствовала международная обстановка. Оставалось, правда, неясным, сможет ли рейхстаг воспользоваться обретенной властью для обеспечения обороны империи и не помешают ли противоречия между фракциями выработке единого решения.
Тем временем остальная Европа с возрастающим беспокойством следила за действиями Людовика. В 1668 году Англия заключила Тройственный союз с Голландией и Швецией, как бы закрепляя роли «гарантов» безопасности империи. Вскоре, однако, этот союз развалился. В том же году, благодаря французским финансам и английским войскам, Португалия добилась независимости от Мадрида и тем самым еще больше ослабила Испанию. К концу десятилетия английский король Карл оказался в полной зависимости от Людовика; в июне 1670 года монархи заключили секретный Дуврский договор. В обмен на военную помощь в возвращении католицизма и укреплении королевской власти в Англии Карл соглашался поддержать французского короля против голландцев. Целью Людовика были Нидерланды, которые он воспринимал как помеху своим амбициям на северо-западе Европы. В апреле 1670 года он аннексировал Лотарингию, разорвав тем самым связь Вольного государства Бургундия (Франш-Конте) с испанскими Нидерландами. Испанское могущество рушилось на глазах, испано-голландский союз, заключенный в феврале 1672 года, подчеркнул глубину изменений на европейской сцене. Через два месяца Людовик нанес удар: французские войска прошли маршем испанские Нидерланды и ворвались в Соединенные провинции, безжалостно сокрушая их защитников. Чтобы напасть на голландцев с востока, французы без разрешения прошли через княжество Клеве, принадлежавшее их союзнику, Пруссии. Казалось, что остановить Людовика невозможно.
Вскоре стало ясно, однако, что французский король зашел слишком далеко. Генеральные штаты Голландии и Зеландии назначили штатгальтером Вильгельма Оранского, талантливого военачальника и ярого франкофоба. Главной его целью стала защита европейских «свобод», которые он понимал так же, как понимали «германские свободы» князья Священной Римской империи перед лицом самонадеянных притязаний императора. Только Вильгельм противостоял не императору, а попыткам Людовика нарушить европейский баланс сил.[178] Братьев де Витт, призывавших к примирению с Францией, растерзала толпа оранжистов. Неминуемое падение Голландской республики заставило встрепенуться дворы Вены, Берлина и всей империи. В мае 1674 года рейхстаг объявил Франции «имперскую войну», причем Францию впервые открыто назвали «врагом империи»; к июню пруссаки тоже вступили в боевые действия против французов. Людовик в ответ поддержал шведов и усилил давление на северный фланг владений великого курфюрста. Он также поддержал восстание против испанского правления на Сицилии, которое вспыхнуло в 1674 году и длилось четыре года. В том же году Англия присоединилась к врагам Голландии. Молодой Джон Черчилль, впоследствии герцог Мальборо, был среди тех, кого отправили в Германию для содействия Людовику в противостоянии имперской армии. В августе 1674 года голландцы заключили сепаратный мир, гарантировавший им независимость. Через год шведские союзники Людовика потерпели сокрушительное поражение при Фербеллине от войска великого курфюрста и были вынуждены заключить перемирие. К концу 1670-х годов, однако, испанские позиции в Нидерландах изрядно ослабели. Неймегенский договор 1678 года положил конец войне. Мадриду пришлось уступить Людовику Камбреси, Франш-Конте, Сент-Омер и Шарлеруа. Людовик, в свою очередь, оставался неудовлетворенным и считал, что его страна уязвима перед нападениями со стороны Нидерландов и особенно Германии.[179]
Все это нанесло серьезный удар по внутренней политике большинства западных и центральных европейских государств. В 1660-х и 1670-х годах разгорелись жаркие международные дебаты относительно того, что следует предпринять в связи с возрастанием французского могущества. Теперь уже не только в Англии и Голландии, где и прежде кипела публичная жизнь, но и в империи[180] тысячами распространялись памфлеты и сыпались упреки. Ежемесячный журнал «Меркюр», новое слово в журналистике, регулярный обзор событий, посвящал значительное количество материалов иностранной и имперской политике. Далеко не все полагали, что Людовика нужно остановить. Многие английские консерваторы чувствовали, что голландцы представляют более значительную коммерческую и идеологическую угрозу. В Голландии многие соглашались с братьями де Витт в том, что с французами следует примириться – если не из симпатии, то хотя бы из осторожности. Не было недостатка в немцах, которые, по той или иной причине, видели в Людовике полезный инструмент против всевластия императора. В общем и целом, однако, европейцы, будь они католиками или протестантами, князьями или парламентариями, соглашались с тем, что французский король намерен построить универсальную монархию по образцу Карла V. Протестанты более всего опасались католицизма Людовика и его желания завершить начинания европейской контрреформации.[181]
