Ознакомительная версия.
Некоторые победители остались недовольны. Бельгию лишили территорий в Германской Восточной Африке, которые она оккупировала и на которые претендовала, и взамен отдали изолированные африканские земли в Руанде и Бурунди. Португалия также надеялась получить Германскую Восточную Африку, но, поскольку на эту территорию претендовала Британия, была вынуждена довольствоваться треугольником Кионга на севере Мозамбика. Италия просила свободы торговли в Абиссинии, но это была не германская территория, и просьбу отклонили. Не удовлетворили также претензии Италии в Северной и Восточной Африке, поскольку сделать это можно было только за счет Франции и Британии. В результате раздела немецких колоний и Османской империи наибольшую выгоду получила Британия. Как выразился британский министр иностранных дел А. Д. Бальфур, «на карте мира стало больше красного».
В числе разочарованных результатами мирной конференции был Нгуен Ай Куок, 25-летний вьетнамец, который в 1914 г., когда началась война, работал помощником повара в отеле «Карлтон» в Лондоне. Во время конференции в Версале он попросил о встрече с президентом Вильсоном. Он хотел вручить Вильсону документ с требованием для вьетнамцев права на самоопределение, равенства перед законом для вьетнамцев и французов, свободу организаций и собраний, запрета принудительного труда. Это были вьетнамские Четырнадцать пунктов. «Французы назвали этот документ бомбой, – вспоминал впоследствии другой вьетнамец. – А мы назвали его ударом молнии. Мы были вне себя от радости. Разве можно было не восхищаться человеком, который храбро выступил в нашу защиту?»
Просьбу Нгуена отклонили. Сорок лет спустя под именем Хо Ши Мин он стал национальным лидером, полным решимости выдворить французов из Вьетнама. Через пятьдесят лет после разочарования в Париже ему предстояло столкнуться с военной мощью Соединенных Штатов [285].
25 января на мирной конференции была образована комиссия по возмещению ущерба. Комиссии предстояло определить, сколько каждое из проигравших государств «должно выплатить» победителям в качестве репараций за ущерб, нанесенный во время войны. Представители Франции, Британии и Италии настаивали на своем праве претендовать на возмещение всех военных потерь. Бельгийский делегат опасался, что при таком подходе Бельгии ничего не достанется: прямые затраты на войну были относительно невелики, но города и сельскохозяйственные угодья серьезно пострадали за четыре года оккупации. Британия, ссылаясь на четырехлетнюю подводную войну, которую вела против нее Германия, требовала учесть потерю судов, а также ущерб от немецких воздушных налетов. Затем дискуссия о репарациях немного утихла: ущерб будет оцениваться по прошествии двух лет. Это, как впоследствии объяснил Ллойд Джордж, «позволит страстям остынуть. Это также снизит базу для оценки, дав время раздутым инфляцией военным ценам немного приблизиться к нормальным».
Смягчившийся подход к размерам репараций и решение, что полная сумма должна быть выплачена до 1 мая 1961 г. – хотя 1 миллиард фунтов предстояло выплатить до 1 мая 1921 г., – не принесли немцам видимого облегчения. Они считали неприемлемой саму идею репараций – преамбула к статьям о возмещении ущерба прямо указывала, что Германия не только должна заплатить за неудачу на поле боя, но и понести наказание за развязывание войны. Формула союзников, которую немцы сократили до нескольких слов, «вина за развязывание войны», гласила: «Германия признает, что Германия и ее союзники ответственны за причинение всех потерь и всех убытков, понесенных Союзными и Объединившимися Правительствами и их гражданами вследствие войны, которая была им навязана нападением Германии и ее союзников».
Всего десять слов, «войны, которая была им навязана нападением Германии и ее союзников», привели к опасным и в конечном счете непоправимым последствиям, вылившимся в новую войну, так что Великая война 1914–1918 гг. стала Первой мировой, за которой последовала Вторая. Связью между двумя мировыми войнами, разделенными всего двадцатью годами, стала как раз эта статья о «вине за развязывание войны», как воспринимали ее немцы. Именно ее выдвигали на первый план политики экстремистского толка, и именно на нее была направлена ярость Гитлера, бывшего ефрейтора, который считал своей миссией месть Союзным и Объединившимся Правительствам (три из которых – Италия, Румыния и Япония – станут его союзниками во Второй мировой войне).
В своей речи на открытии конференции в Версале глава немецкой делегации граф Брокдорф-Ранцау заявил: «От нас требуют признания, что в войне виноваты мы одни; такое признание с моей стороны было бы ложью». Пресса союзников осудила немцев за это «оскорбление». Газета Daily Mail сообщала читателям: «После этого никто не будет относиться к гуннам как к цивилизованным людям, способным на раскаяние». Далее Брокдорф-Ранцау обратил внимание, что блокада Германии союзниками по-прежнему не отменена. «Сотни тысяч мирных жителей, которые погибли после 11 ноября из-за блокады, – сказал он, – были убиты намеренно и хладнокровно, после того как наши противники обеспечили себе победу. Подумайте об этом, когда рассуждаете о вине и наказании».
Союзники настаивали, что блокада Германии будет снята только после подписания мирного договора. Если договор не будет подписан, указывала Times, то к блокаде в качестве оружия и средства принуждения может прибавиться оккупация всей Германии. Норман Энджелл, который в 1909 г. предупреждал, что война нанесет ущерб и победителям, и побежденным, осуждал продолжение блокады, называя ее оружием «против детей, против слабых, больных и стариков, против женщин, матерей, против немощных», такой же безнравственной, как торпедирование теплохода «Лузитания».
В самой Германии поднимали голову правые силы. 21 февраля по дороге в парламент Мюнхена выстрелом в спину был убит Курт Эйснер: его убийцей был 22-летний немецкий аристократ граф Антон Арко Валлей. Жертвами насилия стали 50 русских военнопленных, отпущенных на свободу, а также два десятка католиков, арестованных в их клубе и застреленных в тюрьме. Были убиты три лидера Советов, а в отместку – восемь арестованных правых радикалов. В то время как в Мюнхене правые набирали силу, Гитлер нашел себе работу – он убеждал вернувшихся из плена солдат в лагере Лехфельд осудить пораженчество и левые идеи. Его излюбленной темой стало разоблачение «еврейско-марксистского мирового заговора» – это было новым источником национализма, отсутствовавшим в 1914 г.
Оккупационные войска союзников оставались на Рейне, но постепенно миллионы солдат отправлялись домой. Одни до конца жизни не оправились от психологической травмы, полученной на войне, другие не смогли выйти за узкие рамки своего военного опыта, третьим удалось начать новую жизнь, в которой война постепенно становилась все более далекой. У некоторых такая забывчивость вызывала гнев.
Раненые в госпиталях постепенно выздоравливали, пусть иногда и медленно, однако случались неприятные инциденты. 23 февраля американский доброволец Кэрол Кастейрс писал отцу из военного госпиталя в Руане о ночной старшей сестре, которая бранила их за то, что они «беспокоят» хирурга, когда раны причиняли им особенно сильную боль. «Все офицеры ее ненавидели, – писал Кастейрс. – Однажды вечером ее встретили мяуканьем и мычанием. «Я думала, вы офицеры и джентльмены, – сказала медсестра, – но теперь вижу, что нахожусь на конюшне». Все засмеялись. Было странно смотреть на этих забинтованных людей, распростертых на койках и похожих на марионеток, с руками и ногами, изогнутыми под неестественным углом и подвешенными на веревках, перекинутых через прикрепленные к потолку блоки и с подвешенными на конце мешками с песком. Было странно смотреть, как в этом царстве страдания, боли, причудливых и невероятных поз койки тряслись от истерического смеха».
Американских солдат, возвращавшихся домой, потрясло то, как мало знают на родине об их победах и подвигах. Когда 25 апреля 1919 г. конфискованный немецкий лайнер «Левиафан» пришвартовался в порту Нью-Йорка, генерал Макартур, в последние недели войны командовавший дивизией «Рейнбоу», был удивлен, что их не встречает толпа известных людей, нет официальных речей и церемоний. На причале им попался только подросток, спросивший, кто они такие. «Знаменитая 42-я дивизия», – ответил он. Мальчик поинтересовался, были ли они во Франции. «В унизительной тишине, – впоследствии писал Макартур, – мы вышли из порта и разошлись в разные стороны: печальный, мрачный конец «Рейнбоу».
Зигфрид Сассун в стихах выразил гнев против тех, кто забывает о войне. В стихотворении «Последствия, март 1919» (Aftermath, March 1919) он писал:
Забыть об этом невозможно, нет!
Клянемся помнить ад военных лет.
Сраженье за Мамец и месяц обороны,
Мешки с песком сырым, окопы и заслоны,
И стаи хищных крыс, и даже смрад густой
От трупов, сгнивших на передовой,
И безнадежный дождь, и холод, и зарницы.
Ужели это все однажды повторится?
Вы помните атак невыносимый вой,
Бессильный гнев свой, и слепую жалость,
И раненых солдат смертельную усталость,
И павшего бойца с поникшей головой?
И маски вместо лиц, и на худых носилках
Парней, еще недавно радостных и пылких?
На Парижской мирной конференции Ллойд Джордж начал сомневаться в разумности тех жестких условий, на которых настаивали французы, и особенно Клемансо. 25 марта он на один день уехал в Фонтенбло, чтобы выработать собственную позицию по поводу того, как следует обращаться с Германией. В меморандуме, который Ллойд Джордж составил к концу дня, он заявлял, что хочет установить мир на все времена, а не только на тридцать лет. Карательные меры приведут к тому, что мир будет недолгим. Если немцев не успокоить, они могут связать свою судьбу с большевиками, и русский большевизм обеспечит себе преимущество, «получив подарок в виде самых успешных в мире организаторов национальных ресурсов».
Ознакомительная версия.
