Будучи решительным и волевым в большинстве вопросов, он только в одном проявил слабость, с которой не смогли справиться ни жена, ни дети — он не мог бросить курить. Привыкнув с детства, он продолжал курить, несмотря на просьбы жены и даже ссоры с ней. Его самоуспокоение, которое он сам для себя придумал — что курение это приятное и безобидное баловство — поддерживалось тем, что при всех профилактических осмотрах, а также при заполнении курортных карточек рентгенолог, делая снимки легких, неизменно говорил: «Все хорошо. Дай Бог каждому иметь такие легкие».
Заполняя курортную карточку последний раз, он опять пришел к рентгенологу. Тот смотрел его легкие дольше обычного, потом сделал снимки. На них выявилось округлое затемнение около 4 см в диаметре. Владимир Николаевич был образованный врач и находился в курсе современных достижений не только по своей специальности, но и по хирургии. Он без колебаний поставил себе диагноз — рак легкого.
И вдруг почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Он прекрасно понимал, что означает этот диагноз. В 46 лет, в расцвете творческих, духовных и физических сил уйти из жизни, когда жизнь так хороша, когда все кругом радуется, природа расцветает…
За что такая несправедливость? За что такое наказание? Ведь он никому не делал зла, старался всю жизнь делать людям добро, помогать им! Неужели так жестоко он должен расплачиваться за то «невинное» удовольствие, которое себе позволял? Он, привыкший все зрело анализировать, ясно представил себе, что он потерял в связи с этой своей привычкой. Его родители живы и сейчас, хотя им далеко за семьдесят. Он полагал, что будет жить дольше, чем они. так как жизнь его была лучше, чем у них. Он спортсмен. Как врач, он соблюдал все правила гигиены. Почему бы ему не жить дольше, чем его родители, тем более, что во всех отношениях он чувствует себя абсолютно здоровым?
И вот из-за этой глупой привычки, из-за легкомысленного отношения к своему здоровью он, пренебрегая настойчивыми просьбами жены и детей, наживал себе добровольно такую смертельную опасность. И ведь он видел, что курение не только неприятно, но и вредно для детей и, особенно, жены, у которой после перенесенной два года назад пневмонии стали появляться приступы бронхиальной астмы. От запаха табака ей становилось сразу же намного хуже. Он же, как одержимый, ни на что не обращал внимания. «Ну что же, Владимир Николаевич, — с горькой иронией думал про себя Курков, — тут уж некого винить. Сам себе накинул петлю на шею. Долго ты старался, — мысленно бичевал он себя, — наконец, получил то, что заслужил. А как это началось? Почему он вдруг начал курить? — начал он вспоминать.
Да, это Васька, сосед постарше него. Вечно бегает, собирает окурки, клянчит у старших папиросы. Это он ему сказал:
Ты знаешь, как это здорово, когда куришь! Ты вроде как наркоз принимаешь. А главное, когда идешь с папиросой, все девчонки смотрят, за взрослого тебя принимают…
Володя Курков какое-то время отказывался, потом решил попробовать. От первой папиросы раскашлялся чуть не до рвоты. А Ванька смеется, подзадоривает… Постепенно втянулся. А что хорошего получил? Слава
Богу, в учении не отставал. Ванька же на одни «тройки» учился…
И надо было встретить этого Ваньку!..
А впрочем, не Ванька — так кто-то другой подсказал бы. Раз ума нет — так долго ли глупости научиться. — опять стал бичевать себя Владимир Николаевич.
И вдруг он подумал о том, что с его смертью разрушится жизнь и у близких ему людей! От этой мысли ему стало страшнее, чем от собственного несчастья. А как Ольга останется с двумя детьми? Как она будет их воспитывать? Они сейчас в таком возрасте, что больше всего нуждаются в семье, в отце. Через год сын должен пойти в вуз, через два — дочь. Им надо помочь! Их надо направлять во время переходного возраста! А кто будет это делать, если Ольга вынуждена будет с утра до ночи работать на две ставки, чтобы прокормить детей. Зарплата врача такая, что на нее с двумя детьми не проживешь. Придется сыну бросать учебу и идти работать — и неизвестно, удастся ли ему получить высшее образование! Хорошенькое дело! Его неграмотные родители дали ему высшее образование, а он своих детей не выучит, потому что тридцать лет получал удовольствие от курения! Он наслаждался, а теперь, жена и дети, расплачивайтесь! Да хорошо бы, если бы это было действительно удовольствие. Так, дурная привычка, больше ничего. Уже несколько лет его по вечерам и по утрам донимает кашель. А ему все неймется. Даже не обращает на это внимания. Считает это ни за что!..
Он был в отчаянии. Впервые за много лет своей самостоятельной жизни он чувствовал себя таким беспомощным и несчастным. А главное — он как-то сам себе показался таким жалким, безвольным слизняком.
Он не мог пойти домой. Вышел на улицу и быстрыми шагами, как будто за ним кто-то гнался, пошел вдоль шумных улиц, ни на кого не обращая внимания, не видя перед собой дороги, не замечая знакомых, которые при встрече с ним уважительно снимали шляпы. Он шел и шел, все время думая одну и ту же страшную думу: скоро конец всему! И за что, за какие идеи погибает он в расцвете сил?!..
Он опомнился где-то за городом. Было уже совсем темно. Вытащил спички, чтобы посмотреть, который час. Вместе со спичками машинально вынул и пачку папирос. Едва он взглянул на нее, как почувствовал, что она жжет ему руку, и он со злостью бросил ее в канаву. «А что бы тебе сделать это раньше», — невольно мелькнула мысль.
Часы показывали восемь. У рентгенолога он был в два. Значит, он проходил шесть часов. Ольга, наверное, беспокоится. Но что он ей скажет? Какими глазами будет смотреть на нее, на детей? Снова нахлынула волна отчаяния и в то же время злости на себя. Он тихо побрел домой.
Был прекрасный вечер начала лета. Тепло. Аромат полей и распустившейся зелени как будто специально давал ему почувствовать всю прелесть природы. Он поднял глаза к небу. Ни облачка. Ярко светили звезды — вот так же они будут продолжать светить другим, а его уже не будет…
«Что станет с Ольгой? Выйдет ли она замуж или будет жить одна? — рассуждал он про себя так, как будто бы его уже не существует. — Одной ей, конечно, будет трудно. Но ведь какой муж попадется… С другим намучается хуже, чем одна… А может быть, попадется хороший человек, и она будет жить счастливо и не вспомнит про меня… — И ему стало так жаль себя, что он даже остановился. — А почему, собственно я себя хороню? Может быть, можно еще что-то сделать? Может быть, болезнь не запущена, может быть, от нее можно избавиться посредством операции. Пусть ненадолго — на год, на два. Все равно — как хорошо прожить еще два года! А может быть, я вылечусь совсем! Только не надо терять времени. Надо срочно ехать в Ленинград!» По литературе он знал всех, кто занимается проблемой рака легкого.
Домой он пришел, немного успокоившись, а главное — опять полный энергии и решимости бороться за свою жизнь. Он обо всем рассказал жене, не жалея красок, чтобы выставить себя в самом неприглядном виде. Жена при страшном известии чуть не упала в обморок. Бросившись к нему на шею. она покрывала его поцелуями и обливала горючими слезами.
Успокоившись немного, решили детям ничего не говорить. У них время экзаменов. Она останется с детьми. он поедет в Ленинград один. Если решится вопрос об операции, он даст ей телеграмму, и она немедленно все бросит и приедет к нему. Они вместе все мобилизуют в борьбе за его жизнь.
… Мне позвонили из вестибюля.
— Какой-то человек в весьма возбужденном состоянии просит, чтобы Вы приняли его немедленно.
— А кто он такой?
— Говорит, что врач, но что-то не похоже…
— Проводите его ко мне в кабинет…
Через несколько минут вошел высокий, стройный человек лет 40–45. Войдя, он попросил:
— Мне бы профессора Углова. — Я Углов.
В глазах гостя на какой-то момент мелькнуло удивление, смешанное с недоверием, может быть, потому что в то время я выглядел много моложе своих лет. Но он быстро согнал с лица это выражение и сказал:
— Я врач, Курков Владимир Николаевич. У меня обнаружена в легком опухоль, которая очень подозрительна на рак. Я приехал к Вам за тысячи километров, чтобы услышать Ваше мнение. И если Вы диагноз подтвердите — просить Вас, чтобы Вы меня оперировали.
— Уж сразу и оперировать. Надо сначала диагноз поставить, — сказал я по возможности спокойно и без спешки. Этим я хотел несколько его успокоить.
— Боюсь, что наше предположение окажется правильным. Вот, пожалуйста, посмотрите снимки.
И он показал мне несколько снимков, сделанных у них на месте. Снимки были неплохие, и на них ясно было видно округлое образование в верхней доле справа.
— А Вы курите?
- Да. к сожалению, я злостный курильщик, и от этого наше подозрение о раке легкого становится еще более вероятным. Конечно, я сейчас бросил курить. Но что толку, если я курил более 30 лет!
