Возбудителя проказы нашел другой норвежский врач, доктор Гергард Армауер Хансен, который уже в 1870 году описал бациллу проказы. Хансен, который учился также в Германии и в Вене, показал, что бацилла проказы обычно растет в виде пучков палочек, наподобие китайских иероглифов. Попытки перенести болезнь на животных, как уже говорилось, не удались, хотя для этих целей брали самых разнообразных животных: обезьян, голубей, мышей. Также не удалось получить культуры этих бактерий, несмотря на то, что пытались брать, разумеется, всевозможные питательные среды.
Когда бацилла проказы была найдена, врачи опять, только на более прочной основе, могли начать опыты на себе самих. Теперь появилась возможность сначала проверить, действительно ли в материале, взятом для прививки из узелка проказы, есть бациллы этой болезни. Таким безупречным материалом сделал себе прививку (наряду с некоторыми другими) итальянский врач Джузеппе Профета, родившийся в 1840 году в Южной Италии. Это один из известнейших дерматологов Италии, а впоследствии руководитель кафедры кожных болезней сначала в Палермо, а затем в Генуе.
Еще до открытия бациллы Профета сделал безуспешную попытку привить себе проказу, а когда возбудитель был найден, он снова начал опыты и привил себе материал, в котором, без сомнения, находились бациллы проказы. Он впрыснул себе также кровь больного проказой. Этот опыт на себе дал отрицательный результат; не удалось вызвать заболевания и у двух других врачей, которые предоставили себя для этого эксперимента. Очевидно, заразность проказы незначительна, и только в определенных местностях и при определенных условиях, к которым относится также недостаточное соблюдение гигиены, она велика настолько, что там проказа смогла стать широко распространенной болезнью. Все же и теперь, без сомнения, есть по крайней мере миллион больных, и это много для времени, когда достигнуты такие большие успехи в области общественного здравоохранения и медицинской науки. Но можно с уверенностью предсказать, что через некоторое время исчезнет и проказа[7].
Все эти эксперименты и исследования, предпринятые с целью изучения проказы, в конце концов привели к успехам, хотя и не в результате опытов, проделанных на себе. Реакция Митцуда, подобная туберкулиновой пробе, позволяет отличить больных проказой, которые должны быть изолированы от тех, кого нет оснований отделять от здоровых. Таким образом, это исследование в социальной области и одновременно в области гигиены. Кроме того, мы располагаем гаульмогровым маслом и химическим препаратом ДДС (сульфонамид), способными значительно облегчить болезнь и, наконец, привести к ее излечению или по крайней мере активных больных проказой с течением времени сделать «тихими», то есть такими, которые больше не могут заражать других.
Но самое главное — к больным проказой стали относиться по-человечески. Для прокаженных, которых надо изолировать, давно стали устраивать особые колонии, лепрозории, где больные живут как в поселении, и их ничто не угнетает, кроме сознания, что они не имеют права выйти за пределы колонии. Они живут совместно большой семьей, работают по мере сил, содержат себя большей частью сами и прежде всего избавлены от страшного душевного гнета, от сознания, что их преследуют и сторонятся, а именно это на протяжении столетий было участью прокаженных.
* * *
Даже этим не исчерпывается ряд тяжелых инфекционных болезней, которыми врачи хотели заразить себя, чтобы ответить на вопросы, которые они сами перед собой ставили. Трагическим величием проникнут опыт Карриона на себе.
В Перу давно известна и внушает страх болезнь, которая протекает отчасти с лихорадкой и малокровием, отчасти с образованием бородавок. Многих поражала и поражает эта болезнь, и немало людей стало ее жертвами, ибо она нередко приводит к смерти. Некоторые врачи не верили в единство этого болезненного процесса, потому что в действительности наблюдались две столь различные картины заболевания. Одну болезнь назвали перуанскими бородавками, другую — горячкой оройя.
Вопрос о том, действительно ли речь идет о двух болезнях или об одной с двумя следующими друг за другом стадиями, можно было решить только путем эксперимента. Врача, который рискнул на этот опыт (а после всего, что узнали о болезни, это было большим риском), звали Даниэлем Каррионом. Он родился в 1850 году в Серро-де-Паско в Перу. Опыт, проделанный им на себе, состоялся 27 августа 1885 года в больнице города Лимы. Он сделал небольшой надрез на бородавке у одной женщины, страдающей этой болезнью. Как только пошла кровь, он привил ее себе на руке. Точно через три недели у него началась лихорадка. Он заразился лихорадкой оройя от больной перуанскими бородавками, причем у него самого не появилось подобных образований. Несмотря на то, что температура была высокой, у него хватило силы воли описать симптомы болезни, которые он наблюдал на себе, пока 5 октября его не унесла смерть. Своим опытом он доказал, что обе болезни — перуанские бородавки и лихорадка оройя — идентичны, и с тех пор обе клинические картины имеют одно название: болезнь Карриона. Врачи и весь народ Перу гордятся этим героем медицины и поставили ему памятник.
* * *
В восьмидесятые годы прошлого столетия врачи заинтересовались природой нагноений, той желтой густой массой, которую древние когда-то хвалили и приветствовали как «благодетельный гной», потому что действительно с прорывом этой жидкости очень часто исчезали и боли, которыми сопровождается нарыв. Благодетельный гной… Врачи видели его выделения в виде капельки из маленьких прыщей на лице, в фурункулах, в загрязненных ранах, при болезненном панариции на пальце, при воспалении костного мозга — гной здесь, гной там, гной повсюду. Но только гениальный Пастер в 1880 году высказал мысль, что все эти гнойные воспаления имеют одного возбудителя, независимо от того, о каком воспалении идет речь. Это было большое событие, нечто совершенно новое, и профессора, а прежде всего хирурги, которые больше других занимались проблемой нагноения, например Эрнст Бергманн, сказали, что это нужно сначала доказать, а пока все выглядит сомнительно.
Молодой хирург из Швейцарии, Карл Гарре, решил представить доказательство, которого требовал великий Бергманн. Гарре был убежден, что точка зрения Пастера правильна. Гарре, в то время ассистент Брунса, интересовался не только хирургией, но и бактериологией, которая при прилежной и продуманной работе обещала так много успехов. К тому времени уже открыли крошечные шарики, которые легко окрашивались и которые можно было увидеть, когда на предметное стекло наносили частицу гноя, чтобы приготовить микроскопический препарат. Но можно было также сделать посев на какой-нибудь питательной среде; тогда там вырастали желтые кучки; под микроскопом было видно, что это те же шарики, которые получали из гноя при абсцессе, или фурункуле, или при воспалении костного мозга. Этим круглым бактериям дали название стафилококков. Над ними теперь и хотел работать Гарре, чтобы провести свой опыт строго научно.
Гарре намеревался показать, что возбудители нагноения при фурункуле, абсцессе и воспалении костного мозга идентичны. Поэтому он взял у мужчины, заболевшего тяжелым заражением крови (болезнь началась с воспаления костного мозга), немного гноя из абсцесса, а также и немного крови, все это он хотел привить себе. В течение трех дней Гарре делал себе прививки и вводил кокки, которые он вырастил из этого гноя на питательной среде.
Первая прививка была сделана 17 июня 1883 года. Он взял немного желтой массы, которая выросла на желатине, и втер ее себе в левое предплечье, словно болеутоляющую мазь. Чтобы избежать возражений, что возможное воспаление вызвано действием самой желатины, а не кокков, он сделал себе также втирание в правую руку, но уже желатиной, тщательно простерилизованной, то есть безусловно свободной от гноеродных кокков. Уже через несколько часов следы втирания на левой руке стали ощутимыми. Место втирания начало болеть, и вскоре там высыпали маленькие гнойнички, размерами не больше булавочной головки. Один из них он проколол, чтобы содержимое перенести на желатину и дать находящимся в нем коккам размножиться и образовать колонии.
Вскоре процесс значительно развился. Боли в зараженном месте усилились, все предплечье было воспалено. Воспалился большой участок кожи, на котором была сделана прививка. Он стал плотным, красным, распух, и на нем можно было насчитать уже 20 гнойничков. На верхушке каждого из этих конусов видна была гнойная точка, которая показывала, что заражение удалось. На другой руке, в кожу которой для контроля втиралась желатина без кокков, никакой реакции не наблюдалось.
Гарре, как врач, знал, что его рука тяжело поражена и что с подобными нагноениями нельзя шутить: такое начало иногда может повлечь за собой массу осложнений вплоть до заражения крови и даже смертельного исхода. Поэтому он решил остановить дальнейшее развитие процесса. Он вскрыл все прыщи, где был гной, и выпустил его. «Где гной, там вскрывай», — гласил старый завет врачей. Поэтому он выпустил гной и потом очистил зараженные места слабым раствором сулемы. Несмотря на это, он не мог воспрепятствовать дальнейшему развитию воспаления. Через несколько дней весь участок заражения превратился в ярко-красный, очень болезненный фурункул значительной величины, собственно говоря, уже в карбункул, который был окружен рядом более мелких фурункулов и из которого потом через отверстия, что типично именно для карбункула, вытекал гной. Гарре позднее сообщил, что он насчитал 20 маленьких отверстий, из которых вытекал гной. Что в нем были стафилококки, показала культура, которая была получена из гноя, взятого из глубины карбункула. Это были характерные золотисто-желтые кучки золотистого стафилококка.
