латунных шарах плиты у камина» [Набоков 2014: 65]. Информатор начинает гладить «мягкую голубоватую кошку с селадоновыми глазами, возникшую из пустоты» [Набоков 2014: 68]. В тот самый миг, когда он собирается поведать В. о последнем годе учебы Себастьяна в Кембридже, кошка отвлекает его: «Не пойму, что это с кошкой – молока не хочет знать» [Набоков 2014: 71].
«Голубой» здесь относится к серо-голубому окрасу, который характерен для двух пород кошек: русской голубой и британской короткошерстной (голубой). Первая родом из России, была завезена в Англию на русских судах, которые шли из Архангельска [88]. История этой породы отражает траекторию пути Себастьяна (и самого Набокова) из России в Англию. Русские моряки завезли ее в Англию в 1860-е годы, и когда в 1875-м она была официально зарегистрирована, то ее представителей показывали на выставке в лондонском Хрустальном дворце как «архангельскую кошку». У кошек этой породы глаза яркого цвета морской волны, то есть селадоновые [89].
Вторая порода с голубым окрасом, британская короткошерстная кошка, – это потомок кошек, которые жили в Англии в римскую эпоху, а впоследствии скрестились с местными породами [90]. Британские голубые кошки более плотного телосложения, чем русские, и у них круглые щекастые мордочки, благодаря которым кажется, будто кошки улыбаются. Первый иллюстратор книг Льюиса Кэрролла, Джон Тенниел, в 1865 году срисовал своего Чеширского кота с британской голубой кошки – еще до того, как порода была зарегистрирована официально [91] [Pet MD Nd].
У кошки информатора селадоновые глаза, характерная черта породы русская голубая, а вот странное поведение кошки – то, что она возникает из ниоткуда, – связывает ее с Чеширским котом Кэрролла, британским голубым. Путь миграции в Англию, который Себастьян делит с русской голубой кошкой, и перетекание его русского прошлого в британское настоящее позволяет говорить о том, что кошка кембриджского информатора – воплощение гибридной тени Себастьяна, которая, как замечает В., витает рядом и «трепещет в такт пламени» [Набоков 2014: 65] [92]. И хотя В. не задумывается, что кошка может быть посланцем из Страны чудес или знаком Себастьянова присутствия, читателю кошка намекает, что не кто иной, как Себастьян побуждает В. вписать подтекст «Алисы» в свой нарратив – и это способ выразить необычность Себастьянова русско-британского состояния в бытность его в Кембридже. То, как Себастьян имперсонирует кэрролловского Чеширского кота, заставляет нас ожидать и высматривать, как он, возможно, будет появляться и исчезать в нарративе, а в самом конце романа исчезнет с улыбкой Чеширского кота [93]. На следующем уровне романа, если считать от внутренних к внешним, то есть на уровне «романизированной автобиографии» недавно ставшего изгнанником Набокова, то, что Королю червей, Королеве и Палачу не удалось обезглавить кота, у которого нет тела, безусловно, веский повод для бестелесной усмешки.
Сцена в лондонской квартире Себастьяна содержит дополнительное свидетельство того, что именно тень Себастьяна отвечает за кэрролловские аллюзии, направляющие расследование В. Кабинет – царство Себастьяна, где он занимается «сотвор<ением> мир<ов>» [Набоков 2014: 111], заполненное предметами, составляющими его жизнь: письмами, рукописями, изданиями романов, – и оно предполагает присутствие «прозрачного Себастьяна» в этой комнате [Набоков 2014: 58]. «Алиса в Стране чудес» стоит на полке, выглядящей «поухоженнее» [Набоков 2014: 61], а другие части Себастьянова кабинета ведут себя в удивительно кэрролловском ключе. Оглядевшись, В. замечает следующее: «Когда я оглянулся, мне показалось, что предметы в спальне, словно застигнутые врасплох, только-только успели вскочить на свои места и теперь украдкой на меня поглядывают, пытаясь понять, заметил ли я этот преступный маневр»[Набоков 2014: 56]. Оживание Себастьяновых вещей напоминает о фантастической лавке из «Алисы в Зазеркалье»: когда Алиса осматривается, то замечает: «…стоило подойти к какой-нибудь полке и посмотреть на нее повнимательней, как она тотчас же пустела, хотя соседние полки прямо ломились от разного товара» [Кэрролл 1982: 220]. То, как В. осматривает кабинет Себастьяна и находит книгу об Алисе, происходит под влиянием кэрролловского феномена, преломленного Себастьяновым зеркалом.
В романе есть одна отсылка к Кэрроллу, которую невозможно однозначно связать с В. или с Себастьяном. Пересказывая «Обратную сторону Луны», одну из трех новелл в сборнике «Потешная гора», В. описывает персонажа по имени мистер Зиллер как «самого, может быть, живого из героев Себастьяна», который «вдруг воплотился в физическое бытие» [Набоков 2014: 125]. На обратном пути из Блауберга, в поезде, идущем в Париж, В. растерянно гадает, где взять сведения, необходимые для расследования, и видит: «Внезапно я заметил, что мой визави глядит на меня с сияющей улыбкой» [Набоков 2014: 147]. Это мистер Зильберман, о котором уже шла речь выше: он вырвался из романа Себастьяна в жизнь В. и поможет В. раздобыть столь необходимые адреса, лично поговорив с постояльцами, после чего, по словам Зильбермана, «портье у него тут» [94]. У Зильбермана те же отличительные черты, что и у Зиллера: «розовая макушка», «кустистые брови», «усики» и «кадык», который «заходил вверх-вниз» [Набоков 2014: 147–149]. В. читал романы Себастьяна и вполне мог включить ситуации и персонажей из романов в свой собственный текст, объясняя появление Зильбермана, поскольку то, как его описывает В., повторяет Себастьяново описание мистера Зиллера. Но этим не объяснишь то, каким образом сама встреча с Зильберманом служит завуалированной отсылкой к произведениям Кэрролла.
Зильберман следует вывернутой логике Кэрролла, когда вручает В. записную книжку, серебряный карандаш и адреса, которые тот искал, и при этом говорит, что это он должен В. деньги: «Восемнадцать и два будет двадцать. – Он наморщил брови. – Значит, двадцать» [Набоков 2014: 155]. Вместо того чтобы заплатить за оказанные услуги, В. получает плату от человека, который эти услуги ему оказал; зеркальная, обратная логика показывает, что В. помогает посланец Себастьяна – не просто из его романа, а из области по ту сторону зеркала, из потустороннего пространства, которое включает вымысел и сверхъестественное [95].
Кэрролловские характеристики Зильбермана присутствуют лишь в пересказе новеллы Себастьяна, выполненном В. Возможно, сам В. и включает в этот текст отсылки к Кэрроллу, или, если произведения Кэрролла служили подтекстом в «Обратной стороне Луны», В. мог включить их в свое описание Зильбермана, подпитываемое текстом Себастьяна; в этом случае мистер Зиллер может вызвать ассоциации с ним, когда вырывается из текста, в котором жил, и превращается в Зильбермана в расследовании В. Но мы не в силах установить, действительно ли сказки об Алисе присутствуют в «Обратной стороне Луны»; все, что В. пересказывает нам из новеллы Себастьяна, – это то, что мистер Зиллер ждет поезда и «тремя разными способами помогает трем заблудившимся путешественникам» [Набоков 2014: 125]. Набор настолько тонких отсылок явно за пределами писательских
