А это позволяет вести разговор об исходных понятиях психологии. Тут уместно вспомнить В.Келера, которого я цитировал в Предисловии. Келер сетует на то, что основные принципы психологии, то есть ее исходные понятия, не определены и забыты, как раз в то время, когда пишет Выготский.
Самое исходное понятие психологии – это все-таки душа. Естественнонаучная психология с душой обошлась просто, она ее выкинула. А вместе с ней она выкинула все то сложное, многоуровневое и, несомненно, работающее понятие, которое тысячелетиями создавалось наблюдениями всего человечества. Даже если души нет в том смысле, в каком ее понимала естественнонаучная психология, когда выкидывала, а она понимала ее самым примитивным из всех доступных способов, чтобы легче было выкинуть, душа все-таки существует как образ живущих в культуре. И образ этот далеко не так прост и однозначен, чтобы от него отмахнуться.
Во-первых, начнем с того, что понятие Души или Душ имеется у всех народов и во всех культурах. Уже одно это должно было насторожить. Во-вторых, как всякий образ культуры, понятие Души – лишь символ, указывающий на что-то. И это довольно отчетливо понимается в развитых мифологических и магических культурах. Только когда такая культура начинает разлагаться и умирает, понятие Души упрощается до того уровня, какое о ней имеет человек современного индустриального общества, скажем, психолог.
В-третьих, понятия Души и сознания имеют очень много общих черт и смешиваются не случайно. Полноценно об этом надо говорить в рамках исследования мифологического мышления, поэтому я приведу только два примера из очень вроде бы разных культур. Одна из них считается одной из самых развитых в мистическом отношении, а вторая – русская – как считается, все потеряла.
Тем не менее, до самого последнего времени в русском народе бытовали воззрения, что у человека две или три души. О том, что кроме обычной Души у человека имеется еще и «Живая» или животная душа, пишет, к примеру, Даль в конце прошлого века:
«Народному поверью, что сердце лежит под грудной костью, под ложечкой – сердце болит, отвечает по крайности и ученое, латинское название этого места (sevobiculum cordis); а поверью, что душа сидит немного пониже, в желудке, соответствует положение брюшных нервных узлов, называемых также брюшным мозгом и седалищем животной души» (Даль, с.74). Не буду приводить сопоставления русской «животной», «Живой» души с индуистской Живой (Дживой) Атмой, но процитирую рассказ ламы из книги Александры Дэвид-Неэль о сходных представлениях ламаистского Тибета.
«Большинство людей, – сказал он мне, – едят только, чтобы насытиться, не размышляя о совершаемом ими акте и его последствиях. Этим невеждам полезно воздерживаться от животной пищи. Другие же, напротив, знают, во что превращаются элементы веществ, попадающих в их организм, когда они съедают мясо какого-нибудь животного. Они понимают, что усвоение организмом материальных элементов влечет за собой усвоение других, связанных с ними духовных элементов. Владеющий знаниями может на свой собственный страх и риск комбинировать подобные соединения, стремясь извлечь из них результаты, полезные для принесенного в жертву животного. Проблема заключается в том, увеличат ли поглощаемые человеком животные элементы его животную сущность, или же он сумеет превратить входящую в него животную субстанцию, возрождаемую в нем под видом его собственной деятельности, в умственную и духовную силу.
Тогда я спросила, не выражают ли его слова эзотерический смысл ходящего среди тибетцев верования, будто ламы могут посылать в Обитель Великого Блаженства духов убитых животных.
– Не воображайте, – сказал он мне, – что я мог бы ответить вам несколькими словами. Это вопрос сложный. Так же как и мы, животные имеют несколько “сознаний” и, как это происходит и с нами, все эти сознания не идут после смерти одним путем. Живое существо представляет собой смесь, а не единство…» (Дэвид-Неэль, с.44–45).
Сознание и Душа, то есть психика психологии, могут рассматриваться как одно и то же в народной культуре. Но, хотят того психологи или не хотят, они дети той же культуры, от которой хотят отмежеваться искусственным языком. А это значит, что за их тайными словами должно скрываться все то же видение. Вернемся к психологии.
Сначала я бы хотел обратить внимание на то, что Выготский, говоря о целостности сознания, очень близок к тому, чтобы определить его как среду, содержащую в себе «функции», то есть части души. Конечно, среду не материальную, а своего рода вместилище свойств и способностей. Попытки определять сознание как среду делаются последнее время все чаще. Например, один из ведущих в мире специалистов по прикладному мышлению Эдвард де Боно пишет об этом в своем «Латеральном мышлении». Боно, надо сразу оговориться, отождествляет сознание с мышлением.
«Наш мыслительный аппарат – не машина, а особая среда, позволяющая поступающей информации выстраиваться в виде стереотипов. Эта “запоминающая” система, способная самоорганизовываться, самоукрупняться, действует очень надежно, создавая набор стереотипов, – именно в таком процессе и заключается эффективность нашего обычного мышления» (Боно, с. 11). «Наш мыслительный аппарат, однако, не прикладывает каких-то активных усилий к сортировке информации. Она сама себя сортирует и организует в виде моделей. Наше сознание пассивно. Оно только создает возможность для того, чтобы информация могла вести себя таким образом.
Сознание формирует особую среду, в которой информация может стать самоорганизующейся. Эта особая среда – регистрирующая поверхность, обладающая рядом специфических свойств» (Боно, с.33).
Еще одна оговорка. Боно при этом считает, что этой регистрирующей поверхностью являются нервные клетки мозга. Но тут он, пожалуй, запутался, поскольку отождествил сознание с клетками мозга. Тем не менее, он стоит почти на грани того, чтобы приписать сознанию материальность.
По-своему близок к этим мыслям и Майкл Коул. Разбирая давний спор, ведущийся в антропологии о взаимоотношениях материального и символического в человеческом познании, он пишет:
«Следует ли считать культуру внешней по отношению к индивиду, то есть совокупностью продуктов предшествующей человеческой деятельности, или внутренней – источником знаний и представлений? Обе эти позиции имеют в антропологии долгую историю. Однако в течение последних приблизительно двадцати лет события, связанные с когнитивной революцией в психологии и пришествием лингвистики Н.Хомского, изучением культуры как совокупности моделей поведения и материальных продуктов, похоже, положили начало традиции, рассматривающей культуру как состоящую целиком из освоенных символов и разделяемых с другими системами смыслов – идеальный аспект культуры, – находящихся в сознании.
Представление об артефактах как о продуктах истории человечества, являющихся одновременно и идеальными, и материальными, позволяет прекратить этот спор» (Коул, с.142).
Все это позволяет мне выдвинуть, а точнее, вновь вернуться к изначальной гипотезе о сознании (или душе) как тонкоматериальной среде.
В самом начале современной психологии Джон Локк говорил о душе ребенка, как о восковой дощечке
