Я киваю головой: понятно.
— Вы получите все необходимые документы у Варвары Михайловны Соколовой. Она и расскажет вам, как с ними надо обращаться. Ну что ж, я желаю вам удачи! — Управляющий протягивает мне руку, я поднимаюсь с кресла.
— До свидания.
Но крепкая рука управляющего удерживает меня. Он наклоняется ко мне и, заглянув мне в глаза, вдруг спрашивает, доверительно понизив голос:
— Трусите?
В замешательстве я хочу сначала ответить, что нет, не трушу, но говорю почему-то: «Да!» И управляющий смеется и еще крепче пожимает мне руку.
— Ничего! Это поначалу всегда так. А все будет очень хорошо! Слышите, очень хорошо!
Конечно слышу!
4
Мои туристы едут в Москву поездом «Хельсинки — Москва». Я должна сесть в этот поезд во время его стоянки в Ленинграде. Это будет в 12 часов ночи.
Когда засыпает весь город и гаснут одно за другим окна в домах, не спит вокзал. Так же как и днем, здесь суетятся и волнуются пассажиры, совсем не волнуются железнодорожники, и тетка в белом халате дремлет за стойкой, притулившись у бака с горячим, вкусным и питательным кофе. Я стою на платформе у фонарного столба. Рядом со мной старенький чемоданчик, на дно которого в последний момент я, усомнившись в своих знаниях, сунула словарь. Я жду поезда. И вот он подходит, глядя на меня немигающим светлым глазом. Я захожу в вагон и говорю проводнику, который отбирает у меня билет:
— Я переводчик. У вас едут туристы из Финляндии?
— Едут, — невозмутимо отвечает проводник и, не взглянув на меня, тычется длинными черными усами в мой железнодорожный билет. Он изучает его так долго, что мне надоедает ждать и я ставлю чемодан прямо на ковровую дорожку. Мимо меня, переговариваясь, проходят быстро люди и прыгают на платформу. «Это мои туристы», — думаю я. Проводник отрывается от билета и говорит:
— Идемте, покажу место.
В моем купе заняты две полки. На них кто-то спит, натянув одеяла на уши. Я тихонько ставлю чемодан и выхожу из купе в узкий коридор. Прохладно. Я засовываю руки в карманы пальто. Робею.
— Это хорошо, что есть переводчик, — говорит проводник, косясь на меня черным мохнатым глазом. — А то ничего понять не могли. От самой границы везем их, а ничего не понимаем. Есть у них один, вроде немножко понимает, но сам говорить не может.
За окном по чуть освещенному перрону двигаются бесшумные тени людей.
— Надо пойти сказать им, чтобы не уходили далеко. Стоим только полчаса, — говорит проводник и идет к выходу.
Я иду за ним, потому что отныне все переговоры будут вестись через меня. У выхода на нас налетает парень. От него пахнет ночной сыростью. Он останавливается и говорит со смешным акцентом:
— Простьитье.
Проводник берет парня за рукав и, показывая на меня, говорит ему:
— Переводчик. Твой переводчик. Понимаешь?
Парень смеется, и я вижу, какие у него ровные белые зубы.
— О, переводчик… Эта харашо… Эта ошень ха-рашо…
Парень протягивает мне руку. Ладонь у него широкая и шершавая, как неоструганное дерево, а пожатие короткое и сильное. Я не успеваю познакомиться с этим парнем, как подходят все новые и новые люди. Они окружают меня тесным кольцом, улыбаются, протягивают мне руки и без конца говорят что-то. Я растеряна. Я не понимаю ни слова. Пытаюсь понять, что говорят они, размахивая руками, дружески похлопывая меня по плечу. Но не понимаю.
Тогда я обращаюсь к тому молодому парню, которого я встретила первым:
— На каком языке вы говорите? — спрашиваю я, возможно отчетливее произнося слова. Но он понимает меня сразу и смеется, смеются все остальные.
— Мы — финны. Мы говорим по-фински, — говорят они, а парень берет меня за руку, встряхивает ее и говорит по-русски:
— Я — финский турист. Нишеко. Ошень харашо.
Проводник наклоняется ко мне и, щекоча усом мою щеку, сообщает доверительным шепотом:
— Через семь минут отходим. Надо попросить их в вагон.
Я перевожу просьбу проводника и сама удивляюсь тому, как быстро меня понимают и как торопятся пройти в вагон мои новые знакомые. «С такими дисциплинированными людьми можно работать!» — думаю я.
Поезд трогается. Он набирает скорость, и вот уже мерно, успокаивающе перестукиваются колеса. Мы стоим у окна, за которым пляшут ночные огни Ленинграда. Вот они все реже и реже. А вот и совсем исчезли. Изредка мигнет огонек разъезда, и снова темно. Мой сосед, тот самый молодой парень, всматривается в темень за окном, потом откидывает голову, так что свет падает на его лицо. Теперь я вижу, что он не так молод, как показалось мне с первого взгляда.
Я понимаю, — начинает он, тряхнув очень светлой головой, — вы учили язык с преподавателем и никогда не слышали настоящей финской речи. Вам будет сначала трудно. Наши люди говорят быстро, порой неправильно, иногда на диалектах, которые мы сами с трудом понимаем. Но вы не робейте! Я помогу вам. Я буду говорить с вами вот так, медленно, как сейчас. Вам понятно все, что я говорю? Так вот. Давайте познакомимся. Ведь мы с вами так и не знакомы. Меня зовут Аарне. Я работаю в обществе «Финляндия — Советский Союз». Наша группа — члены этого общества. Группа хорошая, и я думаю, что работать вам будет не трудно.
Аарне разговаривал со мною доверчиво. А люди, которых я увидела, пока поезд стоял на станции, совсем не были похожи на зарубежных туристов. Они были такие же обыкновенные, смеющиеся, веселые, как наши советские люди. Я подумала с облегчением: «Кажется, все и вправду устраивается хорошо!» Волнение мое утихало.
Мы попрощались с Аарне и пожелали друг другу спокойной ночи. Я зашла в купе. Двое на полках спали, и дыхание их было тихим. Я легла, но заснуть не могла. Мы, видимо, проезжали какую-то станцию, потому что светлые огни за окном стремительно побежали друг за другом и исчезли так же стремительно как появились. И вновь в полной темноте перестукивались колеса и покачивался мерно вагон. Не спалось…
Я встала и, осторожно отворив дверь, вышла в коридор. Не было ни души. Прошла медленно по мягкой дорожке, не слыша даже своих шагов. Из служебного отделения вышел усатый проводник, в наглухо застегнутом кителе. Он, кажется, и не собирался ложиться.
— Вы что ж не спите? — спросила я.
— Да не спится что-то. Вышел посмотреть, все ли в порядке.
— Все в порядке. А когда мы будем в Москве?
— Должны быть в восемь двадцать.
Мы помолчали.
— А здорово вы их! — сказал вдруг проводник. — Здорово вы их понимаете. И говорите здорово! Вас что ж, учили?
— Да, учили… Ну, я пойду. Завтра рано вставать.
— Идите выспитесь.
Я сделала несколько шагов по коридору, но потом вернулась. Проводник стоял у окна.
— Вы знаете, — сказала я, волнуясь, — вы знаете, я их вовсе не здорово… Не здорово я их понимаю.
— Ну да! — Проводник засмеялся и посмотрел на меня лукаво. — Рассказывайте! Ну да идите, идите спать.
Я легла на свою полку и почувствовала вдруг, что очень устала за сегодняшний день и очень хочу спать. Я вспомнила, как недоверчиво посмотрел на меня проводник, как засмеялся и сказал: «Ну да! Рассказывайте!» Он не поверил мне. Милый, хороший проводник, ты мне не поверил!
5
Я просыпаюсь рано утром. Мои соседки — две немолодые женщины, натянув до подбородка одеяла, наблюдают за мною, осторожно скосив глаза. Я говорю им: «Доброе утро» — и скидываю одеяло. Я одеваюсь, а они, улыбаясь, разглядывают меня. Одна, что лежит на нижней полке, обращается ко мне и говорит странно высоким голосом:
— О, нэйти говорит по-фински! Как это приятно!
Я объясняю, почему говорю по-фински и как очутилась в этом купе. Широкое лицо согласно кивает в такт моим словам, и все на этом лице выражает довольство и добродушие: небольшие, тонущие в морщинах глаза, губы, пришлепывающие в такт моим словам, и смешной нос — башмаком.
— О, теперь мы понимаем. Нэйти — наш гид. И вы всю поездку будете с нами? Ты слышишь, Майя, нэйти всю поездку будет с нами.
Моя соседка встает, снимает с вешалки платье и долго натягивает его на свое пышное тело. Я уже одета. Беру мыло и щетку и, направляясь к двери, бросаю взгляд на ту, кого моя соседка называла Майей. Майя обеими руками держит одеяло у подбородка, смущенно улыбается мне и отводит взгляд в сторону.
Я иду по коридору и слышу, как возятся и переговариваются за дверьми купе мои туристы. Большинство, очевидно, уже встало или встает. Какой-то человек стоит у окна. Он сторонится, давая мне дорогу, и приветственно поднимает руку. Я желаю ему доброго утра.
Когда я возвращаюсь в свое купе, женщины, уже одетые и причесанные, тихо переговариваются, склонившись над большими баулами. Очевидно, они укладывают вещи, готовятся к Москве.
Мне укладывать нечего, и я просто достаю с верхней полки свой чемоданчик. Толстая женщина садится на полку и, положив на столик большую короткопалую руку, поглаживает складки на белой салфетке. Кажется, она собирается говорить со мной. Вот она посмотрела на меня.
