— Я думаю, что не стоит вам беспокоиться, — шутливо отвечал Волховской. — Я столько выпил воды за свою жизнь, что, вероятно, пробовал и вашу…
— Если пробовали не у нас, то это подделка… Наша вода играет, сверкает и переливается всеми цветами… Человек, ее отведавший, как будто молодеет и становится сильнее… Ему то холодно, то жарко; то безысходно грустно, то безумно весело… Но это опьянение скоро проходит… Если вы его испытали, то не могли забыть… Да позвольте, кажется, я вас уже видела?.. Вы когда-то к нам заходили… Но вы были тогда моложе и бодрее, а я была все такая же старая, как и теперь… Вы и тогда были очень разборчивы и капризны… Не можете ли припомнить, что я вам тогда продала?
— Не помню, чтобы я у вас был когда-нибудь…
Старуха опять улыбнулась.
— Так ли это? А вот я так почти уверена, что вы сюда заходили и только не хотите признаться, потому что, вероятно, не уплатили за отпущенный товар… Впрочем, вам тревожиться нечего: теперь все сроки уже прошли… Так на чем же вы остановились?.. Возьмите хоть что-нибудь, — продолжала старуха уже монотонным голосом торговки, — у меня есть омега-лучи для людей, занимающихся наукой; маски для старух, которые их заставляют воображать, что они помолодели; есть гадальные карты, которые сами раскладываются, когда вы их стасуете и положите на стол… Кости для игроков, которые всегда выбрасывают старший нумер, и тому подобные глупости… А то не хотите ли…
— Постойте! Мало ли чего я хочу; но прежде, чем торговаться, надо видеть, что покупаешь… А я ровно ничего не вижу!.. Вы все время разводите по воздуху пустыми руками и называете мне предметы, которых у вас нет… Я вижу вас и совершенно пустую комнату и больше ничего…
— Неужели ничего?
— Решительно ничего!
— Очень жаль, что вы ничего не видите… — при этом старуха взглянула на песочные часы.
— А ведь лавку-то пора закрывать!.. Посмотрите: наверху осталось всего несколько песчинок для будущего; весь песок уже в прошлом… Надеюсь, что вы это-то хоть видите?.. Итак, вы решительно ничего не хотите?
— Ну, если вы так упорно настаиваете, — сказал Волховской, — то я готов взять у вас что-нибудь… Например, нет ли у вас чего-нибудь от бессонницы?
— Гмм… Это, конечно, не наша специальность… Но думаю, что найду что-нибудь подходящее… Да вот, так как вы более тонкие предметы не видите, я вам могу прислать эти часы… Вы не беспокойтесь!.. Мы сами рассылаем наш товар… Сегодня же ночью они будут в вашем доме, если хотите… А теперь извините: пора закрывать…
В комнате потемнело и стены точно затянуло туманом… Волховской тяжело поднялся со своего стула и повернулся в сторону двери, но ее там не было…
— Вот видите, вы даже забыли, откуда пришли, — сказала старуха, но ее уже было плохо видно за конторкой.
— А куда же идти?
— Вот сюда…
В боковой стене открылся проход, а зеркало блеснуло где-то в глубине. Он пошел по его направлению…
— Теперь направо; потом налево!
Он шел, подчиняясь голосу старухи, который по мере удаления ослабевал. Впереди его все время мелькал отблеск зеркала…
— Вот так; теперь все прямо!..
Голос уже звучал издалека…
Он очутился на улице. По-прежнему передвигались взад и вперед темные фигуры прохожих и свет фонарей туско отражался сквозь туман на мокрой поверхности тротуаров… Магазины закрывались и становилось темно.
1911 г.
В аукционном зале продавались интересные вещи, оставшиеся после смерти одного коллекционера. Среди этих вещей Нерехтин наметил себе старинные каминные часы с боем. По конструкции они напоминали старые английские часы, но были не продолговатые, а квадратные. Корпус часов был сделан из какого-то темно-малинового дерева, издававшего особый пряный запах. Сверху была привинчена небольшая сова из зеленой бронзы, а в углах передней доски, вместо обычных орнаментов, были вставлены магические бронзовые фигуры; на маленьком круге, над циферблатом, были начертаны астрологические знаки с мелкими надписями на каком-то восточном языке над каждым и покрыты эмалью разных цветов; наконец, сами часы на циферблате означены были двенадцатью знаками Зодиака. Механизм был в порядке и когда часы начинали звонить, то звуки как будто догоняли друг друга и сливались вместе в одну протяжную и странную мелодию. Впрочем, эта мелодия, как сказано было в каталоге, исполнялась не каждый час, а только в три, пять, семь и двенадцать часов, что и указывалось, кроме того, бронзовыми звездочками над знаками «Близнецов», «Льва», «Весов» и «Рыб»; остальные часы дня и ночи отбивались простыми ударами… Вообще музыка соответствовала архитектуре часов…
Знакомая дама, севшая случайно рядом с Нерехтиным, пыталась его отговорить от покупки. «Не понимаю, что вам за охота покупать эти часы? Я бы швырнула их в голову тому, кто бы вздумал мне поднести эту гадость! И на что они вам? Они некрасивы и слишком громко звонят… Кроме того, у вас маленькая квартира и вам негде их даже поставить… А главное — они так странно пахнут… Это верная головная боль, поверьте мне!..»
Тем не менее, Нерехтин не отказался от своего намерения.
В тот день, когда часы были назначены к продаже, охотников до них оказалось не особенно много.
Конкуренты надбавляли слабо и скоро отстали. Пристав уже поднял молоток, чтобы ударить третий раз, и часы должны были остаться за Нерехтиным, как вдруг кто-то за его спиной неожиданно надбавил сразу двадцать рублей… Нерехтин невольно обернулся и увидал старого, худого еврея в черном потертом сюртуке; его бескровное лицо со всклокоченной рыжей бородой изобличало большое волнение; острые синие глаза беспокойно перебегали с часов на пристава и обратно, а пальцы правой руки безотчетно забарабанили по спинке стула. Видя, что дело принимает неудачный оборот и что цену теперь, вероятно, начнут взвинчивать, Нерехтин с досадой вскочил и направился к выходу.
Он уже был на полдороге, как до него донеслись слова пристава: «Второй раз — триста пятьдесят два рубля семьдесят копеек… Никто не желает?» Нерехтин обернулся… Пристав взглянул ему в глаза и, поднимая молоток, начал: «Третий раз…» «Не уступай!» — шепнул какой-то внутренний голос… «Ведь таких странных часов я нигде не видел», — промелькнуло в его голове, и он неожиданно для самого себя крикнул: «Пятьдесят рублей!» Старый еврей взглянул на него с испугом и злобой, хотел что-то сказать, закашлялся и, побежав в глубину зала, стал о чем-то поспешно переговариваться с какой-то женщиной… Тем временем молоток ударил третий раз, и еврей не успел вернуться, как часы остались за Нерехтиным.
Таким образом, ожидаемой борьбы не произошло, и желаемая вещь досталась ему сравнительно легко. Он даже испытал некоторое разочарование и когда, расплатившись, подошел к часам, то они показались ему какими-то неуклюжими, вообще менее интересными, чем с первого раза. Поручив артельщику доставить их ему на дом в тот же день, он вышел из аукционного зала… Он уже надевал пальто, когда к нему подскочил его соперник-еврей и, с бумажником в руках, стал настойчиво упрашивать.
— Господин, уступите нам часы!.. На что они вам? Это совсем старые, ненужные вам часы…
— Так зачем же вы просите вам их уступить?..
Не отвечая на вопрос, еврей продолжал:
— Они вам совсем не нужны… Вам же говорила ваша знакомая, что они некрасивы и слишком звонко звонят… Я сам слышал, извините, как она говорила, что у вас квартира маленькая и поставить вам их некуда… Для этих часов нужна лишняя комната, да и какая комната!
Нерехтин прервал его резким отказом.
— Ну, хорошо, — сказал еврей, глубоко вздохнув, — вам теперь хочется их подержать… Ну что ж, подержите; но если раздумаете, то очень прошу вас уступить нам; мы цену дадим, хорошую цену… Я три дня буду здесь на аукционе… Когда передумаете, приходите сюда…
Нерехтин все-таки не уступил и ушел.
Целый день он провел вне дома и вернулся к себе уже незадолго до полуночи.
Часы стояли на столе в передней. Лакей ему доложил, что их принес артелыцик, что пока они поставлены здесь и что, по мнению артельщика, следовало бы купить для них и особый кронштейн.
Часы тикали, и бронзовая сова недружелюбно смотрела своими большими глазами.
— А кто их завел? — спросил Нерехтин.
Лакей отвечал, что вместе с артельщиком приходил какой-то еврей и, объяснив, что он часовщик из аукциона и что барин его знает, в его присутствии завел часы и тотчас же удалился. Сделав резкий выговор лакею за то, что он пустил в дом постороннего, Нерехтин опять стал рассматривать свою покупку, и чем более смотрел, тем более она становилась ему антипатичной. Странный пряный запах дерева ему был противен, а кроме того, часы показались ему слишком большими сравнительно с тем, как они представлялись ему на аукционе, хотя не было сомнения, что это были те самые часы; ему припомнились слова старого еврея: «для этих часов нужна лишняя комната…»
