— Чем же? Тем, что дал ему в долг тогда, когда он больше всего нуждался в деньгах? — с сарказмом осведомился Ленард.
— Тем, что потребовал вернуть долг в сроки, сжатые до невозможности. Может быть, ты действительно не стоял у истоков проблем моего отца, но стал причиной его падения, это уж точно. — Взгляд, который Клеменси метнула в Ленарда, мог убить. — Ты говоришь, что не враг мне. Но в моих глазах ты враг, и всегда будешь им. Ты мог бы отсрочить возвращение долга, но не сделал этого. Твои действия ускорили кончину моего отца, и я ненавижу тебя за это!
— В твоих доводах нет никакой логики! — с негодованием воскликнул Ленард. — Да, я мог бы повременить с требованием о возвращении денег, но в этом не было никакого смысла. Твой отец был глупцом, который…
Ленард осекся, и Клеменси саркастически закончила его фразу:
— Который не был в отношениях с деловыми партнерами таким безжалостным, каким следовало быть? — Она горько усмехнулась. — По крайней мере, он был честен.
— А я, по-твоему, лгун?
Она промолчала, но вызывающе взглянула на Ленарда, продолжающего удерживать ее за руку, и он разжал пальцы.
— Клеменси, нам нужно поговорить и все расставить по своим местам, — твердо сказал он.
— Нам не о чем говорить.
— Есть о чем, черт бы тебя побрал! Мы столько лет были друзьями и добрыми соседями! Я не позволю тебе обратить дружбу наших семейств в какую-то вендетту! Ты училась в колледже, была далеко от дома, когда финансовые проблемы твоего отца вышли из-под контроля и он пришел ко мне с просьбой продлить срок погашения долга. Ты не знаешь реальных фактов.
— Я знаю то, о чем мне сказал отец, — отрезала Клеменси. — Я знаю, что, когда вернулась из колледжа домой и в тот же день пришла к тебе и от имени отца попросила отсрочить возвращение долга, ты, по сути дела, посмеялся надо мной. Или ты станешь утверждать, что такого не было?
— Я объяснил тебе тогда, почему отсрочка не имеет смысла, — спокойно ответил Ленард.
— Да, объяснил… Но что это была за причина? Ах да, ты отказался пойти моему отцу навстречу для его же блага! Надо же, какой ты, оказывается, благодетель!
— У Роба просто слегка поехала крыша, Клеменси. Повторяю, ты не до конца разобралась…
— Не учи меня уму-разуму! Я не маленькая…
— Я вовсе не собираюсь это делать! Я лишь хочу сказать, что, учась в колледже, ты не видела, что творилось в твоем доме, на вашей земле…
— Теперь ты пытаешься внушить мне, что во всем была виновата я, потому что несколько лет жила вдали от дома? Нет, Ленард… Ты, должно быть, решил пойти на все, чтобы завладеть нашей усадьбой. В чем дело? Твое приобщение к политике стоит больших денег, чем ты думал? Неужели ты намерен увеличить свои доходы, ограбив меня?
— Тот факт, что я выставил свою кандидатуру на пост мэра нашего городка, не имеет ничего общего ни с твоим виноградником, ни с твоим домом. Правда, не скрою: меня беспокоит твоя неприязнь ко мне, ведь ты можешь пустить обо мне самые невероятные слухи.
— Хочешь сказать, что если люди узнают, как ты обошелся с моим отцом, то не станут голосовать за тебя? — спросила она раздраженно. — Не удивляюсь, что тебя это беспокоит. Правда о твоем отношении к моему отцу не возвысит тебя в глазах людей, скорее наоборот, не так ли? А ведь наши избиратели очень чутко реагируют на то, как сосед относится к соседу.
— Просто не верится, как ты можешь передергивать факты!
— Я говорю правду, и ты знаешь это.
— Твоя правда субъективна!
Клеменси покачала головой.
— Я уверена в одном: давая отцу деньги в долг, ты надеялся, что он не сможет вернуть их и таким образом тебе удастся подцепить нашу собственность на крючок. Я также уверена, что, когда объявлю о продаже усадьбы, именно ты купишь ее за гроши.
— Ты намерена продать дом и виноградник?
— Понимаю, ты жаждешь крови. Но не торопись. — Клеменси вдруг почувствовала, что бушевавшая внутри нее ярость начала угасать. — Да, разумеется, мне придется продавать все с молотка. Я знаю, когда проигрываю. Я выставлю дом на продажу на следующей неделе — в моем положении лучше всего прибегнуть к аукциону. После этого я смогу катиться на все четыре стороны и начинать новую жизнь.
Ленард нахмурился, и Клеменси с ехидством поспешила его заверить:
— О, не волнуйся! Прежде чем покинуть Калифорнию, я расплачусь с тобой по всем долгам! Ведь что-то я все же выручу от продажи дома и виноградника.
— Куда же ты собираешься ехать?
— Это зависит от того, за сколько ты соизволишь купить дом. Я знаю, что за усадьбу не предложат сногсшибательную сумму, ибо она находится в слишком запущенном состоянии.
— И опять же по моей вине, я полагаю? — пробормотал Ленард и улыбнулся.
На секунду у Клеменси возникло желание тоже улыбнуться. Ее сердце бережно хранило воспоминания о том, как легко ей было когда-то с Ленардом, какой счастливой она чувствовала себя рядом с ним. Однако Клеменси не улыбнулась.
— Когда-то мы были друзьями, — с горечью сказал Ленард.
— Неужели? Что-то не припомню.
Клеменси резко повернулась и, распахнув дверь, в мгновение ока скрылась в доме. Пройдя в гостиную, она не стала включать свет и, усевшись на диван, закрыла глаза. Сердце билось, как после хорошей пробежки. «Когда-то мы были друзьями». Эти слова Ленарда разбередили душу Клеменси.
Будучи еще совсем девчонкой, она с благоговением смотрела на Ленарда, уважала его и… любила, но он не догадывался об ее чувствах. Для Ленарда Клеменси была просто соседской девчонкой, которую он время от времени дразнил или смешил какой-нибудь выходкой.
Клеменси вспомнила, как таяла, когда его выразительные темно-карие глаза останавливались на ней. Ей хотелось побыстрее вырасти, чтобы можно было встречаться с Ленардом, она дико ревновала его ко всем красивым девушкам, которые буквально роились вокруг.
Впрочем, миссис Рейнер обо всем догадывалась. Она интуитивно чувствовала, как Клеменси относится к ее сыну. При воспоминании о миссис Рейнер к горлу Клеменси подкатил комок. В ней она находила все, что хотела бы видеть в родной матери, которую не помнила. Мэри была добрая, веселая, искренняя. Клеменси могла говорить с ней обо всем на свете…
Именно мать Ленарда обучила ее верховой езде, от нее же Клеменси многое узнала о фермерском труде, о виноградарстве — именно Мэри Рейнер, а не отец привила ей любовь к земле.
Прошло уже полтора года, как Мэри умерла… Клеменси в отчаянии стиснула руки. Одному богу известно, как она будет выбираться из положения, в котором оказалась.
Клеменси встала с дивана и, по-прежнему не зажигая света, направилась к лестнице, которая вела наверх. Ей не хотелось больше думать о прошлом, она слишком устала за день, да и на душе было слишком горько. Сейчас она поднимется наверх, примет ванну и обо всем забудет…
Вдруг входная дверь скрипнула, раздался щелчок выключателя, и под потолком гостиной ярко вспыхнула люстра. В проеме двери стоял Ленард Рейнер.
— Ты даже не попрощалась со мной, — сказал он. — Я думал, ты вернешься… И почему ты целых десять минут не включала свет?
Клеменси вдруг почувствовала, что злость на Ленарда сменяется сожалением. Ей хотелось прогнать все эти мысли о долгах, об отношениях Ленарда с ее отцом и, как в прошлом, во всем поверить ему. Ведь она всегда любила его…
Ленард продолжал, не мигая, смотреть на нее, только теперь в его взгляде стало больше нежности.
— Мне очень больно видеть тебя такой грустной, Клеменси, — сказал он. — Мое сердце просто обливается кровью.
Она глубоко вздохнула, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться.
Ленард скользнул глазами по комнате и тотчас увидел большие коробки, перетянутые багажной лентой.
— Я никогда не желал такого финала, — с горечью пробормотал он. — Я даже не знал, что ты начала упаковывать вещи. Представляю, как ты переживаешь.
— Здесь прожили три поколения нашей семьи. Конечно, чтобы все разобрать, рассортировать потребуется уйма времени.
— И куда ты денешь вещи? Отвезешь на какой-нибудь склад и сдашь на хранение?
Клеменси пожала плечами.
— Мне посоветовали все распродать. Наверное, так я и поступлю, однако семейные реликвии оставлю: они связаны с дорогими воспоминаниями. — Она старалась казаться практичной и спокойной, но на самом деле сердце ее обливалось кровью.
— Ты ведь любишь свою усадьбу, не так ли? — участливо спросил Ленард.
— Конечно…
Их взгляды встретились.
— Что бы ты обо мне ни думала, я никогда не желал, чтобы ты рассталась с родительским домом. Кстати, да будет тебе известно, первым кредитором твоего отца был не я, а моя мать. И она дала ему денег из бескорыстного побуждения помочь. Ты очень нравилась маме, Клеменси.
— Мне она тоже нравилась. — В ее голубых глазах блеснули слезы. — И это был великодушный поступок со стороны миссис Рейнер!
