Сергей Козлов - Исторические предпосылки создания спецназа, 1701-1941 гг. [том 1]

Общая численность народного ополчения составила свыше 300 тысяч человек. Из ополченцев создавались пешие 4-батальонные полки (по 2500 чел.), конные полки (по 1400 чел.) и дружины (по 820 чел.). Основным вооружением были пики, топоры и сабли, небольшое число ратников было вооружено ружьями. К концу 1812 года большинство ополченцев получило ружья. Одежда ратника состояла из суконного кафтана, шаровар, рубахи, сапог и фуражки с медным крестом56.

Собственно привлечение для защиты отечества самых широких слоев русского общества и дало вполне обоснованное основание назвать войну 1812 года Отечественной. Однако говорить о «едином патриотическом порыве» не приходится. «Известно, что нередко богатые

Опыт специальных действий Российской армии до 1917 года

крестьяне покупали у помещиков крепостных людей, поставляя их в ополчение взамен себя. Да и в армию крестьяне отнюдь не всегда шли с охотой (как убеждает читателя Троицкий), они убегали или калечили себя, чему есть свидетельства. После оставления Москвы значительная часть ратников Московского и Смоленского ополчений покинула ряды и разбрелась по своим домам»57.

Все, как один?

Ни о каком стихийном вооружении народа и самостоятельном создании партизанских отрядов и речи быть не мото. Рассказы о массовом народном подъеме и ведении партизанской войны не более чем вымысел ура-патриотов, с подачи Растопчина начавших это мифотворчество сразу после окончания войны, и историков советской поры, которые с подачи И.В. Сталина сильно исказили историю Отечественной войны 1812 года. Вот что пишет кандидат исторических наук А.И. Попов в своей критической статье «Отечественная война 1812 года: “Новые открытия” и псевдопроблемы», где он критикует книгу Троицкого, которая продолжает повторять прошлые ошибки. Опустив полемику с автором критикуемого издания, предлагаем вниманию читателя, что называется, сухой остаток — результат собственных исследований Попова и работ современных историков, не обремененных классовым подходом к предмету своего исследования. Для начала стоит заметить, что патриотический подъем имел место не на всей территории Российской империи. «На самом же деле значительная часть населения Литвы встречала наполеоновские войска как освободителей, помогала им и вредила русским, а крестьяне Белоруссии скрывались в лесах, отбиваясь от мародёров и грабя имения своих помещиков. Вовсе не мирное население уничтожало здесь запасы, а отступавшая русская армия, чаще всего казаки — свои магазины. Одним словом, никакого «народного партизанского движения» здесь не было, и первый официальный призыв к народной войне был опубликован М.Б. Барклаем-де-Толли лишь 1(13) августа в Смоленске»58.

При этом «многочисленные мятежи и грабежи поместий (нередко совершаемые мужиками вместе с неприятельскими мародёрами) затрудняли положение правительства, занятого борьбой с грозным завоевателем, и отвлекали от этой войны отряды русской армии, в том числе партизан»59.

Защита от всех

Зачастую крестьяне вставали на собственную защиту. Но не всегда от неприятеля, поскольку крестьяне страдали в результате войны не только от призыва их в ополчение или от неприятельских фуражиров или мародеров. Они страдали и от собственных русских мародеров и даже русских военных. «Продовольственная служба русской армии в

ЕГЕРЪ и ПЪШШ и КОННЫЙ КАЗАКИ oJ/LSepofz аго ополченш, 1812-1813.

описываемый период была поставлена весьма неудовлетворительно, солдаты, бывало, голодали, и это приводил^ к грабежам. По словам одного русского военного историка XIX века,«.. .грабили и около Вильны, и около Витебска, и под Смоленском, и под Москвой. Солдаты грабили под непосредственным давлением голода, а высшие чины — не менее, но с большим комфортом и с меньшей опасностью». Шеф 13-го егерского полка генерал-майор В.В. Вяземский, находясь на территории

ОБЕРЪ-ОФИЦЕРТэ и ГРЫШЙ КАЗАКЪ §$$ладиж1рейаго опслчешя, 1812-1813.

Кобринского повета, записал в своем дневнике 25 июля 1812 года: «.. .снабжаем себя посредством чрезвычайной фуражировки, то есть без всяких раскладок, а что кто где нашел, то и берет».

Вот еще одна зарисовка с натуры, сделанная в Минской губернии поручиком И.Т. Радожицким. Команда его фуражиров столкнулась с нежеланием помещика отдавать свое добро. «Я... приказал выдать мне сена, сколько надобно, под квитанцию; в противном случае, сказал, буду брать сам вооруженною рукою, и ежели встречу сопротивление дворовых людей его, то велю привезти пушку и стану действовать, как против бунтовщиков». Разумеется, что против столь весомого аргумента возразить было нечего...

Вообще-то в Русской армии существовали расходные и подвижные провиантские магазины, но они не поспевали за войсками, и тогда хлеб и фураж забирались под квитанции. Эти квитанции правительство обязалось впоследствии оплатить или зачесть в счет податей. [...] ...На деле [...] и спустя 40 лет после войны деньги не были возвращены крестьянам»60.

Так, например, в результате строительства Тарутинского лагеря село Тарутино практически перестало существовать. Дома его жителей пошли на сооружение лагерных построек и домов для офицерского состава.

Известно немало случаев, когда крестьяне, спасая свое добро от грабежа, убивали не только французов, но и русских.

Была ли народная война партизанской?

А как же народные партизанские отряды, о которых «так долго говорили большевики»? «Те, кого советские авторы объявили партизанами, в источниках именовались иначе: «Вооруженные обитатели, вооруженные крестьяне, кордоны пограничные, ополчение, внутреннее охранное войско». Д. Давыдов чётко различал «партизан и поселян», называя последних «поголовным ополчением», «общим и добровольным ополчением поселян»; он писал о «народной войне, возбуждаемой и поддерживаемой партизанами». Р. Вильсон, сообщая о высылке из армии партизанских партий, добавил: «Теперь также набираются многочисленные крестьянские ополчения, коим роздано достаточное число оружия».

В листовках русского штаба партизанские отряды чётко отличались от «крестьян из прилежащих к театру войны деревень», каковые «устраивают между собою ополчения». Одним словом, участники войны не называли крестьянские отряды «партизанскими»61.

Истории о многочисленных победах крестьянских партизанских отрядов над регулярными частями Великой армии также не более чем вымысел. Если бы это было действительно так, то возникает справедливый вопрос о необходимости регулярной армии. К чему ее содержать и столько учить? Достаточно набрать крестьян со старостой во главе, и готово дело — любому супостату в скорости конец настанет. Слава Богу, это никому в голову не приходило. «Анекдотично звучит заявление Троицкого, будто «крестьянский партизанский» отряд Г.М. Курина «освободил Богородск» от неприятеля, ибо йз источников известно, что неприятель оставил этот город по приказу Наполеона, после чего туда вступили русские армейские отряды, а затем — части Владимирского ополчения. [...] Под портретом Курина ныне красуется надпись: «Партизан», хотя на обороте полотна написано иное: «Предводитель милиции», то есть ополчения. [...]

Столь же смешным является заявление Троицкого, будто бы народные «партизаны Четвертакова очистили от французов весь район Гжатска», поскольку французская армия по собственному почину отступила к Смоленску. С упоением описал Троицкий подвиги «командира третьего по численности крестьянского отряда Фёдора Потапова, называвшего себя Самусем» (С. 375). Он до сих пор не ведает того, что подвиги сего героя были в полном смысле слова выдуманы известным патриотом-баснописцем С.Н. Глинкой, скопировавшим сей образ с реального Е.В. Четвертаков^!

Упомянул Троицкий и гренадера С. Еременко: «Тяжело раненный в Смоленске, этот солдат был спасён жителями города», а затем «стал партизаном и начал с того», что истребил неприятельский отряд из 47 человек (С. 375—376). На самом деле раненого выходил помещик с. Мичулова Кречетов, о котором никто из советских сочинителей по понятной причине не упоминал. Троицкий не случайно не назвал даты описанного «подвига», намекнув, что с него только начался боевой путь этого отряда. На самом же деле данный «подвиг» был единственным известным деянием Ерёменко, и случился он 30 октября ст. ст., когда французы уже отступили до Смоленска. Между тем советский академик Тарле, возведённый Троицким в разряд марксистского божества, написал, будто отряд Еременко начал действовать ещё до выступления Давыдова (который вышел на поиски 25 августа ст. ст.)!

Далее Троицкий перечислил и другие «крестьянские партизанские отряды», в том числе отряд Половцева и Анофриева из Мосальского уезда Калужской губернии (С. 376). Но по архивным данным мы установили, что в Мосальском уезде помещика М.П. Нарышкина сокольник В. Половцов и бурмистр Ф. Анофриев «от баревых стрелков» набрали «50 верховых стрелков и 300 человек для кардону. Всегда в готовности продержали их с дозволения г. Нарышкина нащот вотчины» до прихода калужских ратников. Следовательно, они набрали крестьян для кордона, то есть по приказу губернатора, и единственный описанный в источниках «подвиг» они совершили лишь тогда, когда сюда подошли калужские ополченцы. [...]