Температура в кабине плюс 25°; вне — минус 65°.
Медленно продолжаем подъем. Высота 18 тысяч метров,
11 ч. 25 м. 11 с. Отдана еще доза балласта. Подъем продолжается. Давление 53 мм. Температура в кабине плюс 28°, наружная минус 67°.
11 ч. 40 м. Снова сдаем балласт. Подъем продолжается.
11 ч. 58 м. 11 с. Давление 51 мм. Высота 18400 метров. Температура внутри плюс 31°, снаружи минус 66°.
12 часов. Сдана последняя доза балласта, предназначенного для подъема на потолок. Продолжаем медленно подниматься. Годунов производит отсчеты по электрометру Гессе.
Земля настойчиво требует от нас ответов. Получили радиоприветы. Отвечаем. Слышимость по мере подъема улучшилась. В один голос выражаем сожаление по поводу отсутствия кинофотокамеры, которая не поспела к нашему старту.
Нас захватывают открывшиеся перед нами пейзажи. Они совсем не похожи на пейзажи, которые мы видели раньше. Они суховаты и некрасочны, зато поражают своей прямолинейностью. Мы невольно делимся впечатлениями.
Метеорологические условия все время благоприятствуют полету. Мы могли бы израсходовать еще балласт, но поступаем согласно указаниям, данным с земли.
Температура в кабине установилась с колебаниями между плюс 28- плюс 30 градусов.
Вспоминаем профессора Пиккара и описанное им волнение во время второго полета. Он достиг высоты 16500 метров, при температуре в кабине минус 15°.
Нам ничего не мешает, разве только обилие влаги, которая порой не дает нам следить за показаниями электрометров.
12 ч. 55 м. Давление 50–49,7 мм. Стрелка альтиметра подошла к 19200-19300 метров.
13 ч. 00 мин. Давление 50 мм. Стрелка альтиметра слегка падает и останавливается на 19000 метров.
Посылаем радио на землю. Обсуждаем предложение о спуске. Клапан лебедки по-прежнему действует без отказа. Вспоминаем старое воздухоплавательное правило — не трогать клапан без необходимости.
13 ч. 28 м. Высота 19000 метров. Поворот выключателя, движение рукоятки реостата. Годунов забирает пробу воздуха.
13 ч. 50 м. Дрогнула стрелка альтиметра. Ртутные приборы показывают давление 55 мм.
13 ч. 57 м. Ртутный барометр показывает 56 мм.
Мы пошли вниз. Видимость по-прежнему прекрасная. Мы взлетели при большой дымке, а сейчас она исчезла.
13 ч. 57 м. Берется четвертая проба воздуха.
14 ч. 24 м. Давление 62 мм. Спуск ускоряется, не превышая 3 метров в секунду,
14 ч. 29 м. 55 с. Давление 63 мм Скорость спуска нарастает.
14 ч. 39 м. 40 сек. Давление 67 мм.
15 часов. Давление 75 мм. Высота 16 тысяч метров. Спуск проходит нормально.
15 час. 07 м. 24 с. Давление 79 мм.
15 час. 19 мин. Давление 91 мм.
15 час. 34 мин. Давление 105 мм.
15 час. 45 мин. Мы на высоте 13000 метров.
15 час. 55 мин. Высота 12000 метров.
16 ч. 18 мин. Высота 10500 метров. Решаем разрядить батарею. Напряжение — 750 вольт. Это — для обеспечения безопасности спуска, чтобы впопыхах кто-нибудь не схватился за провода высокого напряжения.
Годунов и Бирнбаум отсоединяют наиболее тяжелые предметы, предназначаемые для использования в случае необходимости как балласт. Отсоединение происходит довольно быстро. Каждый из тяжелых предметов снабжается специальным парашютом.
16 час. 30 мин. 15 сек Мы на высоте 9000 метров.
16 час. 36 мин. Высота 8000 метров.
Дальнейшие записи прекращаются. Мы готовимся к встрече с землей. Стрелка альтиметра показывает 7000 м.
Годунов открывает кран и выпускает избыток давления. Вскоре давление становится одинаковым в кабине и извне.
Стрелка альтиметра показывает 6000 метров. Легко и быстро поворачиваются штурвалы лазов.
Приятный момент: лазы открылись, и мы в состоянии вдохнуть свежий воздух. Быстро надеваем парашюты.
Обращаюсь к Годунову:
— Константин Дмитриевич, полезай наверх и передай мне разрывную…
— Есть!
И Годунов на высоте пяти с лишним тысяч метров вылез из кабины на подвесное кольцо за разрывным приспособлением, которое слегка запуталось. Через несколько секунд я принял от него веревку.
Стратостат снова отчетливо начал принимать грушевидную форму. Стрелка ареометра показывает ускорение спуска Сбрасываем незначительные дозы балласта. Спуск замедляется.
Проходим над окраинами Коломны. Идем на Голутвино, через Коломенский завод.
Мы быстро пересекаем территорию завода. Проходим над Москва-рекой.
На высоте 9-10 метров вскрываем разрывные… Плавно коснулись земли.
Оболочка ложится на просторный заливной луг на берегу Москва-реки.
Вылезаем из кабины. Мы довольны и горды сознанием выполненного долга. Обнимаемся и поздравляем друг друга с победой.
Через несколько минут со всех сторон к нам бегут рабочие Коломны и колхозники окружающих деревень. Нас поздравляют с победой.
Так кончилось наше путешествие в стратосферу.
Мы произвели в полете свыше пятидесяти отчетов по температуре и давлению. Не меньше и по другим приборам. Это — много. Надо учесть, что кислородные приборы и поглотитель углекислоты отнимали время. Что касается исследования температуры, то можно сделать вывод, что стратосфера дает большую разницу в температурах, чем тропосфера.
Взятые пробы воздуха позволяют определить влажность в стратосфере, хотя эта влажность одновременно фиксировалась и автоматически действующими приборами, подвешенными вне кабины, — метеорографами.
Для определения интенсивности космических лучей привезены новые данные для высот до 19000 метров. Произведена проверка барометрической формулы. Постановке этого задания благоприятствовали одновременные отсчеты температуры, давления в кабине с организованными земными наблюдениями. Последние не прекращались почти во все время полета.
Совершенно очевидно, что одним полетом в стратосферу нельзя исчерпать всех задач, связанных с ее исследованием. Туда необходимо летать чаще, по возможности, с разных мест и в разное время года.
Профессор Пиккар пишет: „Приятно отметить, что по возвращении на землю мы получили тысячи поздравительных телеграмм. Нам оказали честь своими поздравлениями президент швейцарской конфедерации М. Мотта и бельгийский король и королева…“
Мы счастливы, что первыми нас встретили и поздравили рабочие и колхозники-хозяева нашего Союза. Мы ежедневно получаем со всех концов необъятного Советского союза сотни и тысячи телеграмм. Нас поздравляют с победой. Мы рады. Но основное, что вселяет в нас гордость — это то, что мы так успешно и в срок выполнили задании партии и правительства».
Телеграммы московских корреспондентов иностранных газет и агентств были получены на местах в десятках тысяч пунктах на поверхности земного шара. Телеграммы были расшифрованы, выправлены и набраны. В хорошо организованных редакциях раздался традиционный звонок — полосы пошли в стереотипную. Вторая смена репортеров, правщиков, корректоров и наборщиков стала готовиться к следующему выпуску газеты.
А у телефона дежурили тысячи, десятки тысяч репортеров и стенографисток.
— Алло! Алло! Что из Москвы? Как со стратостатом?
Телеграммы о подъеме стратостата проникали во все уголки мира через каждый час. Московские корреспонденты иностранной печати непрерывно сносились по телефону с ГАМСОм, с аэродромом и сообщали за границу мельчайшие детали об отдельных стадиях подъема стратостата, о самочувствии пилотов. Корреспонденты, имеющие в своем распоряжении радиоприемники, все время слушали станцию имени Коминтерна, передающую радиограммы отважных воздухоплавателей. Потолок в девятнадцать тысяч метров, достигнутый стратостатом, был передан за границу в 132 телеграммах, насчитывающих вместе около 3 тысяч слов.
Мир, насторожившись, ждал. Неудачный спуск мог испортить все дело. Но если даже спуск был удачным, оставалось подробно осветить самочувствие пилотов, их зрительные впечатления от земного шара с высоты девятнадцати тысяч метров, их переживания, образ их жизни в стратосфере.
По предварительным данным, определенным с земли, спуск должен был состояться где-то между Бронницами и Коломной. На место предполагаемого спуска тотчас же выехала легковая машина, в которой разместились: мистер Лайонс, представляющий крупнейшее американское агентство «Юнайтэд пресс», Ральф Барнес, представляющий газету «Нью-Йорк геральд трибюн» и Спенсер Вильяме — от лондонского «Обсервера». Советский стратостат, поставивший мировой рекорд, догнал и перегнал технику капиталистического Запада, технику воздухоплавания на высотах, ранее недосягаемых для человечества. Но в области журналистской техники нам побить Запад не удалось: три иностранных корреспондента очутились на месте посадки раньше всех, а представители нашей советской печати прибыли туда с опозданием в полтора-два часа. Произошло это так.
