Дия поморщилась, но полчаса спустя все они оказались в бедном домике, брошенном бежавшими хозяевами. Девушка на минуту оставила их, потом вернулась с подносом и занялась чаем. Еще минуту спустя в дом вошел старик-араб с длинной и редкой седой бородой.
— Я вас знаю! — вместо приветствия сердито сказал он на ужасном французском. — А вам меня знать не надо! Можете звать Азизом! Что вам нужно?
Он даже не присел, а лишь оперся на длинную палку, по очереди буравя злым взглядом европейцев.
— Адмирал Ушаков просит о сотрудничестве, — начал Остужев. — У нас общие интересы и общий враг, поэтому.
— Не с кем ему тут сотрудничать! — прервал его старик. — Нас почти нет! И было мало, а перед вашим появлением убиты почти все! Нас предал тот, кому мы доверяли.
— Да, но адмирал сказал, что вам есть что защищать.
— Много знает твой адмирал! — почти закричал Азиз, которому услышанное явно не понравилось. — Может, и ты много знаешь о наших делах?!
— Нет, подробностей мне не сообщили, — смутился Остужев. — Но я так понимаю, что помощь вам не помешает.
— И где корабли твоего адмирала? Плывут сюда по Нилу, спешат, да? — Старик ощерил рот, в котором почти не осталось зубов. — Ничем твой Ушаков не поможет. Хотел бы помочь — не пустил бы сюда Бонапарта и его Льва!
— Мы враги Бонапарта, как и вы! — Гаевский решил помочь Остужеву, в то время как Байсаков только морщил лоб, не понимая ни слова. — Если мы не можем помочь вам в борьбе с ним, то вы помогите нам добраться до него.
— Вот оно что! Не помогать пришли, а просить помощи! — ворчливый старик, наконец, сел и принял от Дии чай. — Не верю, что вы до него доберетесь. Разве что через одну женщину. Теперь ее зовут Фатима, но прежде звали Джиной Бочетти. У нее есть предмет, Ящерица. Ее нельзя убить, и она ищет встречи с Бонапартом. Если ее отыскать, то удобный случай может представиться. Только помните: у нее нужно забрать предмет и потом убить, потому что она очень опасна.
— Где она? — мгновенно пересохшими губами спросил Александр. — Где Джина?
— В городе, это все что нам известно. Когда убили Абу-Бакара, слуги и гарем бежали, а она осталась. Если мы сможем ее найти, я передам вам. Устроить Бонапарту ловушку было бы хорошо.
Дия, караулившая у двери, быстро подошла к Азизу и что-то прошептала ему на ухо. Старик тут же поставил чашку.
— Мы уходим, уходите и вы. Встретимся так же, ищите Дию.
Выйдя из дома, они разошлись в разные стороны. Остужев брел, покачиваясь, а за его спиной Гаевский быстро переводил для Байсакова полученную информацию.
«Джина жива! — не мог поверить Александр. — Жива! Но ищет не меня, а Бонапарта. И что она, черт возьми, делала в доме этого мамелюка?! Но главное — Джина жива! Или все же главное не это, а то, что она всегда лгала мне?»
— Саша берегись!
Боец-беспредметник, ошеломленный полученным известием, попросту прозевал нападение. Выскочивший из двери брошенного дома мамелюк с саблей наверняка зарубил бы Александра, если бы не могучий удар кулака Байсакова, сразу сломавший воину несколько ребер.
— Отлично! — Гаевский тут же стал скручивать шипящему мамелюку руки. — Что он там говорит?
— Про христианских собак что-то, — перевел Иван, за время рабства успевший немного выучить арабский. — Похоже, просто решил напасть на захватчиков.
— Похоже, — согласился Остужев. — Спасибо, Ваня.
Байсаков выручил его тогда не в первый раз, и не в последний. Много лет спустя, возле Смоленска, он снова спас товарищу жизнь.
1812 годПознакомившись с таинственным Никанором и заночевав на стуле в трактире, Остужев двинулся дальше на запад. И Наполеон спешил ему навстречу, словно жених к невесте, но у Александра были другие планы. Надо было прорываться в Петербург, к Аракчееву. Или — найти другое решение. Одно решение у него, безусловно, было. И об этом каждую секунду напоминал сверток на груди. Сделай шаг, решись — и Лев Наполеона встретит нечто, способное, быть может, противостоять ему. Остужев гнал эту мысль, но она не уходила. Он ехал на запад, навстречу бесконечной череде повозок с ранеными, искалеченными людьми, а впереди его ждали мертвецы, которых отступающие русские армии едва успевали хоронить.
И все это он мог бы остановить, пусть и ценой больших жертв.
Проснувшись утром, он уже не хотел ехать в Петербург, и до обеда сам себя убеждал, что не имеет права поступить так, как подсказывал ему предмет в свертке.
Так Остужев и оказался в Смоленске. Байсакова он не искал, справедливо полагая, что тот и сам его найдет — Иван явно занимал заметное место в иерархии российских охотников за предметами, или, точнее, в тайной службе графа Аракчеева. Радовало лишь, что в розыск его не объявили. Значит, Байсаков ему верит, и по-прежнему считает другом.
Из города бежали все, кому было куда идти. Здесь уже хорошо знали от беженцев и раненых, какая война пришла в Россию. На западе сгорали села и целые города. Армии Барклая и Багратиона упорно старались соединиться, и так же упорно Бонапарт раз за разом не позволял им этого. Героизм русских солдат, их стойкость в отстаивании родной земли не помогали — французская военная машина, выстроенная Наполеоном, перемалывала полки и дивизии. Французы шли лихо, с песней и абсолютной уверенностью в гениальности Императора и конечной победе.
Усталость валила с ног. Остужев научился подолгу обходиться без крепкого сна, но тренироваться дома — одно дело, а скакать целыми днями и потом спать вполглаза — совсем другое. Выехав из Смоленска, он направил коня в лес, разжег костер, хотел было поесть, но упал и провалился в глубокий сон. Под утро он все же смог почувствовать, как его схватили сильные руки и принялись вязать, но даже тогда целиком проснуться беспредметник не смог. Окончательно он очнулся лишь через пару часов, и обнаружил себя буквально спеленатым веревками. Вокруг был какой-то походный лагерь, стоянка полуэскадрона или что-то вроде этого. Александр лежал на траве возле грязной суконной палатки. Лагерь охраняли увешанные оружием крепкие молодцы. Он услышал французскую, русскую, польскую и вроде бы итальянскую речь. Первым делом Остужев перевернулся на грудь, чтобы понять, похитили ли его сверток. Нет, пока он оставался на груди.
— Эй! С кем я могу поговорить?! — крикнул он и вскоре повторил то же по-французски, потом по-итальянски.
Бесполезно. Его охраняли, но приближаться к пленнику молодчикам, видимо, было запрещено. Они поглядывали на Александра, но даже не говорили меж собой о нем. Все, что ему оставалось, это проклинать свое легкомыслие. Надо было бросить предмет в Байкал! Но тогда Наполеон дошел бы до Байкала, и неизвестно какими путями но, возможно, все равно получил бы его. Увы, Остужев существенно облегчил Императору задачу.
Летнее, жаркое солнце поднималось все выше. Наконец, ближе к полудню, Остужев услышал чьи-то мягкие шаги и повернул голову. Человек присел на корточки и внимательно разглядел пленника. Лицо его, скорее скандинавское, не показалось Александру знакомым. Человек отбросил со лба пряди давно не стриженных соломенных волос и улыбнулся, показав длинные «лошадиные» зубы.
— Вы Остужев? Александр Остужев — это вы? — спросил незнакомец, сильно коверкая русские слова. — Если нет, то скажите прямо, и мы вас немедленно отпустим. Нам нужен только он.
Что-то в его хитрых и жестоких глазах подсказало Александру, что лгать не следует.
— Да, я Александр Остужев.
— Где вы родились, в каких странах побывали?
И снова Александр ответил честно, не забыв упомянуть даже Турцию и Сирию, в которых был проездом. Незнакомец достал из кармана смятую бумагу, быстро просмотрел текст и удовлетворенно кивнул.
— Очень хорошо. Если бы я подумал, что вы не Остужев, я убил бы вас немедленно. Но Остужева хочет видеть один высокопоставленный человек. Нам нельзя много говорить с вами, нам нельзя обыскивать вас, и мы должны доставить вас к нему живым и здоровым.
Скандинав поднялся и с наслаждением потянулся:
— События в войне развиваются так, что нам даже везти вас пока никуда не надо. Господин Колиньи и сам скоро будет здесь.
При этих словах Остужев невольно напрягся, пытаясь в который раз ослабить веревки. Он всем сердцем ненавидел Колиньи так же, как во Франции, а потом в Италии и Египте.
— Да-да, — удовлетворенно кивнул скандинав. — И схватили мы вас согласно его инструкции. И связали, как он велел. И самое главное: развязывать вас запрещено, даже если вы станете умирать. Это создаст некоторые неудобства, в связи с тем, что вы пробудете у нас, может быть, недели, и при этом будете есть и пить. Но придется терпеть, мой друг!
«Запрещено обыскивать, вот как! — думал Остужев. — Это пока единственная хорошая новость. Колиньи знает, что при мне, и не хочет, чтобы предметом завладел чужой. Недели связанным! Да я и в самом деле умру, и если бы это было самым худшим…»
