Но в это время черт его подхватил, и оба помчались далее на север.
III
Стрелою неслись они чрез закутанный в тумане ночи северный Кавказ, холмистые долины Малороссии, а черт летел все далее и далее.
— Эка страна-то, Россия! Сколько это нужно сапогов переменить, ежели примерно от Капказа и до Белого моря…
А черт летел все далее. Удивленно смотрели звезды и месяц, как рядовой 15*-го полка без всякого зазрения совести несется выше облаков. Наконец полет замедлился. Раздались ночные колотушки, запахло водкой, и Адрианов очутился у дверей родного кабака. Во всех избах было темно, и лишь собаки выли, почуяв нечистого. Только из окон кабака и щелей плохо припертой двери светился огонь.
— Ну, служивый! — сказал черт, — ступай в кабак; может быть, что-нибудь там и узнаешь, а я тебя здесь обожду. Да смотри, торопись: первые петухи уже пропели…
Адрианов вошел, поклонился присутствующим, спросил полуштоф и сел в угол. За одним из столов он увидал двух знакомых богатых мужиков. Один из них, староста, был отец той самой Марьи, которая все обещала его дождаться и не выходить ни за кого другого замуж. Другой же, из соседнего села, Иван Акимов, держал постоялый двор на прогонной дороге и занимался кулачеством. Ни тот, ни другой не узнали Адрианова благодаря стараниям черта. Оба были подвыпивши и похвалялись друг перед другом — староста — своими должностями и обязанностями, а хозяин постоялого двора своими разнообразными хлопотами по хозяйству; оба умалчивали, конечно, о своих плутнях. Неизвестно все то, о чем они говорили, но из их разговора Адрианов, сначала не понимавший, зачем черт его завел в кабак, теперь понял, что Марья его обманула и благополучно вышла замуж за сына Ивана Акимова.
«Вот тебе и крышка, — подумал Адрианов, — стоило тоже ехать! Хорошо еще, что прогонов платить не придется…» С досады он плюнул и одним махом выпил весь полуштоф.
За другим столом сидело трое рваных мужиков. Сначала они жаловались на неурожай, на станового, взыскивавшего недоимки, на управу, на болото, которое неизвестно отчего образовалось около деревни, и на соседнего помещика, который через свой лес не позволяет прогонять скотину… Потом, когда выпили еще, то разговор круто переменился. Один сказал, что на днях должна появиться звезда с хвостом, в виде грабли, и что это предвещает скорую войну. Другой заметил, что война уже есть; позавчера он встретил на почтовом тракте барышника и тот на вопрос, куда он гонит лошадей, отвечал: «На Капказ, ибо там война и англичанин с туркой половину Капказа уже забрали, и что с будущей осени все повинности будут взимать сеном и овсом».
Адрианов не утерпел и спросил:
— Это которую же половину, православные, — правую или левую?
— Это уж там начальство знает, а сказывают, что забрал.
— А я тебе говорю, дурацкая твоя голова, что ты вздор мелешь и никакого там ни турки, ни англичанина, ни черта лысого нет, а есть там русская сила непреоборимая!
— А ты почем знаешь?
— Да я сейчас откуда; я Капказ знаю во как!
Мужики переглянулись, а один из них сказал:
— Не путевой ты парень, как я вижу; сдается мне, братцы, что не он ли прошлою весной у меня сарай спалил?
— А я так думаю, — заметил другой, — что это конокрад?
Третий сделал предположение, что это во всяком случае душегуб.
— Чтобы черт вас подрал, пьяное дурачье! — воскликнул Андрей Адрианов.
Нечистая сила мгновенно перенесла его на улицу, а мужики с пьяных глаз стали тузить старосту и Ивана Акимова.
— Ну, служивый, — сказал черт, — ты узнал, что тебе нужно. До утра уж недалеко; пора и назад: тебе — на часы, а мне — в ад.
На востоке уже стало белеть; утренняя звезда высоко поднялась над горизонтом. Андрей скомандовал черту: «Пошел на постоялый двор!»
Здесь, несмотря на ночное время, по случаю проезда губернатора, все уже было на ногах, кроме сына хозяина, счастливого мужа Марьи, который был погружен в сладкий сон и все еще нежился на пуховиках.
Андрей Адрианов влез к нему в спальню и, сказав; «Ишь ты, жирная морда! Чтобы тебя разорвало», взял дегтярную кисть и вымазал ему все лицо. Затем приказал черту пугнуть Марью. Черт побежал в темную кладовую, где она что-то искала по хозяйству, и сделал ей такую необыкновенную рожу, что она взвыла благим матом и бросилась опрометью к мужу. Но тут, взгляну в на мужа, она еще громче закричала: «Ай, арап, арап!» На это сбежались все остальные домашние и от страха пустились вприсядку.
Довольный своей выходкой, Адрианов сказал черту: «Ну, а теперь обращай меня в важного генерала».
Желание его тотчас же исполнилось: не успел он, что называется, оглянуться, как сразу сделался генералом от инфантерии, кавалерии и от артиллерии. Появление генерала произвело переполох необыкновенный. Сейчас же он собрал все местное начальство и, велев привести из кабака старосту и Ивана Акимова, сказал строгим голосом:
— Я, Иван Акимов, тебя знаю. Ты тайной продажей вина занимаешься, проезжих мужиков грабишь, своих по миру пустил! Лошадям гнилое сено отпускаешь!.. Молчишь? Совесть мутит? Сейчас же ему сто розог всыпать, заведение на год закрыть и поставить сюда дивизию на постой. Дорогу починить на старостин счет; недоимки которые, всем простить, а Андрею Адрианову выслать в 15*-ый полк сто рублей серебром… Вот вам и расправа, и если вы еще за старое приметесь, то…
…Но здесь его речь была прервана и при пении вторых петухов Адрианов взлетел на воздух.
— Замешкался ты, служивый, — говорил черт, — только-только бы поспеть в самый раз к смене…
Смена действительно была уже за углом, когда бедный, упарившийся черт с быстротою падающего камня опустился около будки. Золотилась заря… Черт скрючился от страху и сказал:
— Пусти меня скорее! А то беда и мне, и тебе…
— Нет, постой! А шинель-то ты думаешь при себе оставить, что ли? Подавай сюда казенное добро!
Не успел Адрианов сорвать с черта шинель, похищенную последним из интендантского склада, как третий раз пропел петух и черт со словами: «Спасибо тебе за учение, а шинель мне ваша не надобна», распался прахом и рассеялся в утреннем тумане… Подошла смена…
Конец этой невероятной истории был еще невероятнее. За спасение казенного добра Андрей Адрианов был сделан ефрейтором. Он пошел в ход. Его стали посылать к начальнику дивизии с пакетами, к тому самому, что он встретил в горах. Там он познакомился с Дашей, которая нашла в нем большое сходство с одним купцом, обещавшим на ней жениться. Адрианов сколько раз хотел сказать на это: «да ведь купец этот самый я и есть…», но почему-то удерживался и ограничился одним хитрым подмигиванием… Наконец, дело дошло до того, что Адрианову через волостное правление было прислано сто рублей. Что было далее — неизвестно…
1894 г.
Монтсеррат, что значит — «Зубчатая гора» (Monte aser-rado) — находится в углу, образуемом железнодорожными линиями, отходящими от Барселоны на Сарагоссу в западном направлении и от Барселоны на юг в Таррагону и Валенсию. Монтсеррат совершенно уединен. Последние контрфорсы — горная цепь, отходящая от Пиренеев, кончается невдалеке от этой странной горы, представляющей, по мнению геологов, весьма редкое явление. Гора имеет 3.900 футов высоты над уровнем моря. Она треснула на одну треть своей высоты и ее две отдельные вершины разделяются извилистой долиной. Дожди образовали здесь овраг, служащий раздельной линией между епископством Бичским и Барселонским.
Чтобы попасть в Монтсеррат по западной линии, надо ехать до Монистроля — пятой станции от Барселоны (51 кил.); по южной же линии — до Марторелля (33 кил.).
С одной стороны Монтсеррата, на краю упомянутого ущелья, расположен древнейший монастырь св. Девы, а с другой, близ старинного селения Кольбато, — обширные сталактитовые гроты, спускающееся один за другим на глубину более 50 метров и привлекающие как ученых, так и просто любопытных.
В Монтсерратский монастырь ежегодно приезжает большое число богомольцев; в особенности их много собирается в годовой праздник, 8-го сентября.
Сарагосская линия пролегает сначала по местности очень богатой и живописной; роскошные поля перемежаются с прекрасными фабриками. Железная дорога, выходя из северо-западных пределов города, идет вплоть до Меркады, очень близко от северной дороги на Херону. Пройдя мимо старого форта, она рассекает предместья города, где то и дело попадаются фабрики, заводы и дачи. За станцией С.-Андрес де-Паламор открывается вид на холмистые долины и горные цепи, красиво декорированные сельскими домиками и тенистыми садами. Вид этот делается еще обширнее за Монкадой, местечком, получившим название от развалившегося уже теперь замка, принадлежавшего одной из древнейших фамилий каталонских. Здесь фабричная и сельская культура соперничают между собой. Из пунктов, попадающихся на пути, наиболее замечателен Сабаделль, по справедливости называемый каталонским Манчестером. Сабаделль один из древнейших городов Каталонии, о нем упоминается еще в XI веке и впоследствии имя его попадается в бурной истории этой страны. Затем следует Олеса — последняя станция, не доезжая Монистроля — известная своими минеральными источниками (Banos de la Puda).
