Некоторые факты подтверждают достоверность Иоакимовской летописи применительно и к IX в. В книге «Одиссея варяжской Руси» мною было показано, что на территории современной Прибалтики по соседству с куршами находилась самая ранняя на Балтийском море Русь, с которой датчане воевали еще до нашей эры. Распространение в Средневековье в этом регионе подвесок со знаками Рюриковичей позволяет предположить, что какая-то боковая ветвь королей Прибалтийской Руси осталась там после того, как основная их ветвь переселилась в Северную Германию. Спустя столетия после описываемых событий Адам Бременский в XI в. вновь фиксирует тесные религиозные связи русских, которых он именует греками по причине принятия христианства из Греции, именно с этим же регионом: «В глубине (моря) есть и другие (острова), которые подчиняются власти шведов. Самым большим из них, пожалуй, является Курланд, который имеет восемь дней пути. (Там обитает) очень жестокое племя, которого все избегают из-за его склонности к чрезмерному почитанию идолов. Там очень много золота, великолепные кони. Во всех домах – полно волхвов, авгуров и некромантов, (которые даже ходят в монашеских одеждах). За оракулами туда обращаются со всего света, особенно испанцы и греки»[229]. Весьма показательно, что именно после посольства в Зимеголы новгородскому старейшине снится вещий сон, на основании которого он и дает своим соплеменникам совет приглашать на княжение сыновей своей средней дочери. Весьма вероятно, что именно «весчуны» Прибалтийской Руси, граничащей с куршами, и подсказали Гостомыслу, кого именно из рода их правителей следует призывать восточным славянам. Символика его сна будет подробно рассмотрена далее, а пока лишь отметим, что образ присутствовавшего в нем мирового древа, как показали археологические исследования новгородских сопок, действительно играл значимую роль в представлениях ильменских словен той эпохи.
Совершенно независимый средневековый источник подтверждает известие Иоакимовской летописи и о том, что у Гостомысла «дочери выданы быша суседним князем в жены». В «Деяниях данов» Саксон Грамматик (1140 – ок.1208) сообщает, что знаменитый скандинавский конунг Рагнар напал и «покорил Геллеспонт и его короля Диона (Dian). Вовлекая этого короля в бедствие за бедствием, он, в конце концов, убил его. Сыновья Диона, Дион (Dian) и Даксон (Daxon), который до этого женился на дочери русского короля, просили войско у своего тестя, и бросились с самым яростным мужеством, чтобы осуществить мщение за своего отца»[230]. Рагнар, однако, пустился на хитрость и, поставив на колеса медных коней, разгромил объединенное войско своих противников. Как отмечает А. Г. Кузьмин, Геллеспонтом Саксон Грамматик называет не пролив между Европой и Азией, а устье Двины[231]. О жизни и приключениях самого Рагнара нам известно только из скандинавских саг, никакие другие источники не подтверждают его существование. Считается, что Рагнар погиб в 865 г. в результате неудачного набега на Англию. О мести его сына англичанам «Роскилльская хроника» сообщает следующее: «В то время кровожадный король норманнов Ивар, сын Лотпарда (Лодброка. – М. С.)… повел свой флот в Британию и вступил в жестокую битву с королями англов. В ней пали короли нортумбрийцев Элла и Осберт, а Денунульв и Беррунульв бежали с поля битвы. Святейший король восточных саксов Эдминд, который до этого часто выходил победителем, был тогда побежден и во время сражения захвачен в плен. Ему связали руки… и, наконец, обезглавили»[232]. Король Нортумбрии Элла погиб в битве с викингами 21 марта 867 г., а король Восточной Англии Эдмунд был убит ими в 869 г. Саксон Грамматик не называет имени русского короля, на дочери которого женился Дион. На юге примерно в ту же эпоху существовал Русский каганат, однако у нас нет никаких сведений о династических связях его правителя. Кроме того, в отличие от Прибалтийской Руси и Руси Новгородской Русский каганат совершенно неизвестен датскому хронисту. Сам эпизод с медными конями на колесах, якобы принесшими победу Рагнару, представляет собой неправильно понятый информатором Саксона Грамматика пересказ знаменитого летописного рассказа о победе Вещего Олега над греками благодаря поставленным на колеса ладьям. В высшей степени показательно, что муж «дочери русского короля» правит именно в том же регионе, куда Гостомысл отправлял посольство спросить о своем наследнике. Время смерти Рагнара совершенно не противоречит тому, чтобы она была дочерью новгородского старейшины. Таким образом, мы видим, что зарубежный источник, практически синхронный отечественной ПВЛ, подтверждает свидетельство Иоакимовской летописи о выданных замуж за иноземных правителей дочерей Гостомысла.
Более поздние по сравнению с ПВЛ летописи, такие как Воскресенская, Ермолинская, Львовская и Новгородская IV, также упоминают новгородского старейшину Гостомысла, который перед своей смертью дал новгородцам совет призвать Рюрика, но умалчивают об их родстве. Само предание о Гостомысле восходит к довольно устойчивой новгородской устной традиции об этом персонаже. Достаточно долго в этом городе бытовало предание о его могиле на Волотовом поле, а официальный список новгородских посадников, включенный в Новгородскую I летопись, открывается именно именем Гостомысл[233]. Как утверждал А. А. Шахматов, упоминание старейшины Гостомысла в летописях восходит к своду 1167 г., а в самом Новгороде был род бояр Гостомысловых[234]. Поскольку, несмотря на приведенные факты, часть норманистов настаивает, что Гостомысла никогда не существовало, а сам он был выдуман книжниками в XV в., приведем мнение В. Л. Янина, который на основании собственного всестороннего изучения новгородских древностей пришел к выводу, что «анализ совокупности археологических материалов позволяет утверждать, что даже в момент призвания Рюрика, несмотря на внутренние противоречия, союз пригласивших князя племен был достаточно властен и само приглашение князя состоялось в виде договора… По существу это договорное условие стало краеугольным камнем всей последующей новгородской государственности. Но наличие такого краеугольного камня свидетельствует о том, что сама эта государственность возникла до призвания князя, и фигура, тождественная или адекватная Гостомыслу, неизбежна во главе подобного раннегосударственного образования»[235].
Рис. 3. Кирпич из церкви Успения на Волотовом поле 1352 г. и прорись изображения на нем. Государственный музей художественной культуры Новгородской земли. Фото автора
В свете известий Иоакимовской летописи и зафиксированного Макарием предания о местонахождении могилы Гостомысла несомненный интерес представляет находка 2002 г. При восстановлении церкви Успения на Волотовом поле был найден кирпич с рисунком ладьи и трех воинов (рис. 3). Поскольку данный кирпич находился в церковной стене, очевидно, что и он, и рисунок на нем одновременны созданию самой церкви в 1352 г. В интерпретации изображения, его автора и цели, с какой данный рисунок был сделан, мнения специалистов довольно существенно разошлись. Одни видели в авторе композиции умелого художника, даже архитектора данной церкви, другие – пяти-семилетнего мальчика. Еще больший разнобой мы видим в трактовке сюжета: говорилось и о самовыражении древнего художника, и о закладной капсуле с посланием будущим поколениям, и о случайном бытовом наброске, и об изображении новгородских ушкуйников, и «морском вотивным граффито средиземноморского круга», созданном греческим архитектором храма в благодарность Богу за спасение во время его морского путешествия на Русь. Автор последней гипотезы А. Е. Мусин подчеркивал отсутствие изображений кораблей в древнерусских храмах и наличие подобной традиции в Средиземноморском регионе[236]. Однако участие греческого архитектора в возведении церкви Успения на Волотовом поле является всего лишь предположением, базирующимся во многом лишь на авторской интерпретации изображения на кирпиче. Кроме того, создание архитектором, человеком мирной профессии, в качестве благодарности Богу за спасение своей жизни на море изображения исключительно вооруженных людей представляется достаточно странным. Окончательно делает эту гипотезу неправдоподобной то обстоятельство, что на рисунке изображено не плавание по морю, а высадка на берег: первый воин стоит на носу, готовый спрыгнуть, а второй табанит веслами. Поскольку в былинах подобного сюжета нет, теоретически это могла быть зарисовка с натуры из жизни ушкуйников, однако против этого говорит как необычность для Руси волотовского изображения, так и то, что заложенный в стену церкви кирпич явно не предназначался для обозрения. В силу этого вполне возможно, что уникальность данной композиции была обусловлена местом расположения церкви, в непосредственной близости от которой находилась могила Гостомысла. Зная предание о нем, возводивший церковь Успения местный мастер мог изобразить на кирпиче прибытие на Русь трех его внуков и, в память о легендарном новгородском старейшине и его потомстве, положить этот кирпич в стену строившегося рядом с погребением Гостомысла храма. Волотово поле как место погребения князей и богатырей вполне вероятно пользовалось почтением еще в языческую эпоху. Отдавая дань памяти первым правителям своей земли уже в рамках «двоеверной» традиции, автор рисунка мог изобразить трех варяжских князей, поместив кирпич в стену сакрального сооружения новой религии в непосредственном соседстве с языческим захоронением их предка. В пользу этого говорит и обстоятельства возведения самой церкви. В 1352 г. во Пскове начался мор. По просьбе горожан, искавших божественного заступничества, к ним отправился легендарный новгородский архиепископ Василий Калика. Он благословил псковичей, но, заразившись чумой в городе, на обратном пути в Новгород умер. Эпидемия обрушилась и на северную столицу Руси: «Того же лѣта бысть моръ силенъ в Новѣградѣ,… множество бещислено людии добрых помре тогда». В этих условиях новгородцы спешно избирают своего нового церковного иерарха: «С молбою введоша Моисия архиепископа на свои ему столъ къ святѣи Софѣи»[237]. Именно новый церковный глава города все в том же 1352 г. спешно возводит церквь Успения на Волотове, которую искусствовед А. Н. Трифонова рассматривает как обетную. Действительно, на знаменитой фрески из этой церкви ее заказчик, архиепископ Моисей, протягивает Богородице модель Волотовского храма, моля ее о заступничестве. Сама церковь была построена по случаю спасения новгородцев от морового поветрия. Атмосфера того года, когда после смерти одного владыки на новгородцев обрушилась страшная эпидемия, прекратившаяся благодаря молитвам нового архиепископа, вполне могла вызвать ассоциацию с более ранней междоусобицей, последовавшей после смерти Гостомысла и прекращенной благодаря призванию Рюрика. Хоть в XIV в. имела место смена церковных иерархов, однако не следует забывать, что в языческую эпоху князь совмещал в своем лице светскую и религиозную власть. В целом же смерть старого владыки, повлекшая за собой обрушившееся на Новгород бедствие, прекратившееся благодаря действиям нового архипастыря, вполне могла вызвать в памяти современников подобное событие, случившееся в самом начале новгородской истории. С учетом того, какое огромное значение для средневекового сознания имели параллели и аналогии, воспроизведение некоего первоначального события, такое понимание весьма возможно. Поскольку подписи под рисунком нет, только справа от него были изображены буквы н, ω, о, однозначно утверждать этого нельзя, но данная версия ничуть не хуже объясняет уникальность волотовского изображения, чем гипотеза о греческом архитекторе, изобразившем в благодарность за свое спасение корабль с воинами. Если это так, то перед нами уникальное изображение прибытия на Русь Рюрика, Синеуса и Трувора, как оно представлялось человеку XIV в. Что касается букв на кирпиче, то по поводу их мы можем высказывать лишь гипотезы. Предположение, что это имя Иоанн, которое якобы носил автор композиции, принять трудно, поскольку в нем нет второго о. Еще одно возможное объяснение будет предложено ниже, но и оно носит гипотетический характер.
