Единственная «тайна», которую пока еще не сумел разгадать М. Аникин, касается отца Михаила Александровича. «Не был ли настоящий отец Михаила Александровича родственником Александра Серафимовича — вопрос, еще требующий разрешения...»105 Как видите, «антишолоховеды» пытаются лишить М. А. Шолохова не только романа «Тихий Дон», но даже и родного отца, объявив его «не настоящим». А кто же «настоящий»?
Самое поразительное, что вся эта абракадабра публикуется в серьезной научной серии «Филологические исследования» Филологическим факультетом Санкт-Петербургского государственного университета.
Единственным, имеющим хоть какое-то отношение к филологии аргументом М. Аникина является фамилия Ухватов, упомянутая как в «Тихом Доне», так и, как он пишет, в «известной программе “Борьбы”» Серафимовича: «Если вспомнить о том, что Ухватов — это бежавший с фронта Бунчук... — все становится на свое место с определенностью», — заявляет М. Аникин. «После того, как в программе “Борьбы” найдено конкретное указание на кочующего из рукописей Серафимовича в текст “Тихого Дона” Ухватова, — подводит итог М. Аникин, — бессмысленно говорить о каких-то обретенных рукописях, поскольку последняя точка, на наш взгляд, уже самим этим “ухватовским” фактом поставлена»106.
Разберемся с этим «ухватовским» фактом.
Действительно, большевик Бунчук в «Тихом Доне», покидая тайно свой полк, прикрылся документами на имя солдата 441-го Оршанского полка Николая Ухватова. Фамилия Ухватова появляется в романе один раз и очевидно, что эта фамилия вымышленная.
А теперь обратимся к рукописному наследию А. С. Серафимовича, частично опубликованному в книге «Исследования. Воспоминания. Материалы. Письма» (М.; Л., 1950), к тексту, опубликованному там под названием «Из цикла “Борьба”». Выясняется, прежде всего, что никакой «известной программы “Борьбы”» в природе не существует. Опубликованный в указанном сборнике материал под названием «Из цикла “Борьба”» «представляет собой, — сказано в преамбуле к публикации, — одну из многочисленных подготовительных заметок А. С. Серафимовича к “Железному потоку”, относящуюся, вероятнее всего, к 1921 году. Почти весь этот материал, подвергшись художественной обработке, вошел в повесть “Железный поток”»107. И фабула, присутствующая в этой заметке, есть фабула не «Тихого Дона», а «Железного потока».
Особенностью этой заметки является то, что она в значительной степени является живой записью для памяти бесед Серафимовича с реальными участниками революционной борьбы и боев на Кубани. Одна из таких записей гласит:
«Объединяющим центром в Таманском отделе военн[ых] ячеек иногор[одних] была станица Старо-Величевская, — появился там моряк черном[орец] т. Рогачев (Кочергин или Ухватов) особенно революционн[ый] энтузиаст, выделяясь [нрзб] из других моряков-черном[орцев]»108. Далее об этом моряке-черноморце т. Рогачеве имеется еще ряд записей, сопровождаемых фамилиями реальных людей, его боевых товарищей: Матвеева, Романенко, Колышко, Опцева и др. О самом Рогачеве в «Сборнике неопубликованных произведений и материалов» А. С. Серафимовича (М., 1958), в примечаниях к разделу «Железный поток» (ранняя редакция повести), сказано: «Рогачев, — в прошлом моряк, командир отряда, объединившего весной 1918 года несколько военных ячеек кубанских станиц (центр — станица Старо-Величковская)»109. Совершенно очевидно, что упомянутые вслед за Рогачевым люди — Кочергин, Ухватов — такие же реальные лица, представляющие военные ячейки кубанских станиц, как и Рогачев.
«Ухватовский» факт служит доказательством только того, что фамилия Ухватов, как и фамилии Кочергин, Рогачев, была достаточно распространенной в казачестве, и Шолохов взял для конспирации Бунчука эту, встречающуюся в реальной жизни фамилию. Никаким доказательством того, что «Тихий Дон» написал Серафимович, а не Шолохов, фамилия Ухватова служить, конечно же, не может.
И — главное: сторонники той точки зрения, что «Тихий Дон» написал Серафимович, а не Шолохов, исходят из той заведомо ложной посылки, будто Серафимович был тайным контрреволюционером, который из трусости не хотел выявлять свою истинную суть и прикрылся именем начинающего писателя Шолохова, опубликовав под его фамилией сомнительный по идейным позициям роман «Тихий Дон». Полагать и утверждать подобное могут только люди, совершенно не знающие историю жизни, творчество и мировоззрение Серафимовича.
Как уже говорилось выше, Серафимович был связан с революционным движением с самых молодых лет, за что и пострадал в годы юности. Он боготворил Александра Ульянова: «Это был прекрасный юноша, с кудрявыми, черными как смоль волосами, с жгучими южными глазами. И это был удивительного блеска оратор, поразительной силы, страстный и давящий противника аргументацией, насмешкой, огромной начитанностью»110, так характеризовал он старшего брата Ленина. Казнь Александра Ульянова потрясла Серафимовича настолько, что он написал воззвание, протестующее против этой акции, за что и оказался в ссылке.
«В ссылке он сознал себя борцом и нашел себя как художник-писатель трудящихся, и всю свою долгую жизнь он твердо стоял на позиции революционного пролетариата, никогда не отступал в сторону»111, — так характеризовал политические позиции Серафимовича его сын И. А. Попов в своих воспоминаниях «О писателе-отце», и эти слова не были пустой фразой: именно таким, как говорили в ту пору, несгибаемым большевиком, Серафимович и прожил свою долгую жизнь.
Эту убежденность питали и обстоятельства личного характера: близкая дружба Серафимовича с Марией Ильиничной Ульяновой, сестрой А. И. Ульянова и В. Ленина, завязавшаяся еще в годы империалистической войны, когда он, вместе с М. И. Ульяновой, служил в санитарном поезде в Галиции, о чем уже шла речь выше. В личной жизни Серафимович был человеком-бессребреником: «Ему были глубоко чужды и ненавистны собственнические инстинкты, — пишет его сын, — лично у отца вопрос о приобретении собственности был твердо решен на всю жизнь»112. Серафимович мужественно прошел всю Гражданскую войну и из-за Троцкого потерял сына на этой войне.
Роль низкого человека из подполья, живущего с кукишем в кармане, разработавшего и осуществившего хитроумную, лицемерную комбинацию, — с потаенным изданием «контрреволюционного» «Тихого Дона», заблаговременно подготовив для этой цели легальное прикрытие в лице казачка Шолохова, — это не о нем.
Анализируемый нами текст М. Аникина является его послесловием к этюду М. А. Марусенко «Темные воды “Тихого Дона” (еще раз об авторстве романа)», являющемуся очередной попыткой отказать Шолохову в авторстве романа «Тихий Дон», — на это раз с помощью математики. Не будучи математиком, я затрудняюсь дать анализ тех таблиц на десятки страниц, которые приводит М. А. Марусенко, и исхожу лишь из его исходного, основополагающего тезиса, который продекларирован им в предисловии к его работе: «Статистико-вероятностные методы анализа языка и стиля, составляющие центральную часть процедуры атрибуции, не обладают самостоятельной эвристической силой и используются только для проверки исходной литературно-критической гипотезы. Соответственно, содержательность результатов обуславливается обоснованностью исходной гипотезы»113.
Но поскольку сама исходная гипотеза о том, что Шолохов всего лишь замаскированный А. С. Серафимович, абсурдна, весь немалый труд М. А. Марусенко и его помощников по кафедре математической лингвистики Санкт-Петербургского университета, на наш взгляд, затрачен впустую.
Только люди, начисто лишенные языкового слуха, могут утверждать, что «Тихий Дон» написал автор «Железного потока». Но электронная машина, соответственно «заряженная» математико-лингвистами под эту гипотезу, подсказала, будто «Тихий Дон» написан «бригадой» авторов, куда, помимо Серафимовича-«коренника», входит и сам Шолохов, а также Ф. Крюков и С. Голоушев (!)114. Именно этот вывод математических лингвистов и комментирует в своем послесловии к их работе М. Аникин.
Полагаю, что на эти лингвистико-математические упражнения в отношении авторства «Тихого Дона» можно в полной мере распространять заключение заведующего некрасовской группой Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН, доктора филологических наук Б. В. Мельгунова, который атрибуцию петербургскими математическими лингвистами текста романов «Три страны света» и «Мертвое озеро» оценил так: выводы математико-лингвистов «не имеют никакого отношения к действительности и противоречат здравому смыслу». Именно так!
Серафимович всю жизнь гордился тем, что он «открыл» Шолохова. Вот как описывает А. А. Караваева непосредственную реакцию Серафимовича на это свое «открытие» после визита Шолохова к главному редактору «Октября» в 1928 году: «Глаза его сияли молодой, восторженной задумчивостью, которая, конечно, не сейчас возникнув, еще не оставила его.
