— Ты стала еще красивее! — начал авантюрист, не пытаясь скрыть враждебного тона.
— Ну что ты, Жерар! От загара не спрятаться, я подурнела. — улыбка Бочетти скорее походила на оскал хищницы. — Счастлива видеть тебя живым и здоровым. По глазам вижу, ты полон сил!
Отправляясь на встречу, Колиньи позаботился так пристроить на груди фигурку Леопарда, чтобы она прижималась плотнее. Но ему все равно стало жутко. Бочетти и правда была очень хороша, и явно дала понять, что Бонапарту придется выбирать. Оставалось надеяться, что ясность ума не изменит генералу. Он ввел графиню в дом, и, сделав знак конвою отойти, крепко взял ее за локоть.
— Я знаю, что мы уже не друзья, а может быть, никогда ими и не были. Но я служу Бонапарту. И я должен убедиться, что ты пришла не для того, чтобы отомстить ему.
Бочетти на миг вспыхнула, но тут же расслабилась и улыбнулась.
— У меня больше оснований сомневаться в правдивости твоих слов, Жерар. Но мне скрывать нечего. Если хочешь — обыщи меня. Только помни, что он об этом однажды узнает. Это ведь не приказ Наполеона?
От того, как Джина произнесла это имя, что-то внутри Колиньи оборвалось и он понял, что все это время немного ревновал. Теперь все стало просто — она и правда, влюблена, еще сильнее, чем в Италии. Он нарочито грубовато, но очень поверхностно ее обыскал.
— Напрасно ты думаешь, Джина, что я твой враг. — почти промурлыкал Колиньи. — Помни и ты: я служу Бонапарту верой и правдой. Он ждет тебя.
Фыркнув, Бочетти оттолкнула бывшего компаньона и начальника, чтобы пройти в покои Наполеона. Она старалась сохранять спокойствие, но чувствовала, что краснеет. Когда-то уже давно первая же встреча с генералом заставила ее думать о нем. И вот день за днем в ее сердце стала расти любовь. Судьба не дала ей вырасти прекрасным цветком, она была неправильной, даже уродливой, но все равно это была любовь. Сейчас Бочетти очень хотела, чтобы они все простили друг другу, все забыли и может быть, любовь превратилась бы в то, чего ей так хотелось.
Она вошла, и часовой затворил за ней дверь. Наполеон стоял у окна, заложив руки за спину. Он уже успел получить сообщение Колиньи: предмета на Бочетти, кажется, нет. Этого он и ожидал — даже влюбленная Бочетти не пошла бы на такую глупость. Генерал повернулся, поклонился и с приветливой улыбкой приблизился. Глядя в его разноцветные глаза, Джина почувствовала, как сжалось сердце. Все ее чувства к Наполеону сейчас будто выросли в сто раз. Графиня опустилась на колени. Наполеон поднял ее и отнес в кресло. В этот миг сердце и вовсе перестало биться, мир вокруг исказился. Если бы фигурка Саламандры была сейчас с Бочетти, она тут же отдала бы ее сама.
Наполеон ласково провел рукой по ее волосам, все так же, не произнося ни слова. Джина зажмурилась, губы сами сложились в беспомощную, детскую улыбку. Тогда он немного отстранился — нужно было все же поговорить о деле. Кролик, который висел теперь на груди Наполеона вместе с другими предметами, на этот раз действовал как-то чересчур сильно.
— Я счастлив вас видеть, графиня. Надеюсь, вы позволите мне начать все сначала?
— Я. Я да. — Джине трудно было собраться с мыслями. — Я хотела бы. Я люблю вас, Наполеоне!
— А я вас, милая Джина! Я хотел бы всегда видеть вас рядом.
— Да! — теперь глаза Бочетти широко распахнулись, в них появился лихорадочный блеск. Она схватила Бонапарта за руку и прижала ее к груди. — Вместе! Всегда вместе! У вас есть почти все, и Лев поможет вам получить остальное! Но Лев не даст вам любви. Я дам вам любовь! Настоящую, преданную! Я буду вашим ангелом-хранителем, мы вместе будем владеть Саламандрой, и никто не сможет причинить нам вред: вам и мне!
— Я не смел, и мечтать о таком, моя Джина!
Он мог бы сейчас перенести действие в постель, Бочетти была готова на все. Он даже немного хотел этого, как мужчина. Графиня была безумно красива, а то, как она произносила его имя — на итальянский манер — будило приятные воспоминания о Корсике. Но не только Кролик висел на его груди. Пчела словно предупреждала: Джина может заметить Кролика! Никакой близости. Пусть останется вот такой, полупьяной и полубезумной.
— Есть еще кое-что! — Бочетти не терпелось рассказать любимому. — Здесь я неожиданно напала на след одного суфийского ордена! Близко подойти не сумела, но вместе мы сможем все, Наполеоне!
— Чем же интересны эти суфии? — он изобразил удивление. — Я ничего не слышал о них.
— Они хранят какой-то предмет, уже несколько столетий. Я не слышала, чтобы охотники говорили о нем. И прошу вас, ни слова Колиньи! Он страшный человек, Наполеоне, я не верю ему!
— Я тоже, — успокоил ее генерал. — Кстати, о предметах. Джина, вы где-то оставили свой, а ведь многие хотели бы им располагать.
— Я испугалась. — Бочетти покраснела. — Я всего боюсь, а больше всего боюсь потерять вас. Наполеоне, вы правы, я должна сначала вернуть Саламандру. Никому нельзя доверять! Мы никому не будем доверять, только друг другу. Ведь это так?
— Конечно так!
Наполеон осмелился поцеловать ее. Не слишком пылко, так, чтобы она нашла в себе силы разжать объятия, когда поцелуй окончился.
— Я могу дать вам солдат, Джина! — прошептал он. — Сколько захотите. Мне дорога ваша безопасность.
— Я имею влияние на нескольких мамелюков. Они в городе и доверяют мне. Готовится восстание, но об этом потом, это пустяки. Мой Наполеоне. — Она встала и пошатнулась. Генерал подхватил ее. — О нет, теперь у меня на все есть силы! Я пойду одна и вернусь с предметом. И тогда мы будем вместе навсегда!
— Навсегда, — кивнул несколько уставший Бонапарт и проводил женщину к двери. — Берегите себя, моя Джина!
Когда он закрыл дверь и обернулся, перед ним уже стоял Колиньи.
— Что вы здесь делаете?! Немедленно проследите за ней!
— Очень опасно, мой генерал! Джина знает много моих трюков, а здесь мы на чужой земле. Ей служат мамелюки, у нее преимущество. Джина вскроет обман.
— Да что она может заметить в таком состоянии! — кровь кипела в груди корсиканца. Предмет, вожделенный предмет был совсем рядом. Но верная Пчела успокаивала: как ни влюблена Бочетти, но заметив ловушку, станет опаснее гюрзы. — Черт с вами, Колиньи, вы правы. Но снова придется ждать! Есть новости с севера?
— Мы ждем каравана из Александрии. — Колиньи решился сказать то, о чем говорили многие. — Мы в сердце чужой страны, мой генерал. Здесь нам враждебно все, от людей до климата, от религии до методов ведения хозяйства. Сфинкс рядом, но я не слишком доверяю Имаду, и.
— Заткнись! — рявкнул Наполеон и сквозь мундир прижал к груди Пчелу, словно лекарство. Предметы убивали его. — Мне нужна Саламандра. И раз уж мы здесь, мне интересен Сфинкс. Ученые изучают пирамиды? Завтра я пойду к ним. Имад должен появиться со дня на день, он ищет своих людей. Мне нужен вход в подземелье! Твои люди должны искать и его тоже.
Колиньи потупил глаза. Он не верил Имаду ни на грош, и вся его история казалась ему выдуманной от начала до конца.
На следующий день Наполеон лично побывал у Великих Пирамид и возле Сфинкса. Ученые только разводили руками: все это огромно, неслыханно, относиться ко всему нужно с величайшей осторожностью. Разгневавшись на бесполезных высоколобых болтунов, Бонапарт втайне от них приказал учить молодых артиллеристов наводить пушку на морду Сфинкса — прекрасная мишень! Новостей из Александрии все не было, так же как и от Бочетти, но на следующий день пришел Имад.
— Я нашел вход в подземелье! — сразу сказал он и повалился на колени, задрав зад. — Мой Махди! Я нашел, и они об этом не знают, наши враги. Надо бить теперь же, скорее!
— Что ж. — Бонапарта больше интересовала Саламандра, такая явственная и доступная. — Колиньи, вы будете искать Бочетти! А мы идем к Сфинксу. Переведите пару батальонов ближе к этому чудовищу.
* * *
Вскоре после первого разговора с Азизом, Дия принесла новости: их ждут в Гизе. Именно там тайный суфийский орден столетиями имел штаб-квартиру, охраняя свое главное и страшное сокровище. Дия ночью провела их обходным путем через пустыню. К рассвету все трое оказались в древнем, еще при фараонах выбитом в сплошном камне подвале — если его вообще можно было так назвать — или в преддверии какого-то подземелья. Присутствовали еще несколько арабов, но они держались в тени, посадив гостей под свет мерцающих ламп. Пахло прогорклым и горелым маслом.
— Вот так накинутся, и свяжут, — мрачно предсказал Байсаков. — Не люблю я эти края. Чужим тут не рады.
— Раз уж мы здесь, давайте-ка верить хозяевам, — одернул его Александр. — А иначе не стоило и приходить.
— И правда: что ты ноешь раньше времени, Ваня? — не удержался от подначки Гаевский, который и сам сильно нервничал. — В любом случае Саше надо выяснить, что происходит с Бочетти, и тут мы его не остановим.
