В 1632 году голландский купец Андрей Виниус получил концессию на устройство заводов около Тулы для выплавки чугуна и железа, обязавшись при этом по сниженным ценам изготовлять для русских пушки, ядра и ружейные стволы. Именно с тех времен и ведут отсчет своей истории знаменитые тульские оружейные заводы, позже властью национализированные. Чтобы обеспечить тульские заводы рабочей силой, к ним приписана целая волость, то есть положено начало классу заводских крестьян – будущему пролетариату.
В 1634 году документы говорят о приглашении из Саксонии медеплавильных мастеров. Мастерам обещают, что «меди… в Московском государстве много». В 1644 году еще один иностранец, гамбургский купец Марселиус, получает 20-летнюю концессию на устройство «железоделательных» заводов по рекам Ваге, Костроме и Шексне. Тогда же начинается строительство и других заводов: по производству стекла, поташа и т. д. Самые разные иностранные специалисты текут в этот период в Россию рекой. Главное условие приглашения: им всем вменяется в обязанность обучать русских людей своему мастерству, не скрывая от учеников никаких секретов.
Помимо создания армии власть уже тогда начинает задумываться и о строительстве флота. От Балтики русские отрезаны шведами. Северные гавани в Архангельске и других местах слишком удалены не только от самой Москвы, но и от западноевропейских рынков. Выход на Каспий пока еще больших выгод не сулит.
Тем не менее как пробный шар решено с помощью голландцев построить первый большой морской корабль для Каспийского моря. В 1669 году на Оке, в Коломенском уезде, в селе Дединове был спущен на воду первенец русского флота корабль «Орел». Полет «Орла» оказался, правда, недолгим: уже в 1670 году он попал в руки восставших казаков Степана Разина и был сожжен. Неудачей закончился и проект аренды за рубежом целой гавани для русского флота. Известно, что в 1662 году русские вели подобные переговоры с Курляндией, но получили отказ. Задачу создания русского флота пришлось отложить до Петровских времен, но четко сформулировала этот вопрос власть уже тогда.
Русские танцы под западные клавикорды
Параллельно с задачами стратегическими и государственными московская элита решает с помощью Запада и свои личные бытовые проблемы. Дома наиболее влиятельных и независимых в своих суждениях бояр, не говоря уже о царском дворце, постепенно заполняются западными поделками, в быт входят западная мебель, часы, гравюры, даже музыкальные инструменты – органы и клавикорды, а в развлечениях московских вельмож становятся заметны западные веяния.
Уже при Михаиле Романове воспитатель царевичей Морозов заказывает им немецкое платье. Боярин Никита Романов, близкий родственник царя, сам любил одеваться по-немецки до тех пор, пока не получил строгий выговор от патриарха.
У некоторых из вельмож, например у Артамона Матвеева, появляются целые домашние оркестры, обученные иностранцами, а позже, в 1660 году, у него же организована театральная труппа. Вообще дом Матвеева, женатого на обрусевшей шотландке Евдокии Гамильтон, был обустроен на немецкий манер, а его хозяева любили жить весело, широко и ничуть не стеснялись показать свое пристрастие к западным вещам и обычаям.
Царь Алексей Михайлович, бегавший в детстве в немецком костюмчике, став взрослым, уже отдавал приказ всем своим послам на Западе подробно описывать для него детали западного придворного быта, все увиденные ими развлечения и праздники. Царь собственноручно составлял для русских послов записки, где указывалось, что в данный момент ему хотелось бы от них получить в первую очередь, например «кружив, в каких ходит шпанский король» или «мастеров, чтоб птицы пели на деревах».
Ко времени царствования Алексея Михайловича театральные спектакли уже перестают быть редкостью. Постановщиком первых мистерий, показанных по распоряжению царя, стал пастор Иоганн Грегори, а актерами были его ученики из Немецкой слободы. Грегори не являлся автором пьес, а просто обработал для русского зрителя немецкий материал.
Спектакли так понравились государю, что он приказал расширить труппу за счет русских. Учиться комедийному мастерству у пастора направили солидную группу в 26 человек. Домашний театр Артамона Матвеева, где играли уже не только иностранцы, но и дворовые слуги, также появился на свет под влиянием царя. Режиссером матвеевского театра был Иоганн Готфрид, а декоратором, или, как тогда говорили, «перспективного письма мастером», Петр Инглес.
Поначалу царь отваживался на все эти развлечения не без религиозной робости. Известно, что по поводу спектаклей Алексей Михайлович советовался со своим духовником. Тот, поразмыслив, зрелище все же одобрил, приведя в оправдание византийских императоров.
В подмосковном селе Преображенском даже выстроили театр, где ставились пьесы на библейские сюжеты. Впрочем, эти пьесы ничуть не напоминали нравоучительные мистерии, а были чем-то вроде боевиков на библейские темы. Там было много сцен, поражавших зрителя стрельбой, сражениями, жестокими казнями или, наоборот, комическими, даже балаганными эпизодами. За особенно понравившуюся царю комедию об Эсфири пастора Грегори щедро пожаловали соболями. Как не без иронии заметил историк Сергей Соловьев, театральное училище возникло в Москве раньше академии.
По мнению многих историков, да и современников, Алексей Михайлович был идеальным царем для своего времени. Известный ученый (как сказали бы сегодня, политолог) той поры хорват Юрий Крижанич, поступивший на русскую службу в 1659 году, искренне полагал, что под «благородным правлением этого благочестивого царя» Россия сможет наконец избавиться от «плесени древней дикости, научиться наукам, завести похвальные отношения и достичь счастливого состояния».
Судьба самого Крижанича сложилась, впрочем, отнюдь не счастливо. «Благочестивый царь» отправил просвещенного хорвата в ссылку в крайне непросвещенный в ту пору сибирский Тобольск.
Богобоязненный и верный старинным привычкам, Алексей Михайлович в то же время любил новшества, отличался любознательностью. Тяжелый для других выбор между прошлым и будущим царь решал для себя в духе компромисса: принимал и то и это. И ничего не доводил до крайности, справедливо полагая, что время всё расставит по своим местам.
Царь не хотел и не мог быть реформатором-радикалом, но и не противился росткам нового. Алексей Михайлович искренне полагал, что можно наслаждаться западными безделушками, носить западные кружева, но при этом оставаться богобоязненным православным государем.
Подражая иноземным образцам, царь и бояре начинают с той поры выезжать в нарядно расписанных, обитых бархатом немецких каретах с хрустальными стеклами. Бояре строят каменные дома вместо старых деревянных хором, заводят обстановку на иноземный лад, украшают стены «золотыми кожами» бельгийской работы.
На вечерних пирах во дворце царь и гости гуляют теперь под немецкую музыку, которую исполняют музыканты, по приказу государя приглашенные из-за границы. Послам в те времена даются распоряжения направлять в Москву для царского двора лучших артистов, «способных на трубе танцы трубить».
Задолго до петровских «ассамблей» и появления Санкт-Петербурга московская элита не отказывала себе в удовольствии развлекаться так, как ей больше всего нравилось, то есть на западный манер.
И при этом никто никому не портил настроения, насильно обрезая бороды.
Новые русские. Четыре портрета из галереи xvii века
Последующая эпоха в жизни России знаменита тем, что выдвинула на историческую сцену немало неожиданных и оригинальных персонажей, открыла в русском народе россыпи талантов, создала множество блестящих биографий «новых русских», вышедших из «гнезда Петрова». И все же самые первые «новые русские», сформировавшиеся под влиянием Запада, появились в стране до Петра.
Они мало походили друг на друга, преследовали сугубо эгоистические или, наоборот, государственные цели, были в разной степени порядочны и умны, но объединяло их всех одно – необычное прежде у русских внутреннее ощущение значимости собственной личности, убежденность в своем праве на самоопределение. Историк Сергей Платонов назвал этот феномен «эмансипацией личности в московской жизни».
Правда, приблизительно одинаково «эмансипируясь», каждый «новый русский» XVII века затем выбирал в жизни свою собственную дорогу.
Уже в период краткого правления Лжедмитриев среди русских появились первые подражатели и последователи поляков. Одним из таких ополяченных по доброй воле стал дьяк Иван Грамотин. В молодости он ездил два раза с русским посольством в Германию, а позже, выучив польский язык, стал одним из самых влиятельных членов московской администрации при первом, а затем и при втором самозванце. Сам себя в это время Грамотин называл паном и в период между 1610–1611 годами был одним из тех русских, кто активно поддерживал короля Сигизмунда в его притязаниях на русский трон. По отзыву одного иностранца, Грамотин был «похож на немецкого уроженца, умен и рассудителен во всем и многому научился у поляков и пруссаков». Сразу же после окончания Смуты Грамотин быстро «перестроился», объявил себя патриотом и, как человек грамотный и толковый, сделал в Москве карьеру. Он много лет был при власти и умер глубоким стариком в 1635 году.
