В-третьих, обращает на себя внимание дробность разделов о законодательной и исполнительной власти. Они делятся на 5 и 6 отделений соответственно. Мало того, Отделение 1 и Отделение 3 Главы IV о законодательной власти подразделяются ещё и на разделы (по три каждое). То же самое касается Отделения 2 Главы V о судебной власти, которое делится на 2 раздела. Всё это напоминает всё ту же Конституцию Царства Польского 1815 г. (раздел о законодательной власти делится на 6 частей, а об исполнительной – на 5) и Португалии 1826 г. (на 5 и 8 частей соответственно), которые в свою очередь по этому критерию восходят к Конституции Франции 1791 г. При этом по степени дробности разделов о ветвях власти Уставная Грамота превосходит польскую и португальскую конституции и может поспорить только с французской конституцией 1791 г.
В-четвёртых, как и в подавляющем большинстве конституций эпохи Реставрации, в Уставной Грамоте уделено явно незначительное внимание судебной ветви власти – всего лишь 7 % общего объёма Конституции. Меньше только в Конституциях Норвегии и Баварии (5,5 % и 6 %). Впрочем, недостаток внимания к судебной власти характерен и для других конституций эпохи Реставрации, кроме, может быть, Конституции Франции 1814 г., в которой вопросам организации судебной власти уделено 16 % статей.
В-пятых, обращает на себя внимание оригинальный способ рассмотрения вопроса о структуре законодательной и исполнительной власти. Статьи, касающиеся порядка формирования Госсовета, верхней и нижней палат Сейма на общегосударственном уровне фактически продублированы на уровне местного управления (уровень наместничеств). Причём в данном случае определённая логика в таком расположении статей есть. Она даже, более того, вполне оправдана, исходя из той структуры государственной власти, которая формировалась согласно Уставной Грамоте. Более подробно мы рассмотрим этот вопрос при анализе соответствующих разделов Грамоты.
Наконец, в-шестых, уровень юридической техники, применённой при составлении Уставной Грамоты, на наш взгляд, является весьма средним в отличие, например, от Конституции Португалии 1826 г., которая, правда, появилась позднее. Проявилось это и в уже отмечавшейся недостаточной логичности общей структуры Уставной Грамоты, и особенно, в наличии неконкретных, двусмысленных формулировок, прежде всего, в разделе о полномочиях народного представительства. Кроме того, чрезмерная дробность разделов о законодательной и исполнительной власти затрудняет восприятие текста Уставной Грамоты в целом. По размерам (191 статья) её можно отнести к объёмным конституциям, она сопоставима с Конституцией Франции 1791 г. (207 статей) и превосходит по этому показателю все европейские конституции эпохи Реставрации. Правда, до сверхмногословной Конституции Франции 1795 г. (377 статей) ей всё-таки далеко.
Перейдём теперь к рассмотрению основных разделов Уставной Грамоты.
Раздел о правах и свободах человека
Правовому статусу личности была посвящена Глава III Уставной Грамоты под названием «Ручательства державной власти», состоявшая из 21 статьи (ст. 78–98) или 11 % общего содержания проекта.[203] Расположение этого раздела нетипично для конституционных документов эпохи Реставрации. Раздел о правах и свободах личности располагался в них либо в начале Конституции (Франция, Баден, Польша), либо в конце (Швеция, Норвегия, Бавария, Португалия). В Уставной же Грамоте этот раздел находится почти посередине текста между разделами об исполнительной и законодательной власти, что является одной из специфических особенностей этого документа. По количественному показателю Уставная Грамота сопоставима с Конституцией Царства Польского 1815 г. (11 % и 14,5 % соответственно), но уступает (в некоторых случаях значительно) другим, рассмотренным нами, Конституциям периода Реставрации (в Конституции Франции 1814 г. правам и свободам уделено 24 % объёма документа, в Конституции Бадена – 21 %, Баварии – 16 %, Швеции – 22 %, Норвегии – 17 %, Португалии – 25 %). Как видим, по количеству статей, посвящённых правовому статусу личности, Уставная грамота занимает последнее место среди всех Конституций эпохи Реставрации, приоритетное внимание её разработчиков направлено на решение вопросов, связанных со структурой законодательной и исполнительной власти (40 % и 36 % соответственно). Но если учесть, что до этого момента в России вообще не существовало законодательно оформленных прав и свобод личности во всесословном понимании (были в наличии лишь отдельные сословные привилегии дворянства и горожан, дарованные Екатериной II в соответствующих Грамотах 1785 г.), то уже сам факт появления такого раздела следует считать огромным достижением.
Само построение этого раздела достаточно традиционно для конституционных документов эпохи Реставрации и особенно напоминает соответствующий раздел Конституции Царства Польского 1815 г. Начинается он со ст. 78–79, посвящённых религиозному вопросу. Православная («греко-российская») вера признаётся господствующей в империи, но «без утеснения свободы всех прочих исповеданий». Далее указывается, что «различие христианских исповеданий не производит никаких различий в правах гражданских и политических». Тем самым провозглашалась свобода вероисповеданий, но в усечённой форме, т. к. касалась только христианских конфессий. Положение мусульман не было урегулировано вообще, а положение евреев было частично урегулировано в ст. 167, где указывалось, что все евреи, включая и соответствующих требованиям имущественного ценза, не могут участвовать в собраниях окружных городских обществ. Следовательно, на них не распространялось действие избирательного права.
В статье 80 провозглашалось, что «закон, без всякого различия, покровительствует равно всем (! – Авт.) гражданам», т. е. провозглашалось не только равенство перед законом, но и означало распространение этого принципа на все категории населения России, включая и крепостных крестьян. Данная норма представляется нам крайне важной, свидетельствующей о намерении Александра I всё-таки начать ликвидацию крепостного права в общегосударственном масштабе и в самой ближайшей перспективе. Видимо, предполагалось предоставить, как минимум, личную свободу всем крестьянам (и помещичьим, и государственным).
Далее следовал блок статей, устанавливавших достаточно широкие судебно-процессуальные права граждан и представлявших собой выдержки из английского Habeas corpus act´a 1679 г. (ст. 81–88):
• вводился основополагающий принцип: «без суда никто да не накажется»; при этом устанавливался срок предварительного задержания не более 3 суток (ст. 81);
• запрещался арест без законных оснований и без соблюдения строго установленной процедуры задержания (ст. 82), незаконный арест объявлялся преступлением и влёк за собой уголовную ответственность по отношению к виновному лицу (ст. 83);
• задержанному следовало объявить причину ареста (ст. 84); максимальный срок задержания устанавливался в трое суток, в особых случаях он удлинялся до шести суток, после чего обязательно проводился допрос; если в ходе него обвиняемый оправдается, его следовало немедленно освободить (ст. 85);
• устанавливалась возможность освобождения обвиняемого «под залог» («на поруки») в случаях, «законом не изъятых» (ст. 86);
• в ст. 87 ещё раз повторялась норма ст. 81 об установлении наказания только в силу закона, при этом закона «постановленного и обнародованного до содеянного преступления», т. е. тем самым в российское законодательство вводилась ещё одна крайне важная норма об отмене обратной силы закона;
• наконец, осуждённому к смертной казни, длительным срокам тюремного заключения, ссылки и каторги (свыше 15 лет) предоставлялось право просить о помиловании (ст. 88).
В ст. 89–90 устанавливались свобода печати (по терминологии Уставной Грамоты «свобода тиснения») и свобода передвижения по стране и выезда за границу.
Затем шла, пожалуй, самая важная ст. 91, звучавшая следующим образом: «Да будет российский народ отныне и навсегда иметь народное представительство. Оно должно состоять в Государственном Сейме (Государственной Думе), составленном из Государя и двух палат. Первую, под именем высшей палаты, образует Сенат, а вторую, под именем Посольской палаты, – земские послы и депутаты окружных городских обществ».
