Также до заключения брака с племянницей Петра I были опубликованы в 1708 г. знаменитые генеалогические таблицы И. Хюбнера[251]. Еще в 1613 г. в Кельне была издана книга французского ученого Клода Дюре, в которой варяги отождествлялись с вандалами и венетами и говорилось, что именно от них и происходит Рюрик[252]. Таким образом, о западнославянском происхождении основателя русской княжеской династии писалось в Германии задолго до начала балтийской политики Петра I. Весьма показательно, что отца Рюрика Годлиба английские и датские источники прямо именуют князем варягов[253]. Весьма рано сыном ободритского князя называл Рюрика Б. Блат (1560-1613)[254]. В этом мнении он был далеко не одинок. Польский историк С. Сарницкий в своих изданных в 1587 г. «Польских анналах» писал о славянах-вендах с южного побережья Балтики как о предках русов, а опубликованная в 1725 г. в Амстердаме «История рутенов» утверждала, что варяги были русы с того же южного побережья Варяжского моря[255]. Еще до С. Герберштейна С. Мюнстер, заслуживший за свою ученость славу «немецкого Страбона», в 1544 г. отождествлял вагров и варягов и утверждал, что именно к этому народу принадлежал Рюрик, приглашенный на княжение на Русь[256]. Поскольку древнерусских летописей С. Мюнстер не читал, можно предположить, что он исходил из традиции отождествления варягов с западными славянами, сохранившейся на противоположном берегу Варяжского моря. В. В. Фомин подчеркивает, что одним из вдохновителей сочинения Мюнстера был шведский король Густав I Ваза, призывавший его воспеть величие и славу древних готских королей. Мюнстер, выполняя этот заказ, тщательно проследил историю шведских правителей и посвятил свою работу Густаву Вазе, но при этом не связал варягов русских летописей со шведами, да и сам король не выразил каких-либо претензий на связь истории своего народа с историей Руси в столь раннюю эпоху. Все это происходило тогда, когда шведский король буквально вымаливал у Ивана Грозного как милость, чтобы тот признал его равным собе и сносился бы с ним напрямую, а не через новгородских посадников. Как видим, пока на Руси правили Рюриковичи, ни у кого из скандинавов даже не возникало мысли заявить о скандинавском происхождении основателя их династии. Все эти факты полностью опровергают как предположения о политической мотивированности мекленбургских генеалогий, так и об их позднем возникновении. Благодаря союзу Карла Леопольда и Екатерины Иоанновны давние родственные связи двух правящих династий на какое-то время оказались в центре внимания, однако сами они не были выдуманы в связи с заключенным браком.
Совпадение рассмотренных известий Иоакимовской летописи и мекленбургских генеалогий очевидно. Небольшое расхождение между ними заключается лишь в том, что, согласно Иоакимовской летописи, Гостомысл был дедом Рюрика, Синеуса и Трувора, а немецкие источники утверждают, что русская княжна была не матерью, а бабкой трех братьев. При всей несомненной ценности указания обоих источников о родстве между Гостомыслом и Рюриком – чрезвычайно важной подробности, которую не знает никакой другой источник, – определение этого родства различно: в русской традиции Гостомысл – дед Рюрика, а в немецкой – его племянник. Однако это последнее разночтение легко объясняется исходя из славянской традиции имянаречения новорожденных: «У русских был обычай первому сыну давать имя деда с отцовской стороны, второму – имя деда с материнской стороны…»[257] В более поздний период можно вспомнить и Владимира Мономаха, носившего прозвище деда по материнской линии. Это обстоятельство свидетельствует в пользу схемы родства Иоакимовской летописи.
Чем же объяснить совпадения между обоими источниками, составленными на противоположных берегах Балтики? Б. А. Рыбаков считал, что в окончательном виде Иоакимовская летопись была составлена в XVII в.[258] и, следовательно, о существовании мекленбургских генеалогий ее компилятор знать просто не мог. Теоретически В. Н. Татищев мог быть знаком с немецкой родословной. Даже если предположить, что ода и генеалогические таблицы были ему известны и на основании их он внес изменения в текст Иоакимовской летописи, то, скорее всего, он постарался бы согласовать свои изменения с мекленбургскими данными и не только привел бы их в соответствие, но и указал бы имя отца Рюрика. Сами существующие разночтения указывают на то, что русский историк не подгонял имеющуюся у него летопись под немецкую генеалогию. Кроме того, сам В. Н. Татищев, а вслед за ним и Екатерина II полагали, что Рюрик был выходцем из Финляндии, а не из Германии. Следует отметить, что познакомившиеся в поздних пересказах с трудом Саксона Грамматика князь М. Щербатов и митрополит Макарий, одни из наиболее образованных людей своего времени, специально изучавшие отечественную историю, считали отцом Рюрика Диона[259]. Все эти факты наглядно показывают, что мекленбургские генеалогии были практически неизвестны в России в XVIII-XIX вв. Что же касается «Истории российской» В. Н. Татищева, то его труд был впервые опубликован лишь в 1768 г., уже после смерти автора. Следовательно, авторы немецких генеалогий и оды также никак не могли знать о существовании Иоакимовской летописи.
Таким образом, мы имеем два совершенно независимых друг от друга источника, которые хоть и были опубликованы достаточно поздно, однако весьма точно описывают как предысторию призвания трех князей, так и их происхождение. Оба они знают как Рюрика, Синеуса и Трувора, так и их предков, соответственно с отцовской и материнской сторон, оба они подчеркивают родство Рюрика с Гостомыслом. В части, не связанной с тремя братьями, общая достоверность обоих источников подтверждается третьими независимыми источниками: в средневековых западных хрониках упоминаются дед, отец и племянник Рюрика согласно мекленбургской генеалогии, а точность последующих событий, описываемых в Иоакимовской летописи, подтверждается археологическими раскопками. Даже если предположить, что на Руси и в Германии в XVI-XVIII вв. неизвестные компиляторы по каким-то причинам практически одновременно решили внести свои догадки о происхождении Рюрика и его братьев в древние источники, вероятность совпадения между их выдумками равняется нулю. Все эти обстоятельства говорят о том, что в основе обеих поздно опубликованных текстов лежат более ранние данные, описывающие родословную первых русских князей с восточно– и западнославянской точки зрения, с материнской и отцовской сторон. Иоакимовская летопись знает имена матери Рюрика и его деда с материнской стороны, но не знает имени отца, а мекленбургская генеалогия не знает имени матери (в ее представлении бабки) первого русского князя, но зато дает имена отца, деда с отцовской стороны и все остальные родственные связи по мужской линии. Очевидно, что эти два взаимодополняющих друг друга источника совместно отражают реально происходившие на берегах Варяжского моря в раннем Средневековье события.
У западных славян, помимо мекленбургской генеалогии и Гюстровской оды, мы находим еще и народное предание на эту тему, записанное в XIX в. французским путешественником К. Мармье: «Другая традиция Мекленбурга заслуживает упоминания, поскольку она связана с историей великой державы. В VIII веке нашей эры племенем ободритов управлял король по имени Годлав, отец трех юношей, одинаково сильных, смелых и жаждущих славы. Первый звался Рюриком (Rurik-paisible, то есть “тихим”, “мирным”, “кротким”, “смирным”, “безмятежным”), второй Сиваром (Siwar-victoricus – “победоносным”), третий Труваром (Truwar-fidele – “верным”). Три брата, не имея подходящего случая испытать свою храбрость в мирном королевстве отца, решили отправиться на поиски сражений и приключений в другие земли. Они направились на восток и прославились в тех странах, через которые проходили. Всюду, где братья встречали угнетенного, они приходили ему на помощь, всюду, где вспыхивала война между двумя правителями, братья пытались понять (“разобраться”), какой из них прав, и принимали его сторону. После многих благих деяний и страшных боев братья, которыми восхищались и благословляли, пришли в Руссию. Народ этой страны страдал под бременем долгой тирании, против которой больше не осмеливался восстать. Три брата, тронутые его несчастьем, разбудили в нем усыпленное мужество, собрали войско, возглавили его и свергли власть угнетателей. Восстановив мир и порядок в стране, братья решили вернуться к своему старому отцу, но благодарный народ упросил их не уходить и занять место прежних королей. Тогда Рюрик получил Новгородское княжество, Сивар – Псковское, Трувар – Белозерское. Спустя некоторое время, поскольку младшие братья умерли, не оставив детей, Рюрик присоединил их княжества к своему и стал главой династии, которая царствовала до 1598 года»[260]. Следует обратить внимание на еще один показательный факт: если мекленбургские как письменные, так и устные источники знают только форму Сивар, то древнерусские – только Синеус. Данное устойчивое различие свидетельствует не только о самостоятельном происхождении обеих традиций, но и об отсутствии у более поздних авторов попыток согласования их друг с другом. Что касается немецкого варианта, то В. И. Меркулов считает, что имя Сивар было производным от имени богини Сивы[261]. В принципе, ничего невозможного в этом нет, и западнославянская ономастика дает подобные примеры: имени Кази, дочери чешского Крока, соответствует Казимир, достаточно распространенное имя среди польских правителей. Что касается древнерусского его варианта, то едва ли можно согласиться с предположением А. Г. Кузьмина о том, что имя Синеус было образовано от кельт. sinjos – «старший», поскольку все отечественные летописи единодушно указывают, что старшим из трех братьев был именно Рюрик. Сам способ словообразования однозначно указывает на славянское происхождение этого имени. В связи с этим интересно отметить, что у балтийских славян близ Деммина еще в Средневековье была зафиксирована деревня Чарневанс, т. е. Черноус[262]. По поводу последнего брата интересна гипотеза о происхождении имени Трувор из старофранцузского trouveur, означавшем «поэт», «трубадур», «путешественник»[263]. Начавшиеся с эпохи Карла Великого франко-ободритские контакты в принципе могли привести к подобному заимствованию. Еще одним фактом, подтверждающим славянское происхождение варягов, является полное совпадение некоторых мекленбургско-прусских и русских дворянских фамилий. В. И. Меркулов насчитал десять таких примеров, причем в трех из них русские предания отмечали, что основатель рода выехал на Русь «из немец». Еще больше примеров связи северорусских фамилий с мекленбургской топонимикой[264].
