Итак, финансовые кризисы в странах-участницах ЕВС не были досадной случайностью — они предвещали крушение всей системы. Все началось с Италии — страны, чья валюта имела славу одной из самых слабых. За ней последовали многие страны, в которых уровень госдолга был примерно таким же. Только два будущих члена Европейского валютного союза — Люксембург и Германия — не достигли порогового уровня государственной задолженности, зафиксированного Маастрихтскими соглашениями. Все остальные европейские государства, несмотря на титанические усилия, превысили маастрихтский норматив в 60 % ВВП. Крах безнадежных должников был лишь вопросом времени. Все европейские валюты ожидала судьба итальянской лиры, а Европу — существовавшая в 70-е годы система плавающих курсов и порождаемая ею инфляция.
Таким образом, стабильность ЕВС была фальшивой. Иллюзия относительной стабильности обеспечивалась игнорированием проблемы госдолга. Тем временем рост долга медленно, но верно приближал возвращение инфляции по образцу семидесятых. На начало 80-х годов ЕВС была бомбой с часовым механизмом, тиканье которого становилось все слышнее и слышнее.
Однако возврата в семидесятые не произошло. Все оказалось гораздо хуже. Был создан общеевропейский центральный банк, вред от которого куда больше, чем от любого из национальных ЦБ. Ни Европейский центральный банк, ни его «продукция» — евро — не решают проблем, возникших после отказа от золотого стандарта. Напротив, они усугубляют их.
ЕЦБ и евро родились в результате взаимодействия политических и рыночных факторов. Уменьшение числа протекционистских барьеров в 80-90-х годах привело к углублению международного разделения труда. Развитие международного обмена товарами и относительная стабильность валютных курсов обеспечили ощутимый экономический подъем. Несмотря на распространенное мнение, что отказ от протекционизма выгоден исключительно крупному капиталу, развитие мировой торговли привело к росту уровня жизни значительной части населения. Те фирмы, которые расширяли свои международные контакты, а таких становилось все больше и больше, активно боролись за установление общих правил игры на европейском рынке. Это в первую очередь были экспортеры, но, кроме них, банки и финансовые компании, действующие на международном рынке капиталов. Группы влияния, которые выигрывали от расширения единого экономического пространства, стали одним из моторов Европейского союза.
Другой фактор, способствовавший созданию Евросоюза, был политического свойства. Мы уже говорили, что Бундесбанк всегда увеличивал предложение национальной валюты медленнее, чем другие банки. Вследствие этого у него были влиятельные враги среди политических элит и в Германии, и за ее пределами. Правительства остальных европейских стран очень хотели провести такую денежную реформу, которая увеличила бы их влияние на Бундесбанк. Они были готовы пойти на политические уступки немцам при условии, что Бундесбанк решит те финансовые проблемы, к которым привело безответственное поведение денежных властей большинства европейских государств.
Некоторые оппоненты канцлера Коля упрекали его в том, что он пожертвовал маркой ради единой Германии. Они считают, что уничтожение старого Бундесбанка было той ценой, которую Коль заплатил за согласие французского, английского и американского правительств на объединение страны. Это объяснение вполне правдоподобно, но недостаточно, потому что правительство не может решать такие важные вопросы самостоятельно, не считаясь с мнением политических и экономических элит.
Влиятельные представители отдельных секторов немецкой экономики были заинтересованы в стабильных обменных курсах. В то же время другие элитные группы получали существенные привилегии (политические по своей сути) в случае отказа от сильной марки. Вот два примера.
Немецкие автомобили — самые качественные, но при этом и самые дорогие в Европе. На свободном рынке покупатель не обязательно выбирает самую лучшую машину; довольно часто он предпочитает дорогому автомобилю более дешевый, пусть и менее качественный. Но если для всех автомобилей установлены государственные стандарты, которые заставляют предпринимателей производить только дорогие машины, то потребитель теряет возможность выбора между ценой и качеством. Существующие нормы выгодны тем, кто делает дорогие машины, и невыгодны тем, кто выпускает более дешевую продукцию. Иначе говоря, государство под флагом общеевропейской «гармонизации» навязывает производителю (и потребителю) определенные стандарты. В выигрыше от этого в данном случае оказывается немецкая автомобильная промышленность, в проигрыше — зарубежные конкуренты и потребители.
То же самое происходит в области трудового законодательства. Немецкие профсоюзы представляют интересы самых квалифицированных и, следовательно, самых высокооплачиваемых наемных работников в Европе. Но квалификация работника — не единственный фактор, который играет роль при приеме на работу; не менее важны его требования к оплате труда. Многие предприниматели, будь они свободны выбирать, предпочли бы нанять менее квалифицированных работников за более низкую оплату труда. Именно поэтому бизнесмены вкладывают деньги в странах с дешевой рабочей силой, что приводит к росту зарплат (и уровня жизни) в этих странах. Естественно, от этого страдают профсоюзы в странах с высоким уровнем оплаты труда, потому что происходит перераспределение общего фонда зарплаты в пользу стран с более дешевой рабочей силой. Когда государство вмешивается и вводит трудовое законодательство, увеличивающее стоимость рабочей силы, стимул для инвестиций исчезает. Именно такими будут последствия унификации трудового законодательства европейских стран (единые гарантии защиты от увольнения, общая продолжительность рабочего дня и недели, единое пособие по безработице и т. п.). Выиграют от этого немецкие профсоюзные деятели. Немецкие и европейские наемные работники будут в проигрыше: они не смогут устроиться на работу потому, что их труд будет стоить слишком дорого. Потребители, разумеется, тоже пострадают.
Эти примеры демонстрируют, что некоторые влиятельные группы в Германии могли быть заинтересованы в европейской политической централизации и, следовательно, в том, чтобы обменять марку на политические привилегий. Немецкое правительство в своей кампании в пользу Евросоюза вполне законно рассчитывало на их поддержку.
К несчастью, в начале 1999 г. национальные банки передали Европейскому ЦБ свои полномочия в сфере денежной политики. На деле это означало введение единой европейской валюты, евро, потому что с этого момента все решения, касающиеся национальных валют стран-членов Евросоюза, стал принимать Европейский центральный банк. У евро еще нет материального носителя — банкнот или монет, но фактически существует только эта денежная единица, а все старые деньги европейских государств — это всего лишь ее формы. Банкнота достоинством в 100 марок, например, — это вовсе не те 100 марок, которые были до 1999 г., когда марка была самостоятельной денежной единицей; это всего лишь заменитель некоторого количества евро. Со всеми остальными валютами стран Евросоюза произошло то же самое: они потеряли самостоятельность и стали псевдонимами единой европейской валюты.
6. Европейский центральный банк и евро: экономические и политические перспективы
Самый важный вопрос, естественно, состоит в том, какую политику собирается проводить Европейский центральный банк. ЕЦБ и евро появились на свет исключительно из-за того, что прежняя система рушилась под бременем государственной задолженности стран-участниц, но они не решают проблему госдолга. Кроме того, несмотря на возникновение ЕЦБ и фактический переход на евро, государства Европы по-прежнему нуждаются в источнике финансирования растущих бюджетных расходов. Таким образом, ЕЦБ и евро не помогают решить самые важные из финансовых проблем; более того, они ухудшают ситуацию с европейскими финансами.
Распространено мнение, что политика ЕЦБ зависит по преимуществу от личности его председателя, а также от законодательного статуса этого института. В частности, в Германии, где исторически председатель Бундесбанка был чрезвычайно важной фигурой, многие полагают, что ЕЦБ должен просто взять на себя роль, которую до этого играл Бундесбанк, и гарантировать стабильность валютных курсов.
Те, кто так считает, не правы. На самом деле все гораздо хуже. Благодаря евро страны Евросоюза получили возможность пользоваться новыми кредитами, не заботясь о бюджетной дисциплине. Следствием этого будет гигантский рост государственной задолженности уже не отдельных государств, как это было раньше, а всей Европы. Когда естественный порог госдолга будет достигнут и общеевропейское правительство больше не сможет получать кредиты, произойдет откат к инфляции по образцу 70-х годов. Еврочиновники могут воспевать красоты и выгоды Евросоюза сколько душе угодно — от этого ничего не изменится. Евро порождает инфляцию. С появлением евро национальные политические элиты, десятилетиями наживавшиеся на инфляции, просто объединяются в один общеевропейский клан, не прекращая привычного занятия. Единственная разница заключается в том, что положение граждан при этом резко ухудшается, потому что от общеевропейского супергосударства защититься гораздо труднее, чем от старых национальных государств.
