— Давно ли вам пришла в голову мысль проповедовать Евангелие русским?
— В ту самую пору, когда вы стакнулись с ними, чтобы разделить шкуру Наполеона!
После этого они выпивают по бокалу вина, а я_ лишь делаю вид, что пью. Мне так хочется снова побывать в Лондоне… Ведь я в нем ничего почти не видела.
— Алло, Мими! Это я, папа. Мы подыскали себе дом!
— Правда? О, как я рада! А где он находится? Какой он? Кто же его подыскал?
— Погоди! Не говори так быстро, я не успеваю тебе отвечать! Мне предлагали чуть ли не замки! И ссылались при этом на то, что я отец Мирей Матье! Но я отвечал всем таким «доброхотам», что это не резон! Каждый сверчок — знай свой шесток. Быть владельцем замка мне не по вкусу. Я был и остаюсь каменотесом, а потому хочу жить недалеко от кладбища.
— Ну и что же?
— А то, что произошло чудо! Может, все дело в том, что ты не скупилась на свечи святой Рите.
Тут до меня доносится мамин голос: «Да нет, Роже! О доме молят Деву Марию. Мирей это хорошо знает». Отец продолжает:
— Короче говоря, помнишь улицу Эспри-Реквием?
— Помню. Она возле церкви.
— Так вот, по правую руку там стоит большой белый дом.
— Большой белый дом? Представляю его себе, хорошо представляю! Это ведь совсем недалеко от нашего прежнего дома с островерхой крышей.
— Вот именно.
— О, это очень приятно. Вы останетесь в привычном месте!
— Одно только будет непривычно: в новом доме одиннадцать комнат!
— Для нашей семьи это в самый раз! Отлично!
— Там большой балкон, а вокруг — сад. Юки будет, где разгуляться. Ты сумеешь приехать и осмотреть его? Потому что ведь это «твой дом».
— Это очень трудно. Мы должны съездить в Германию, вернуться в Лондон, а затем отправиться в Нью-Йорк для участия в программе «Апрель в Париже». И все за один месяц. Папа, насчет денег ты не тревожься. Я могу, уверена, что могу заплатить за него. Сколько он стоит?
— Я все еще путаюсь с этими новыми франками. Словом, двадцать два миллиона старых франков. Это не слишком дорого?
— Нет-нет, не слишком. Придется еще немного потрудиться, ведь сейчас дела мои пошли на лад. Я даже сделала успехи в английском языке. Беру уроки у одного шотландца.
— Стало быть, у него шотландский акцент?
— Это не имеет значения, для меня английский — все равно что китайская грамота.
— Он ходит в юбке?
— Нет. Во всяком случае, в Париже не ходит. Может, когда живет у себя на родине. Я спрошу у него. Завтра позвоню тебе из конторы дяди Джо, скажу о нотариусе и обо всем прочем. Подумать только: четырнадцатый ребенок в нашей семье родится уже в новом доме!
До чего я рада!
— Нет! Я пойду в родильный дом, — говорит мама, беря телефонную трубку — Я уж так привыкла. А потом мы уже вдвоем с младенцем заявимся на улицу Эспри-Реквием!
За несколько часов до отъезда в Баден-Баден я узнаю новость: мама только что родила прелестного мальчика, он весит три килограмма восемьсот граммов. Папа говорит, что она и крошка Венсан чувствуют себя хорошо. Я вешаю трубку не без грусти: мне бы так хотелось быть дома, как при рождении Беатрисы… Тот день кажется мне таким далеким… Когда ж это было? 10 мая 1964 года. Не прошло еще и трех лет, а у меня такое чувство, будто я прожила все десять.
В самолете по пути в Карлсруэ я пытаюсь представить себе Венсана. У него, как у всякого младенца, шелковистая кожа, крошечные пальчики цепляются за ваш указательный палец, как птичьи лапки хватаются за насест; я, увы, не услышу его первый лепет, не увижу пока еще незрячий взгляд человеческого детеныша, как бы еще пребывающего в ночи, взгляд, который мало-помалу становится осмысленным по мере того, как он начинает осознавать, что находится в добром к нему мире. вспоминаю, как все это поразило меня, когда появился на свет Роже. Будет ли он таким живым, как Жан-Пьер, или таким кротким, как Реми? Чувствую, что мне чего-то не хватает. Не хватает его.
— Дядя Джо, госпожа Коломб будет крестной матерью Венсана. Не согласитесь ли вы стать его крестным отцом?
— Охотно, Мирей
— Я бы хотела положить на его имя деньги в сберегательной кассе. Могу я это сделать?
— Разумеется, Мирей. Твой счет в банке позволяет это сделать.
— … Но если я положу деньги только на его имя, это будет, пожалуй, несправедливо по отношению к другим? Могу я положить деньги также для Матиты, Кристианы, Мари-Франс.
— Не перечисляй мне весь список, он мне и так известен. Да, можешь. Однако не замахивайся на миллионы. Обсуди этот вопрос с тетей Ирен. Она знает твои возможности. — И Джонни прибавляет с чуть лукавым видом, который неизменно вызывает у меня смех. — Надеюсь, теперь, когда ты уже зарабатываешь себе на жизнь, твой отец немного умерит прыть?
— До чего славная страна, эта Германия!
Дядя Джо находит мой восторг недостаточно обоснованным: судить о Германии по Баден-Бадену — все равно что судить о Франции по курортному городку Эвиану Но меня тут все приводит в восторг: свежий воздух, живописные горы, которые вас приветливо окружают, не подавляя при этом, многочисленные кондитерские («Осторожно, Мирей, не слишком налегай на пирожные!»), набережные реки Оос, ведущие к центру города. Наша машина проезжает мимо павильона, где толпятся больные, привлеченные сюда целебными источниками, и великолепного обширного парка, где расположен музыкальный киоск. К сожалению, чуть ли не все встречные скрючены или бредут, опираясь на палку.
— Мне тоже скоро придется пожаловать сюда, чтобы лечиться от ревматизма и подагры! — восклицает дядя Джо.
— Но ведь у вас этих болезней нет!
— Чувствую, что скоро будут. из-за всех тех хлопот, какие ты мне приносишь! Смотри-ка. а вот и казино.
— Ив нем театр?
— В нем есть все: театр, ресторан, игорный зал, несколько танцевальных залов и даже концертный зал.
— Я бы с удовольствием там спела!
— В другой раз. Сейчас ты должна выступить по телевидению. Это куда важнее. Тебя увидит вся Германия.
Конечно же, он прав. Но мне больше по душе концертные залы. Я тоскую по отсутствующей публике не меньше, чем по моим младшим братьям.
Наша гостиница находится на Лихтенталер-аллее; это красивый бульвар, обсаженный прекрасными деревьями, он тянется вдоль реки Оос…
— А ну-ка, повтори название нашей улицы, — говорит Джонни.
— Лихтенталер-аллее.
— Ты хорошо произносишь. Можно сказать, что немецкий язык дается тебе гораздо легче, чем английский.
— Аонив самом деле легче. Ведь все слоги произносятся!
У дяди Джо довольный вид. Он говорит, что по возвращении домой найдет для меня учителя немецкого языка.
— Ох! Да я стану путать немецкие слова с английскими!
— Не бойся, не станешь. Будешь по-прежнему брать уроки английского у Гарри. Мне придется только пополнить запас виски!
Наш шотландец и вправду большой любитель спиртного. Иногда я спрашиваю себя: он так охотно приходит учить меня потому, что хорошо ко мне относится, или потому, что после каждого урока (но никогда до начала занятий!) Джонни вручает ему бутылку виски? Гарри рекомендовала нам Лина Рено, которую он тоже учил английскому языку. Время от времени он говорит со вздохом:
— Ах, Лина! Лина!. She is terrific!.[10]
Я понимаю, что мне до нее далеко. Потом он прибавляет:
— You'll have your V-Day too![11]
Участник последней войны, Гарри сохранил священную память о Дне победы. И он желает мне победы в моих скромных занятиях.
А пока дядя Джо купил мне франко-немецкий разговорник и с удивлением наблюдает, как смело я «кидаюсь в воду» — обращаюсь по-немецки к официантам, горничной, заведующему постановочной частью, рабочим сцены.
— Признайтесь, Ирен, у вас ненароком не было прабабушки, которая заглядывалась на немца-кавалериста? А может, какой-нибудь из ваших предков, старый служака, соблазнил некую белокурую Гретхен?
— Как вам не совестно говорить такие вещи! — негодует возмущенная тетушка.
— Не сердитесь, пожалуйста. Такие вещи случаются. К тому же я шучу. Но согласитесь сами: странно видеть, как Мирей, которая с трудом выговаривает английское слово, лихо лопочет по-немецки! Впрочем, тем лучше. Она сумеет записать пластинку на языке Гете, который дается ей гораздо легче, чем язык Шекспира!
— Послушайте, дядя Джо: прочесть и произнести слово «Гете» очень просто, в нем на два слога — всего четыре буквы! А вот в слове «Шекспир» на те же два слога — целых семь букв!
По приезде в Дюссельдорф Джонни тотчас же замечает:
— Барклей недурно поработал. Видишь? Твои пластинки тут, как и в Баден-Бадене, в витринах всех магазинов, где продают диски.
Рейн здесь так же широк, как наша Рона… Человек, встречающий нас в аэропорту, видимо, очень доволен тем, что я нахожу его город красивым.
