Ознакомительная версия.
Больше всего героизма требовалось от богатых больных, поскольку к ним применяли самые жесткие лечебные меры. Еще в 1622 году это подметил флорентийский врач Антонио Дураццини, написав о смертности от лихорадки, свирепствовавшей в тех краях: “Те, кто имеет возможность обратиться за врачебной помощью, умирают чаще бедняков”. Примерно тогда же Латанцио Маджиотти, личный врач великого герцога Флоренции, сказал: “Ваша светлость, я беру деньги не за свои услуги в качестве врача, а за работу охранником – лишь бы не дать какому-нибудь юнцу, который верит всему, что прочел в книгах, пичкать больных чем-то смертельным”.
Хотя отчаявшиеся богатые больные по-прежнему полагались на врачей, многие сторонние наблюдатели открыто критиковали тогдашние методы лечения. Бенджамин Франклин говорил, что “все врачи, дающие лекарства, – шарлатаны”, а философ Вольтер писал: “Врачи – это люди, которые прописывают лекарства, о которых знают очень мало, от болезней, о которых знают еще меньше, людям, о которых вообще ничего не знают”. Он считал, что хороший врач тот, кто развлекает пациентов, пока природа излечивает болезнь. Подобное же неодобрительное отношение к медицине отражено и в пьесах некоторых драматургов. “Врачам не доверяйте: лекарства их – отрава”[24], – советует главный герой “Жизни Тимона Афинского” Шекспира. Мольер в “Мнимом больном” пишет: “…люди почти всегда умирают от лекарств, а не от болезней”[25].
Итак, по мнению скептиков, если полное отсутствие лечения приносило больным холерой больше пользы, чем общепринятая героическая медицина, неудивительно, что и гомеопатия оказалась полезнее. Ведь, в конце концов, гомеопатические препараты так разбавлены, что принимать их – все равно что не лечиться вовсе.
Одним словом, о больном, решившем обратиться за лечением до начала ХХ века, можно сказать две вещи. Во-первых, для него было бы лучше вообще не лечиться, нежели пробовать на себе методы героической медицины, а во-вторых, ему было бы полезнее прибегнуть к гомеопатии, нежели к официальной медицине. Но важный вопрос вот в чем: можно ли сказать, что лучше лечиться гомеопатией, чем не лечиться вообще? Сторонники гомеопатии утверждали, будто убедились в ее действенности на собственном опыте, тогда как скептики возражали, что вещества в таких разведениях просто не могут принести больному никакой пользы.
Споры не угасали на протяжении всего XIX века, и хотя поначалу аристократия и высшие слои врачебного сообщества оказали гомеопатии теплый прием, с каждым десятилетием настороженное отношение к идеям Ганемана лишь усиливалось. Например, американский врач и писатель Оливер Уэнделл Холмс признавал, что в прошлом классическая медицина терпела неудачу (“Если бы всю медицину на свете выбросили в море, это было бы плохо для рыб и хорошо для человечества”), однако не был готов считать гомеопатию шагом вперед. Он называл ее “мешаниной из извращенной изобретательности, показного всезнайства, глупого неправдоподобия и искусной полуправды”.
Оливер Уэнделл Холмс
В 1842 году Холмс прочитал лекцию под названием “Гомеопатия и родственные ей заблуждения” (Homeopathy and its kindred delusions), в которой настойчиво повторял, что с научной точки зрения идеи Ганемана бессмысленны. Особенное внимание он уделял тому, что в основе гомеопатии лежат ультраслабые растворы. Процесс их приготовления можно представить себе следующим образом: действующее вещество растворяют во все более внушительных объемах жидкости. Ведь каждый раз, когда гомеопаты разводят активное вещество в сто раз, они растворяют его в объеме воды или спирта, почти в сто раз большем, – и повторяют эту процедуру снова и снова. Холмс использовал расчеты итальянского врача доктора Панвини, чтобы на примере одной капли настойки ромашки показать, какие дикие следствия можно вывести из идеи многократного разведения исходного вещества:
Для первого разведения требуется 100 капель спирта. Для второго – 10 000 капель, то есть около пинты. Для третьего – 100 пинт. Для четвертого нужно уже 10 000 пинт, то есть более 1000 галлонов, и так далее до девятого разведения, на которое требуется десять миллиардов галлонов, чего, по его [доктора Панвини] подсчетам, хватит, чтобы наполнить озеро Аньяно, имеющее две мили в окружности. Двенадцатое разведение, очевидно, наполнит миллион таких озер. К семнадцатому разведению необходимый объем спирта в десять тысяч раз превзойдет объем вод Адриатики. Глотатели пилюль, один из ваших крошечных шариков, смоченных в волнах от смешения миллиона спиртовых озер, по две мили в окружности каждое, куда добавлена одна капля настойки ромашки, будет обладать в точности той целебной силой, которая рекомендована для этого средства в вашем любимом руководстве Яра от самых внезапных, страшных и смертельных болезней!
Уильям Кросвелл Доан, первый епископ Олбани, штат Нью-Йорк, тоже клеймил гомеопатию. Он сочинил сатирический стишок под названием “Несколько строк о гомеопатии” (Lines on homoeopathy):
Раствор взболтайте, и пускай
Он постоит немножко,
А после капните чуть-чуть
В глубокий водоем.
Из водоема через день
По чайной пейте ложке,
И хворь навек покинет вас —
Как не было ее![26]
В Европе гомеопатию тоже не щадили: личный врач королевы Виктории сэр Джон Форбс называл этот метод “насилием над здравым смыслом”. Причем это представление соответствовало духу статьи о гомеопатии в издании Британской энциклопедии 1891 года: “Ганеман пагубно заблуждался. <…> Он увел своих последователей далеко в сторону от разумных представлений о болезни”.
Отчасти падение интереса к гомеопатии было связано с тем, что медицина постепенно превращалась из героической и опасной в научную и эффективную. Клинические испытания, в частности те, которые выявили опасность кровопускания, последовательно отсеивали рискованные процедуры от действенных методов лечения. И с каждым десятилетием все понятнее становились подлинные причины болезней. Один из важнейших медицинских прорывов произошел как раз во время уже упомянутой лондонской эпидемии холеры 1854 года.
Первая вспышка холеры разразилась в Великобритании в 1831 году, когда умерло двадцать три тысячи человек, затем последовала эпидемия 1849 года, унесшая пятьдесят три тысячи жизней. Во время эпидемии 1849 года акушер доктор Джон Сноу усомнился в общепринятой теории, согласно которой холера распространяется по воздуху посредством неизвестных ядовитых паров. Доктор Сноу был одним из основоположников анестезии и дал хлороформ королеве Виктории при рождении принца Леопольда, поэтому прекрасно знал, как газообразные отравляющие вещества воздействуют на группы людей: если бы холеру вызывал газ, поражались бы целые популяции, однако болезнь, судя по всему, была разборчива в выборе жертв. Поэтому доктор Сноу выдвинул революционную теорию: холеру вызывает контакт с загрязненной водой и нечистотами. Он испытал свою теорию во время следующей вспышки холеры, в 1854 году. В лондонском районе Сохо он сделал наблюдение, которое подтверждало его догадку:
В радиусе 250 ярдов от пересечения Кембридж-стрит и Брод-стрит за десять дней произошло свыше пятисот случаев заболевания холерой со смертельным исходом. Как только мне стало известно о таком положении дел и о масштабах вспышки холеры, я заподозрил, что все дело в загрязнении воды из часто используемой уличной колонки на Брод-стрит.
Чтобы проверить свое предположение, доктор Сноу отметил все смертельные случаи на карте Сохо (см. рисунок на следующей странице) – и подозрительная колонка действительно оказалась в самом эпицентре. Теорию доктора Сноу подкреплял и тот факт, что девять случаев заражения холерой произошли среди завсегдатаев местной кофейни, бравшей воду из той же колонки. А в расположенном поблизости работном доме с собственным колодцем случаев заболевания не было, как и среди работников пивоварни на Брод-стрит, которые также убереглись от заразы, поскольку пили свою продукцию.
Однако главным доводом в подтверждение теории доктора послужил случай с женщиной, которая умерла от холеры несмотря на то, что жила далеко от Сохо. Сноу удалось выяснить, что раньше она жила в Сохо и так полюбила вкусную воду из пресловутой колонки, что попросила доставлять ей по новому адресу воду с Брод-стрит. На основании всех этих наблюдений Сноу убедил городские власти снять с колонки ручку – зараженную воду брать перестали, и это положило конец вспышке холеры. Сноу, которого можно назвать первым в истории эпидемиологом, продемонстрировал все возможности нового научного подхода к медицине. Благодаря ему, вспышка холеры, произошедшая в 1866 году, стала последней в Великобритании.
Ознакомительная версия.
