«…в силу своей малочисленности исландцы до сих пор обходятся без фамилий и даже в самом официальном обращении называют друг друга по имени, иногда с прибавлением имени отца».).
Правда, было ведь у маленького «Покорителя-Тибетца» еще и третье имя, родовое. Но оно ничем не походило на фамилию. Это было самое простое указание на место, откуда вышли его предки: Ганг-Ла, «Снежный перевал»,—так называется расположенный неподалеку, заброшенный в горную глушь буддийский монастырь.
В результате все обстояло как нельзя лучше. Мать мальчика звали Кинзом, отца — Ганг-Ла-Мингма, самого его — Намгьял Вангди, а сестру—Лама Кипу. Никакого общего, единого, «фамильного» имени у них не было, но ни малейших неудобств от этого никто не испытывал: ведь так все обстояло здесь и всегда.
Но жизнь не стоит на месте; новое пришло и к подножию Эвереста. Двадцатый век явился сюда, на купол мира, в горных ботинках, с ледорубом альпиниста в руках; район Чомолунгмы внезапно стал местом паломничества спортсменов всего земного шара. Все переменилось вокруг, и если старый Ганг-Ла так за всю жизнь и не добрался никуда дальше Ронгбукского монастыря на соседних горных высях, то его сыну к сорока годам пришлось побывать и в Дели, и в Бомбее, и даже в Бэкингемском дворце Лондона. Отец разговаривал все с теми же ламами, в шерстяных плащах и широкополых шляпах, да с жителями соседних деревень. Простые, понятные имена были у них — Анг (Любовь), Ламу (Богиня), Ньима (Солнце), Норбу (Самоцвет). А сыну довелось беседовать с ее величеством королевой Британии, называть своим другом принца Петра Греческого и Датского, пользоваться личным самолетом непальского короля, отвечать на вопросы министров и профессоров всего мира. И почти у каждого из этих людей, кроме сложного чуждого имени, была еще и фамилия. Без нее они чувствовали себя так же неудобно, как без платья. Почему?
«Ом-мани-падмэ-ом! Таинственно великое Колесо Жизни, катящееся по миру прекрасному и страшному, и не простому человеку судить о причине причин», — не так ли говорят буддийские ламы?
«Некоторые из наших старых обычаев уже отмерли, — с легкой грустью и с некоторым недоумением размышляет в своей книге Тенцинг Норгэй, удивительный человек, как бы чудом перенесшийся из одной эпохи в другую, миновав ряд длинных веков, — другие быстро исчезают. Мы не цепляемся за прошлое, как народы великих культур; мы легко перенимаем и новые мысли и новые формы быта. Правда, кое-что из старого еще остается: младший по-прежнему всегда наследует у нас больше имущества, чем старший (в том числе ему достается и родовое имя); это относится и к девочкам. Новорожденного нарекают все так же на третий день по появлении на свет; его не возбраняется затем и переименовать, если на то окажутся существенные основания. Так ведь было и со мной. Но сколько нового…
…Иностранцы вечно путают наши имена… Думается… их затрудняет простая вещь: у нас нет фамилий, общих для всех членов семьи. Нет у нас и письменности; поэтому каждый записывает наши имена по-своему.
Чего не знаешь, в том не нуждаешься. Имя! В Соло-Кхумбу имя — это просто сочетание звуков, не более. Однако в нынешнем нашем мире дела осложнились».
И знаменитый горец — умный, даже, если хотите, мудрый, но в то же время еще такой чудесно наивный человек — повествует об уморительных, а вместе с тем любопытнейших трудностях, которые на него обрушились.
Его жену зовут, как уже сказано, очень просто — Анг Ламу, то есть «Милая сердцу богиня». Неплохое имя? Выписывая в Даржилингском банке чеки на нее, он, Тен-Цинг, так и пишет:
«Выплатить милой сердцу богине моей». К этому он уже приучил клерков.
Но вот иностранные джентльмены знакомятся с супругой мировой знаменитости, и… Нет, они не в состоянии именовать ее так странно: «Милая сердцу богиня»… «Конечно нет, шокинг!» (Неприлично (англ.). ).
И каждый из них делает нелепейшую, с точки зрения шерпы, вещь: начинает звать жену именем мужа. Анг Ламу он называет «миссис Тенцинг»!
Какая чепуха! Это так же дико, как если бы кто-то, узнав вашу жену, которую зовут, допустим, Екатериной, вздумал бы называть ее «гражданка Федор» на том основании, что ваше имя — Федор.
Мало того. Две дочери победителя Эвереста носят прелестные шерпские имена: одну зовут Нима, другую — Пем-Пем. Казалось бы, чего лучше? Но вот девочки поступают в школу, в английскую школу. И приходят оттуда в совершенном недоумении: их, двух совершенно различных девочек, окрестили там одним общим именем! Да еще каким! «Папа, они нас называют — обеих! — мисс Норгэй!.. Ха-ха-ха!»
Опять-таки, примерьте это на наши обычаи. Что сказали бы вы, если бы двух детей — ну, скажем, Людочку и Юру, близнецов — педагоги в школе начали величать «товарищами Владимирами» по той единственной причине, что так, Владимиром, зовут их отца? Ни один шерпа понять этого не может: ведь налицо три различных человека! Как же, зачем тогда придавать им одно и тоже имя?
Конечно, учителя охотно объясняют этой милой маленькой дикарке Пем-Пем: «Мы вас зовем по фамилии!», Но именно этого — что такое «фамилия» — Пем-Пем и не знает. И, подобно ей, подобно остальным шерпам, не знали, несомненно, что такое фамилия, все народы мира, пока жизнь не дошла в своем развитии до строго определенной черты.
…приехали ко мне гости: Захар Кириллович Чухопупенко, Степан Иванович Курочка, Тарас Иванович Смачьненький, заседатель Харлампий Кириллович Хлоста; приехал еще… вот позабыл, право, имя и фамилию… Осип… Осип… Боже мой, его знает весь Миргород! он еще, когда говорит, то всегда щелкнет наперед пальцем и подопрется в боки…
Н. В. Гоголь. Вечера на хутора близ Диканьки
Начало римской истории творили люди, известные нам только по имени. Основатели Рима — это Ромул и Рем. А какова их фамилия? Дед этих прославленных близнецов назывался Прока — и только. Отец был Нумитор; воспитателем младенцев, после того как злые люди их покинули, а добрая волчиха выкормила, стал некий Фаустул. Но напрасно мы с вами стали бы рыться в источниках, в надежде найти где-либо их имена с отчествами и фамилиями: ни того, ни другого древний Рим не знал.
Не везде было так. В соседней Греции фамилии тоже отсутствовали, зато «патронимические образования», напоминающие наши отчества, пользовались, как мы видели в предыдущей главе, широким распространением. Более того, к концу греческой истории из них начало выкристаллизовываться даже и нечто, отдаленно напоминающее наши фамилии.
И впрямь, родоначальником греко-египетских царей, правивших с третьего до первого веков до нашей эры, был некто Лаг (Лагос). Понятно, что первый из этих царей, сын Лага Птолемей I, именовался Птолемеем Лагидом, то есть «Лаговичем». Известно также, что у него было личное прозвище — Сотер (Спаситель); он оказал большую помощь жителям Родоса во время одной из войн.
Потомки Сотера царствовали в Египте более двух веков. По установившейся традиции, все они назывались одинаково: Птолемей (Воитель); это имя они наследовали от пращура. Но прозвище каждый из них получал свое, связанное с его личными свойствами и особенностями: Птолемея II, например, звали Филадельфом, что означает Братолюбивый или Сестролюбивый; Птолемея IV — Филопатром (Отцелюбцем); шестого, наоборот, — Филометром (Матерелюбивым). Третий и седьмой Птолемей заслужили прозвания Евергетов, то есть Благодетелей. Прозвища, какими бы почетными они ни были, оставались в этом роду личными кличками, а ведь «фамилия» тем и отличается от клички, что переходит от поколения к поколению по наследству.
И вот, как это ни неожиданно на первый взгляд, наследственным для всех Птолемеев оказалось отчество их родоначальника: всех их мы знаем как Лагидов, то есть как «Лаговичей».
Странность эта — чисто кажущаяся: в нашей русской истории известны такие же или очень похожие явления. Никому не ведомо, были ли дети у полулегендарного варяга Рюрика, первого великого князя Руси. Однако до самой Октябрьской революции множество родовитых семей горделиво причисляло себя к Рюриковичам. Что это — фамилия?
Ничего подобного: «Рюриковичами» были и Барятинские, и Горчаковы, и Долгорукие, и Оболенские, и Шуйские, и Мусоргские. Слово же «Рюрикович» (по своей форме — отчество) стало означать куда более общее понятие: «принадлежащий к самым родовитым семьям».
Примерно то же случилось и со словом «Лагид» в древнем мире. Оно, еще не сделавшись в нашем смысле слова «фамилией», перестало иметь что-либо общее с обычным греческим «отчеством»: «сын Лага». Оно стало означать — «потомок».
Прошли века, и нынешние греки, так сказать эллиниды, потомки древних эллинов, приобрели себе фамилии уже другого, западноевропейского, понятного нам покроя. Многие из них тоже выросли из отчеств; но это уже не те отчества, которые знал античный мир. В современной Греции есть чисто греческие патронимические фамилии: они оканчиваются на «-пуло-с», а это «‑пулос», по свидетельству лингвистов, соответствует нашему «-ёнок» (жеребенок, осленок), обозначающему любое маленькое существо, детеныша; есть и вошедшие в употребление под влиянием турок: эти кончаются на «-огло», от турецкого «огул» — «парень, сын». Но в древнейшее время никаких «фамилий» не было, да они были и не нужны. Почему не нужны? Очень понятно: мир для каждого человека был еще так мал и прост, что одно единственное имя в сочетании с именем отца уже достаточно давало понять, о ком именно идет речь. Каждый изобретал своему дитяти любое имя; имен было много разных, совпадали они сравнительно редко, и, сказав; «Перикл, сын Ксантиппа» или «Софокл, сын Софилла» — вы не рисковали услышать вопрос: «А который это из Софоклов Софиллидов?» Если же такой вопрос и возникал, — как легко было его разрешить. «Тот, который сочиняет славные трагедии». «Та, которую именуют прекраснейшей в Афинах»… Словом, тот, который, «когда говорит, всегда наперед щелкнет пальцем и подопрется в боки». «А! Ну как же, знаем, знаем!»
