— Вовсю! — соглашался я.
Поглядев на наших пескарей, дядя Сева расстроился, отбросил в сторону недоеденный огурец и взялся за свою удочку. Зашел по колено в воду, взмутил ил ногами и пустил поплавок по течению. Поплавок сразу же повело в сторону.
— Тяни! — завопил Мишка.
Дядя Сева поднял и выволок на берег колючего полосатого окуня. Задумчиво взвесил на ладони и хотел уже было выбросить обратно в реку, но Мишка вырвал окуня у него из рук и отбросил подальше от берега.
— Ты что? — разозлился он. — Еще тот окунь!
Дядя Сева страдальчески улыбнулся, но промолчал.
Он снова зашел в воду. Его поплавок медленно поплыл по течению, потом нехотя утонул, словно крючок зацепился за траву.
Дядя Сева резко подсек. Вода забурлила, на поверхность вынырнул огромный лещ и послушно пошел за леской к берегу. Мишка не выдержал и бросился к нему прямо по воде. Лещ отчаянно ударил хвостом и... сорвался.
— Растяпа! — закричал на Мишку дядя Сева, поспешно засунул в спичечный коробок несколько червяков и умчался вверх по течению.
Мишка надулся и старался на меня не смотреть.
Я вздохнул.
Мишка тоже вздохнул.
— Вот это да! — сказал я.
— Ух и лещ! — загорелся Мишка и сразу сник. — Ну разве я виноват? Ну, скажи, только по-честному.
— Конечно, нет, — соврал я. — С любым могло бы случиться.
Мишка сначала обрадовался, а потом снова погрустнел.
— Ну уж скажешь. С тобой-то этого не случилось...
— У меня выдержка! — похвастался я.
Мишка засопел и перешел на другую сторону заливчика.
Стемнело.
Я поймал еще десяток пескарей и окуньков. Ничего себе, величиной с ладонь!
А Мишке посчастливилось. Он напал на стаю ершей и притащил их штук пятьдесят.
Мы почистили всю рыбу, развели костер, даже уху успели сварить — а дяди Севы все еще не было.
— Может, утонул? — испугался вдруг Мишка.
— Что ты, — успокаивал я его, а у самого на душе было еще как тревожно. — Придет.
— Вот и отпускай его одного, — проворчал Мишка. — Да еще с ночевкой. Хорошо, что мы с ним пошли! А то бы он без нас пропал.
— Как пить дать, — пошутил я. — Только неизвестно, кого с кем отпускали. Его — с нами или нас — с ним?
Мы засмеялись.
Послышались шаги.
Мишка вскочил.
К костру подошел дядя Сева и бросил на траву что-то тяжелое.
Подул ветер и заиграл длинными языками пламени. Мы остолбенели. В траве лежал здоровенный сазан. Не вру, больше моей руки! Толстый-претолстый! А на жабрах у него висели пиявки.
— Не клюет что-то, — пожаловался дядя Сева.
— Ничего себе не клюет! — воскликнул Мишка.
Мы с ним чуть не передрались из-за сазана. Каждому хотелось его потрогать, взвесить на руках, полюбоваться им.
— Ну, давайте, что там у вас, — засмеялся дядя Сева. — Заслужил?
— Еще как заслужил!
Я дул на обжигающую губы уху и невольно думал: повезло Мишке. Такую рыбину домой привезут. А у меня завтра спросят: ну как, рыбак, где твоя рыба? А мне и показать нечего, кроме пескарей. Ну, этих ты можешь и у дома ловить, — скажут родители. Нечего, мол, с ночевкой ходить в даль такую. И без Дона спокойно обойдешься! А разве они понимают, что раз на раз не приходится? Главное — настойчивость, терпение, выдержка. Лишь бы что-нибудь большое попалось — вытащить я сумею. Ну разве я виноват, что сегодня сазан у дяди Севы клюнул, а не у меня?! А вот лещ у него сорвался. А у меня бы ни за что, как бы там Мишка ни бегал вокруг него. У меня что на крючке, то на берегу!
А вообще-то справедливо, конечно, что дядя Сева сазана поймал. Он в гости приехал. Да и нам краснеть не придется, что мы его на Дон завлекли. А то сказал бы потом, что мы его обманули. Теперь-то он сам убедился, что мы не какие-то там трепачи, а всегда правду в глаза режем. Сказали ему, что лещи берут, — и берут! Не говорили ему про сазанов— и то попался! Да еще какой!
Мы опустошили котелок до самого дна.
Потом мы лежали на сене и молчали.
Тихо журчал ручей.
— Леша, а ты когда-нибудь ночевал на реке? — спросил Мишка.
Я хотел соврать, но потом признался:
— Нет. А ты?
Мишка даже заворочался, так трудно было ему признаться, что тоже нет. Помолчал немного, а потом:
— Не-е...
Небо было усыпано миллионами, нет, миллиардами, нет, миллионами миллиардов звезд. Маленьких и больших, тусклых и ярких. Если пристально смотреть на звезды, они расплываются. А если взглянуть на них мельком, они яркие, холодные, далекие. Никогда не видел такого неба. Над городом оно совсем другое. Там на него даже внимания не обращаешь. И потом дома мешают во всю ширь взглянуть. А здесь небо огромное, и нет ему ни конца, ни края. И если задуматься и долго-долго смотреть в небо, то кажется, что никого кругом нет. А только ты и небо. И даже становится как-то немножко не по себе. Нет, не то, чтобы страшно... Совсем нет, а что-то другое. Странно как-то. Я даже представил себе почему-то пещерных жителей, наших далеких предков. Они вот так же лежали на траве и смотрели в небо. И, наверное, думали, что звезды — очень и очень маленькие. И совсем не знали, что это далекие-предалекие миры, что звезды во много раз больше, чем солнце. А луна меньше самой маленькой звезды.
Интересно все-таки, раньше я никогда не обращал внимания на небо. Ну, небо и небо. А сейчас я открыл его для себя.
Небо спокойно смотрело на нас и подмигивало сотнями глаз-звезд. Небо и улыбаться умеет. Когда на нем месяц, оно улыбается. Ведь месяц похож на улыбающийся рот, правда? Не верите, посмотрите когда-нибудь.
Я заснул.
Дядя Сева разбудил нас на самой заре.
Река была окутана паром. Я никогда раньше не видел рассвета на реке. Не видел реки в пелене тумана, не видел встающего солнца, не видел травы, унизанной ожерельями росы. И никогда не дышал таким воздухом.
Все просыпалось вокруг: деревья, вода, трава, земля и ручей...
На востоке поднималось солнце. Огромное солнце выходило словно из земли. Оно вставало за деревьями, такими искрящимися, с четкими черными стволами.
Над водой закружились сотни вертолетов — стрекоз. А река дымилась, словно отдавая холод, накопленный за ночь.
— Пусть всегда будет солнце... — потихонечку напевал Мишка, разматывая удочку.
Хорошо, что оно светит. Да еще как светит!
Хорошо, что оно веселое. Да еще какое веселое!
Главное — мы его видим каждый день. И оно никогда не прогуливает, не то, что мы!
Раньше я никогда не обращал внимания на солнце. Светит — и ладно. А сегодня заново открыл его для себя...
Опять пошли пескари. Даже дядя Сева не мог ничего поймать, кроме «этих проклятых пескарей», как он сказал.
И он опять от нас убежал на свое вчерашнее место.
Мы с Мишкой переглянулись и тут же двинулись за ним.
Дядя Сева остановился на голом, открытом берегу, изрытом коровьими копытами. Река внизу была желтая, загадочная. Она закручивалась десятками воронок и кружила в водоворотах юркие щепки.
Дядя Сева сделал длиннющий отпуск, наживил свежего червяка и закинул подальше от берега.
Мы с Мишкой сделали то же самое.
Течение быстро снесло наши лески, и мы все трое перезакинули удочки.
И снова течение снесло их. И не было ни единой поклевки.
И опять мы перезакинули.
Так мы трудились часа два. И все без толку. Даже надоело.
А потом...
Мишкину удочку согнуло чуть ли не пополам.
— Тяни, тяни! — командовал Мишка сам себе и бежал по берегу, боясь, что рыба порвет леску.
— Дядь! — взмолился он.
Дядя Сева даже не обернулся:
— Сам тащи. Приучайся самостоятельно.
Мишка вылетел на открытый песчаный берег и решительно потянул удочку к себе. Из глубины вынырнул широченный лещ и бешено заплескался. Но Мишка дал глотнуть ему воздуха и, стараясь, чтобы голова леща не скрылась в воде, осторожно подвел его к берегу. И с размаху плюхнулся на него. Только брызги полетели.
Крепко прижав леща к груди, Мишка подальше отбежал от берега. Он прыгал с лещом в руках в густой траве и орал как бешеный:
— Поймал! Поймал! Сам поймал!
— Тихо! —- гаркнул дядя Сева. — Рыбу распугаешь!
Мишка сразу притих. Быстро отнес леща к нашему стогу и закинул удочку точь-в-точь на прежнее место.
Внезапно мой поплавок лег набок, полежал так секунду, словно ему начхать на течение, и... скрылся под водой.
— Клюет, — зашипел дядя Сева.
Но я выждал немного — поплавок все не появлялся — и с силой подсек. Дальше все было, как у Мишки. Боясь, что рыба оборвет леску, я бежал по берегу и умолял дядю Севу помочь, а он отказывался. Долго выводил леща на песчаный берег, дал ему глотнуть воздуха и плюхнулся на него грудью.
...Мы возвращались домой.
Каждый нес на длинном пруте здоровую рыбину. Мы с Мишкой — лещей, а дядя Сева — сазана.
