Чарлз Рейч продолжает социально-критические традиции в послевоенной американской социологии, представленные такими хорошо известными именами, как Дэвид Рисмэн, Ч. Райт Миллс, а в следующем за ними поколении — Кеннетом Кенистоном, Амитаи Этциони, Майклом Харрингтоиом и рядом других. В отличие от подавляющего большинства своих университетских коллег, не отваживающихся перешагнуть рамки респектабельного «нонконформизма» и умеренного реформизма, он озабочен не тем, как усовершенствовать государственно-монополистическую систему и модернизировать ее применительно к современным требованиям, а тем, как найти выход за ее пределы. Конечно, критика государственно-монополистической «корпоративной системы» Рейчем, как и обличение Миллсом «властвующей элиты», при всем их радикализме остаются в русле общедемократических требований и абстрактно-гуманистических социальных идеалов. Антикапиталистический радикализм такого рода ведет не к марксизму, а к утопизму, и тем вернее, чем он ярче выражен.[100]
Обличительный пафос Рейча действительно во многом напоминает Райта Миллса, хотя ему явно недостает основательности последнего. Что же касается теоретического содержания концепции Рейча о социальных функциях сознания, то им он обязан в первую очередь Дэвиду Рисмэну, профессору Гарвардского университета, разработавшему в свое время учение о так называемом «социальном характере». Согласно Рисмэну, каждой исторической эпохе в поступательном развитии общества присущ определенный «идеальный тип» социального характера людей, наиболее полно отвечающий тем требованиям, в том числе моральным, которые данное общество предъявляет к личности. Не вдаваясь в подробности этой теории, обстоятельно изложенной автором в книге «Одинокая толпа», следует отметить, что он выделяет три основных типа социального характера, последовательно сменявших друг друга на протяжении нескольких столетий: «традиционно-ориентирован-ный, мотивированный обычаями и страхом быть отвергнутым своим родом или сословием; внутренне-ориентированный, черпающий мотивы своего поведения в индивидуальном призвании, последовательно выраженный в пуританской этике и отвечающий эпохе свободного предпринимательства; и, наконец, внешне-ориентированный, движимый мнением окружающих о себе и наиболее соответствующий современной эпохе монополистического капитализма и бюрократических организаций.[101] Этот последний тип, по мнению Рисмэна, воплощает в себе такие черты характера, как неуверенность личности в своих силах, стремление быть похожим на других, приспособленчество к внешним обстоятельствам жизни, склонность к конформизму в политике и т. д.
Не требуется особой проницательности, чтобы узнать в перечисленных типах социального характера соответствующие им исторические типы сознания Рейча; традиционный тип отбрасывается им как излишний для истории США, внутренне-ориентированный, по существу, отождествляется с Сознанием I, а внешне-ориентированный — с Сознанием II, которое, в свою очередь, призвано сменить следующее за ним Сознание III. Надо сказать, что заключительная глава „Автономия и утопия“ книги Рисмэна в значительной мере уже предвосхищает появление аналогичного социального характера, наделенного многими чертами Сознания III. Эти взгляды получили дальнейшее развитие в пространном предисловии Рисмэна к массовому изданию книги в 1968 году, а затем в статье „Одинокая толпа“ — двадцать лет спустя», опубликованной в журнале «Энкаунтер», где он, в частности, связывал свои надежды на изменение «морального климата» в стране с движением протеста альтруистически настроенной американской молодежи, с возрождением утопического духа.[102]
Собственно говоря, «Молодая Америка» как раз и является таким по преимуществу утопическим сочинением, причем не только в смысле ее объективной оценки, но отчасти по намерению самого автора. Иначе нам пришлось бы предположить у него политическую наивность, совершенно невероятную для сорокатрехлетнего профессора права в одном из ведущих университетов страны, долгое время работавшего в Верховном суде США, консультантом на Уолл-стрите и советником крупной юридической фирмы в Вашингтоне, выполнявшего деликатные функции посредника между корпорациями и правительственными учреждениями.
Вот почему стереотипный упрек в утопизме, адресованный Рейчу многочисленными рецензентами и убийственный для общественного деятеля, стремящегося выглядеть реалистом и прагматиком, бьет мимо цели, когда речь идет о человеке, сознательно стремящемся быть утопистом. Конечно, нарочитый утопизм Рейча облечен в современную форму; Рейч ищет свою утопию не в заморских странах и не на других планетах, а в сознании окружающих его людей, то есть именно там, где находится ее местопребывание. Многие страницы из книги Рейча представляют собой своего рода «параллельные места» по отношению к книгам Эдварда Беллами «Взгляд назад» и особенно «Равенство», хотя и изложены языком современной социологии.[103] Само по себе это сравнение с Беллами говорит скорее в пользу Рейча, ибо выдающийся американский утопист конца прошлого столетия оказался несравненно более проницательным в отношении будущего Соединенных Штатов, чем профессиональные социологи, экономисты и юристы его времени.
Утопизм, однако, далеко не является критерием истинности суждений и даже в том случае, когда он намеренный, не избавляет от критики. Характерная черта утопий состоит не столько в нереальности провозглашаемых ими целей и социальных идеалов (хотя и это весьма часто имеет место), сколько в практической недостижимости их с помощью тех средств, которые рекомендуют их авторы. Что же касается самих идеалов, сформулированных утопистами, то многие из них были реализованы на протяжении истории, пусть другими средствами, чем те предполагали. Если мы теперь обратимся к «Молодой Америке» Рейча, руководствуясь этими критериями, то прежде всего обнаружим, что провозглашаемый им социальный идеал в основном заимствован у марксизма, хотя и отягощен солидным грузом абстрактного гуманизма и мелкобуржуазного радикализма. В приведенном Рейчем списке авторов, которым он считает себя наиболее обязанным, имя Маркса стоит на первом месте. Принципиальное значение для характеристики социального идеала Рейча имеет, однако, не это формальное соображение, а то обстоятельство, что в заключительной главе своей книги он фактически воспроизводит марксистское обоснование всестороннего развития личности как конечной цели общественного прогресса, включая такие предпосылки для этого, как превращение труда в творческую потребность, устранение отчуждения, изобилие материальных и духовных благ, ликвидация односторонней специализации и т. д. Человек, обладающий Сознанием III, — это, согласно Рейчу, человек, стремящийся осуществить свое социальное призвание в условиях совпадения личных и общественных интересов.
На протяжении всей книги Рейч ведет едва завуалированную полемику со взглядами Джона К. Гэлбрейта и Герберта Маркузе — двух идолов американской интеллигенции, оппозиционно настроенной по отношению к истэблишменту.
Основной упрек, который Рейч бросает им обоим, в сущности, сводится к недооценке ими революционного потенциала американского народа: «Все правоверные либеральные и радикальные размышления о социальных изменениях и революции сводятся к тому, что имеются два основных пути воплощения сознания в эффективное действие. Один из них, предпочитаемый либеральным истэблишментом, — использование существующей легальной, административной и демократической процедуры для того, чтобы приблизить желательные изменения. Студентам и радикалам советуют действовать „в русле законности“. Другой путь — противопоставление в политике силы силе». По мнению Рейча, оба эти пути, за которые выступают Гэлбрейт и Маркузе, представляют собой практическое отречение от революции, в первом случае явное, а во втором — скрытое: «Опыт с действиями „в русле законности“, приобретенный людьми нового сознания, подтверждает то, что давно уже должно было стать очевидным: если эти действия и предназначены для социальных изменений, то исключительно в рамках существующей системы. Для более радикальных изменений они оказываются тупиком. Остается противопоставить силу силе, в чем и состоит революционная тактика „новых левых“».
Рейч отвергает альтернативу, которой придерживаются многие «новые левые» в США, — либо вооруженная борьба, либо капитуляция. Призыв к вооруженной борьбе против «корпоративного общества» в существующей сейчас обстановке, продолжает Рейч, — громкая псевдореволюционная фраза, призванная оправдать отказ от поисков иных, действенных форм борьбы. Те, кто выдвигает подобную перспективу, замечает он, тут же от нее отказываются и приходят к пессимистическим выводам. Больше того, «почти все теоретики новых левых, начиная с Маркузе, согласны в том, что революция в Соединенных Штатах в настоящее время невозможна. А многие считают, что если что-нибудь и произойдет, то это вызовет реакцию со стороны крайне правых элементов, которая начисто сметет остатки новых левых».[104] Радикализм маркузианцев, следовательно, прямо пропорционален их социальному пессимизму и служит преимущественно для его благовидного оправдания, иронически заключает Рейч. Они призывают своих последователей к борьбе не ради победы, а для успокоения своей совести, по экзистенциалистским рецептам; и не случайно наиболее последовательные поборники подобных взглядов кончают тем, что готовы искать прообраз грядущей революции в Китае, в Африке, в Латинской Америке — словом, где угодно, но не у себя в стране.
