Ознакомительная версия.
Шут. Михаил Клодт. 1897 г.
Соколиная и кречетная охота издавна считалась благородной забавой князей и царей. Птицы ловились в Сибири и на берегах Печоры посредством сетей, к которым привязывали для приманки голубей. Кречеты ценились в особенности; этот род соколов был огромного роста – до двух футов, с необыкновенной легкостью в полете, цветов: бурого, пестрого, серого, красноватого и белого; белые кречеты ценились выше всех по достоинству. Птиц этих следовало приучать и сделать ручными, то есть чтобы они, по желанию охотника, слетали с его руки, хватали на лету добычу и возвращались к нему с ней. Чтобы довести их до такого состояния, несколько суток (трое или четверо) не давали им спать: для этого надевали им на ноги путы и сажали на кольцо, повешенное на веревку. Как только птица начинала засыпать, сокольник потрясал кольцо; от этого беспокойства она забывала прежнюю свободу и впадала в беспамятство. Однако после некоторого времени птица опять дичала и снова надо было ее приучать. У царей этим занимались сокольники, составлявшие особый отдел в числе царской дворни. Звание это существовало в старину при князьях. Еще в XIV веке великие московские князья по договорам с Великим Новгородом посылали в Двинскую землю своих сокольников на промысел за птицами. Василий Иоаннович, любитель охоты, брал вместе с собаками на охоту и кречетов. При Иоанне Васильевиче сокольники получили правильную организацию; учреждено было звание сокольничего, начальника сокольников. Из Северо-Восточной Руси привозили царю ежегодно кречетов в больших коробах, обитых в середине овчинами. При царе Борисе охота с кречетами и соколами составляла обычную царскую потеху. Но никогда соколиная охота не была в такой чести, как при Алексее Михайловиче. Этот царь любил ее до страсти. Сокольники поставлены были по достоинству выше стольников, а сокольничий был царев любимец. У него был помощник, называемый подсокольничим, и начальные сокольники; в ведении каждого из них были рядовые сокольники, а при них состояли поддатни, или ученики; царь облекал возведение их в должности византийской обрядностью. Каждый из царских кречетов носил особое имя; из таких имен некоторые были и не русские (Гамаюн, Малец, Беляй, Смеляй, Умор, Ширяй, Промышляй, Мастер, Арбач, Буян, Армач, Ардач, Казак, Алай, Адар, Бумар, Амар, Любава, Людава). Любимое поле охоты у царя Алексея было в Коломенском селе; но иногда царь ездил с сокольниками по более отдаленным краям, например, около Твери и Владимира. Охотились за всеми птицами; но преимущественно царь любил охоту за такими, с которыми дело не обходилось без боя и где его любимые соколы и кречеты одерживали победы. Каждая такая стычка называлась ставкой; царь особенно любил ставки с коршунами. Кречеты делали разные маневры: враги то расходились, то сходились; иногда воздушное поле битвы простиралось версты на три, и на этом пространстве происходило до семидесяти ставок в одну добычь. Случалось, что кречет залетал далеко и пропадал: тут наступало время досады и гнева; но зато наступало время радости, когда беглец возвращался. Царь записывал время знатных побед, одержанных кречетами, челигами и соколами, их полеты кверху и книзу. Иногда царь посылал своих птиц в подарок посторонним государям, особенно в Персию, потому что шах персидский их любил. Русские птицы ценились до 1000 рублей за штуку.
Праздники были временем отклонения от обычного порядка ежедневной жизни и сопровождались разными обычаями, укоренившимися в домашней жизни. Благочестивые люди вообще почитали приличным ознаменовать праздничное время делами благочестия и христианского благотворения. Ходить в церковь к установленному богослужению была первая потребность; кроме того, хозяева приглашали к себе духовенство, служили в доме молебны и считали долгом кормить нищих и подавать милостыню. Таким образом, цари учреждали трапезы для нищих в собственных своих хоромах и, покормивши их, из собственных рук раздавали деньги, отправлялись в богадельни, посещали тюрьмы и давали милостыню заключенным. Такие благотворительные путешествия происходили особенно перед большими праздниками: перед Пасхой и Рождеством Христовым, также на Масленице; но совершались и в другие христианские праздники. Обычай этот соблюдался повсеместно знатными господами и вообще зажиточными людьми. Алчных кормить, жадных поить, нагих одевать, больных посещать, в темницы приходить и ноги умывать, по выражению того времени, составляло самое богоугодное препровождение праздничных и воскресных дней. Были примеры, что за такие благотворительные поступки цари повышали в чины, как за службу. Дни праздничные считались приличнейшим временем для пиров, как уже было сказано выше. Законодательство русское помогало Церкви, возбранявшей отправлять житейские труды в праздничное время; запрещало судить и сидеть в приказах в большие праздники и воскресные дни, кроме, впрочем, важных нужных государственных дел; торговые люди должны были прекращать свои занятия накануне воскресного и праздничного дня за три часа до вечера; и даже в будни по случаю храмовых праздников и крестных ходов запрещалось работать и торговать до окончания богослужения; но эти правила исполнялись плохо, и несмотря на строгую подчиненность церковным формам в жизни, несмотря на то, что русские даже время считали не иначе, как праздниками, к изумлению иностранцев, они торговали и работали и по воскресеньям, и по христианским праздникам. Зато простой народ находил, что ничем так нельзя почитать праздника, как пьянством; чем больше был праздник, тем ниже был разгул, тем больше поступало в казну дохода в кабаках и кружечных дворах, даже во время богослужения пьяницы уже толпились около питейных домов. «Кто празднику рад, тот до свету пьян», – говорил и говорит народ великорусский.
Шествие на осляти. «Путешествие по Московии». А. Мейерберг.
В XVI и XVII веках Новый год праздновался 1 сентября. Этот праздник назывался днем летопровождения. В Москве все духовенство собиралось в Кремль, тысячи народа толпились на площади. Патриарх с клиром и духовенством выходил на Красную площадь; выходил царь в сопровождении множества бояр и ближних людей, в великолепных нарядах. Патриарх целовался с царем в церкви, осенял его благословением, потом осенял весь народ на все стороны, призывая благословение на прошедший год. Такое же благословение торжественно давали и епископы. День этот проводился весело русским народом.
За неделю до Рождества Христова толпы привлекались на зрелище пещного действа, которое отправлялось во многих местах и дольше всего сохранялось в Новгороде. Что оно некогда было и в Москве, указывает существование «халдеев», которые, по известию Олеария, дурачились по улицам во время святок. Зрелище происходило в церкви. Этот оригинальный обряд совершался в воскресенье перед праздником Рождества Христова. Если праздник приходился на понедельник или на вторник, тогда пещное действо совершалось в неделю святых праотцев, а если праздник был в один из прочих пяти дней, то в неделю святых отцов. Приготовления к нему начинались еще за несколько дней, например, в среду. Тогда в церкви разбирали паникадило над амвоном и приготовляли подобие печи. В субботу после обедни пономари по приказанию ключаря убирали амвон: на его место ставили пещь и около нее большие железные шандалы с витыми свечами. Начиналась вечерня; благовест к ней, ради торжественности, длился целый час. Тут в первый раз появлялись люди, которые должны были представлять действо чуда над отроками. Это были отроческий учитель с тремя отроками и халдеи. Отроки одеты были в стихари с венцами на головах, халдеи в странном одеянии, называемом халдейским платьем, в шлемах, с трубками, в которых была вложена плавучая трава, со свечами и с пальмами. Когда святитель входил в храм, впереди него шествовали отроки с зажженными свечами; один халдей шел по правую руку, другой по левую. Во время входа в алтарь святителя халдеи оставались в трапезе, отроки входили в алтарь северными дверьми и пели вместе с поддьяками. Во время заутрени, за 6 часов до рассвета, происходило представление. Святитель входил в храм также с отроками и халдеями в том же порядке, как и накануне, во время вечерни; отправлялась заутреня, отроки все это время находились в алтаре. Но когда оканчивали седьмую песнь канона, посвященную, как известно, воспоминанию события трех отроков, тогда начинали петь особый канон в честь них, где ирмосы и причеты были составлены применительно к повествованию пророка Даниила об отроках. На седьмой песне этого канона отроческий учитель творил по три поклона перед образами и, поклонившись святителю, говорил: «Благослови, владыка, отроков на уреченное место предпоставити!» Святитель благословлял его, говоря: «Благословен Бог наш, изволивый тако!» Тогда учитель отходил, обвязывал шеи отроков по шеям убрусами и по знаку святителя отдавал халдеям; халдеи, держась за концы убрусов, шли один впереди, другой позади отроков; отроки держались за руки. Дойдя до приготовленной печи, один из халдеев, указывая на печь пальмой, говорил: «Дети царевы… видите ли сию пещь, огнем горящую и вельми распаляему?» Другой добавлял: «Сия пещь уготовася вам на мучение». Один из отроков, представлявший Ананию, говорил: «Видим мы пещь сию, но не ужасаемся ее: есть бо Бог наш на небеси, ему же мы служим, той силен изъяти нас от пещи сия!» Представляющий Азарию продолжал: «И от рук ваших избавит нас», а Михаил заканчивал: «А сия пещь будет не нам на мучение, но вам на обличение». Потом протодьякон зажигал свечи отроческие и стоял на царских дверях, а отроки пели: «И потщимся на помощь», как бы готовясь к мучению. По окончании пения протодьякон, стоявший со свечами, вручал их святителю; отроки подходили к нему, и каждый получал от него свечу, целуя руку святителя. Учитель развязывал каждого отрока перед получением святительского благословения. После этого начинался такой диалог между халдеями: «Товарищ!» – «Чево?» – «Это дети царевы?» – «Царевы». – «Нашего царя повеления не слушают?» – «Не слушают». – «А златому телу не поклоняются?» – «Не поклоняются». – «И мы вкинем их в пещь?» – «И начнем их жечь». Тогда брали под руки Ананию и кидали его в печь, потом говорили Азарии: «А ты, Азария, чево стал? И тебе у нас то же будет». Тут же брали Азарию и вели в печь. Наконец, таким же образом поступали и с Михаилом. Чередной звонарь являлся с горном, наполненным угольями, и ставил под печь. Протодьякон возглашал: «Благословен еси Господи Боже отец наших! Хвально и прославлено имя твое во веки!» Отроки повторяли этот стих, а халдеи ходили около печи с трубкой, со свечами и с пальмами, метали из трубок плавучую траву, примериваясь пальмами, как будто раздувая огонь. Протодьякон читал песнь отроков: «И прави путие твои, и судьбы истинны сотворил еси». За ним пели дьяки; когда же протодьякон возглашал: «И распаляшеся пламень над пещию», отроки пели: «Яже обрете о пещи халдейстей». Тогда ключарь принимал от священника благословение ангела спущати в пещь. Дьяконы брали у халдеев трубки с плавучей травой и огнем; протодьякон громко возглашал: «Ангел же Господен сниде купно со Азариною чадию в пещь», и когда доходил до стиха: «Яко дух хладен и шумящ», тогда являлся ангел, держа свечу и спускаясь сверху с громом в печь; халдеи, державшие в это время свои пальмы высоко, падали, а дьяконы опаляли их свечами. Отроки зажигали в венцы свои три свечи ангела. Халдеи между собой вступали в такой разговор: «Товарищ!» – «Чево?» «Видишь ли?» – «Вижу». – «Было три, а стало четыре… Грозен и страшен зело, образом уподобися Сыну Божию». Отроки в пещи держали ангела – два за крылья, а один за левую ногу. Потом ангел подымался и бросал отроков сверху, протодьякон читал песнь отроков; отроки пели ее в печи, а вслед за ними повторяли ее дьяки правого, потом левого клироса; халдеи зажигали вновь потухшие свечи и стояли с поникшими головами; когда же песнь доходила до места «Благословите трие отроцы», ангел снова спускался с громом и трясением в печь, а халдеи от страха падали на колени. По окончании всей песни ангел поднимался вверх; халдеи подходили к печи, отворяли ее двери, стояли без шлемов, или туриков (которые спадали у них при первом появлении ангела), и вели между собой следующий разговор: «Анания! гряди вон из пещи!» «Чево стал? Поворачивайся! Не имет вас ни огонь, ни солома, ни смола, ни сера». «Мы чаяли – вас сожгли, а мы сами сгорели!» После этого халдеи выводили за руки отроков из печи, одного за другим, сами надевали на себя турики, брали в руки свои трубы с плавучей травою и огнем и становились по обе стороны отроков. Обряд оканчивался многолетием царю и всем властям. Заутреня продолжалась обычным порядком. После славословия протопоп с отроками входил в пещь и читал там Евангелие. По окончании заутрени печь убирали и ставили снова амвон на прежнее место. Новгородская халдейская пещь до нашего времени хранилась в соборе Св. Софии и в настоящем (1860) году перевезена в Императорскую Академию художеств. Это полукруглый шкаф без крышки, с боковым входом, на подмостке. Стены ее разделены на части продольными колонками, очень искусно украшенными резьбой. По стенкам находились некогда изображения, теперь не существующие. Резьба была позолочена.
Ознакомительная версия.
