— О чем?
— Да обо всем. О судьбах индийского театра и кино, о новых тенденциях в живописи, о последней мушаире, на которой состязались лучшие поэты города, о текущей сессии парламента — и вообще обо всем на свете. Кафе являются теми местами, где узнаются и обсуждаются новости, создаются мнения, и отсюда они разносятся по издательствам и офисам, по отелям и гостиным. Советую посетить хоть один из кафи-хаусов.
— Пойдем сейчас?
— Да, если вы свободны.
Мы идем на стоянку такси. Издали видим в тени раскидистого дерева стайку черных машин с желтыми крышами. Возле них на плетеных лежанках и прямо на асфальте лежат и сидят таксисты. Отдыхают. Подходим. Старший по стоянке кричит, вызывая очередника. Никто не реагирует. На повторный призыв с плетеной лежанки — чарпоя, почесываясь, зевая и улыбаясь, поднимается сикх. (Почти все таксисты здесь — сикхи. Тюрбан на голове и стальной браслет на правой руке — почти у каждого водителя в Северной Индии.) Он лениво подходит к машине, распахивает дверцу и приглашает нас сесть в машину. С ужасом замечаем, что его машина, оказывается, стояла не в тени, а на солнце. Наш шофер уже проснулся окончательно и готов везти нас куда угодно. Он включил счетчик и обжег себе при этом пальцы, — на индийских такси счетчики укреплены снаружи, на радиаторе, — а затем вторично озарил нас ослепительной улыбкой и снова пригласил в машину. Ныряем в нее, как в духовку, как в пекло. Быстро подсовываем под себя газеты — иначе усидеть на раскаленном сиденье невозможно — и просим:
— Кафи-хаус, плиз.
— О’кэй.
В машине нам уже не до разговоров. В опущенные окна врывается горячий воздух, а внутри градусов под шестьдесят. Наш сикх, небрежно бросив тонкую руку' на баранку, ведет машину на прославленный манер делийских таксистов, то есть так, что мы каждую минуту замираем, видя, что уж сейчас-то столкновения никак не избежать.
Он едет по правой стороне, хотя движение левостороннее, обгоняет, будучи четвертым, там, где уже обгоняют трое, да еще перед мчащимся навстречу автобусом. Только чудо спасет нас!.. Только чудо!..
И чудо происходит. Автобус проносится в трех сантиметрах от нас, а таксист — для него это все в порядке вещей — мчит нас вперед, поминутно высовывая в окно руку и нажимая грушу своего оглушительного клаксона, который укреплен на крыше. По ходу дела он разглядывает нас в зеркало, посылая нам улыбки, поправляет на себе тюрбан, подкручивает усы, оглядывается на встречные машины, что-то кричит обгоняемым моторикшам, и мы бы не удивились, если бы при этом он еще просматривал сегодняшнюю газету.
Доехали живыми. К машине бросилось несколько вихрастых мальчишек — открыть дверцу. Тот, кто добежал первым и ухватился за ручку раньше других, приглашает вас выйти и ждет монетки, сияя глазами и зубами. Монетка дана. Платим и своему водителю три рупии — вдвое против счетчика. Он быстро прикасается деньгами ко лбу в знак благодарности и дарит нам последнюю улыбку. Зубы сверкают в черноте усов и бородки, как «серп молодого месяца в разрыве туч», и машина мигом исчезает в ревущем океане транспорта.
А мы смотрим на ту сторону улицы, на двери кафи-хауса. Но, чтобы его достичь, надо сначала перейти на ту сторону, а уже пять часов. И это значит, что по улице движется река, поток, лавина велосипедистов. Они едут по два, по пять, по восемь человек в ряд, в обнимку и просто рядом, они обгоняют друг друга, обгоняют автобусы, такси и моторикш. Они выскакивают из-под самых колес автобусов и лавируют между машинами так, что кажется, будто их велосипеды извиваются как змеи. Они едут по двое и по трое на одном велосипеде. Они все спешат домой с работы. Надо подождать, пока в этом потоке образуется прорыв. Стоим на солнце, обливаясь потом, ждем.
— Ну вот, пошли скорей!
Почти бежим, чтобы успеть. Нас слегка задевает только один из велосипедистов и, тут же остановившись, извиняете я с милой улыбкой.
— Все в порядке, — говорю я, — не беспокойтесь, пожалуйста.
Теперь скорее, прочь с солнца, под сень галереи, к дверям кафи-хауса, где прекрасный кондиционер и всегда прохладно.
Входим. Окунаемся в охлажденный воздух, как в райское озеро. Заказываем кофе-гляссе и мороженое.
— Что угодно еще?
— Ничего, спасибо. Как можно больше мороженого. И кофе-гляссе.
Сразу же из-за соседнего столика к нашему пересаживается один журналист, с которым меня познакомили на вчерашнем спектакле. Начинаем разговаривать о пьесе, артистах, авторе. Журналист кивает каким-то людям.
— Можно? — спрашивает он.
— Конечно, будем очень рады.
Его друзья тоже подсаживаются к нам, и закипает тот типично индийский, легкий и живой разговор, в котором вперемежку с шутками и взрывами хохота собеседники обмениваются своими соображениями по поводу новой танцевальной программы, последнего выступления министра финансов, открытия ежегодной выставки картин в Академии искусств и т. д. и т. п.
После кофе нас приглашают посетить выставку одного молодого художника.
Оставив деньги на столе, мы покидаем полумрак кафи-хауса и снова попадаем в раскаленный ад улицы. В первые секунды прикосновение жаркого воздуха к холодной коже кажется даже приятным, но через минуту вы уже начинаете вспоминать место, где вам было «почти холодно», и мечтать о любом крове над головой, о любой тени и хотя бы о вентиляторе-пропеллере, если уж нет кондиционера. И конечно, о стакане холодной воды с лимоном, которую вам предложат всюду, куда бы вы ни вошли. Или о бутылке ледяной кока-колы…
Десять минут в раскаленном такси, и мы у цели. Хватая горячий воздух пересохшим ртом, я вбегаю под своды выставочного зала. Вот она, вода.
— Еще стакан, пожалуйста. Благодарю вас.
Теперь можно подумать о картинах. Картин не очень много. Все они абстрактные. Это модно. Медленно идем вдоль стен. Все кажется знакомым по столь многим выставкам. Вот это как будто уже где-то было. И это тоже. Да и это. Мой спутник представляет мне художника.
— Скажите, пожалуйста, — спрашиваю я его, — как вы выбираете названия для своих картин? Почему это «Путешествие», а это «Ноктюрн»? А это «Девушка у пруда»?
— Я даю им имена, как люди дают имена своим детям.
— Да, но ведь имена детей не связаны с какими-то конкретными понятиями. Тем более с предметными. И не должны вызывать ассоциаций. Я хочу понять, почему именно это «Девушка у пруда»?
— Это нельзя объяснить. Это необъяснимо, как любовь. Это нельзя и понять.
— Вы хотите сказать, что пытаетесь передать цветовой гаммой свое восприятие того или иного явления?
— Да, пожалуй.
— Но не боитесь ли вы, что будете одиноки в своем творчестве, что оно не найдет отклика в сердцах людей? И понимания.
— Я не нуждаюсь в людях, я творю для себя.
— А для чего эта выставка? Для кого, если не для людей?
— Пусть смотрят.
— Но ведь здесь сейчас пусто. Много ли у вас было посетителей?
— Нет, немного. Я творю для избранных, для тех, кто понимает.
— Но вы только что сказали, что этого нельзя понять…
Осмотрев выставку, мы снова попали в раскаленную атмосферу улиц и площадей Дели.
Здесь я должна пояснить читателю, что ниже его ожидает несколько разделов — от второго до восьмого, — уводящих в глубины истории. Включение их в число предлагаемых очерков было сочтено необходимым для указания на те глубокие корни, к которым восходят обычаи и действия описываемых в дальнейшем персонажей.
Сколько тысяч или сотен лет насчитывает история человека на земле? Ответа все еще нет. Его ищут ученые всех стран и ведут нескончаемые дискуссии, не будучи в силах прийти к единому выводу. Известно, что человек существовал и в ранне-и средне — и в послеледниковую эпоху, приспосабливаясь к условиям жизни в той обстановке, которая диктовала природа. Жил, развивался, размножался, искал объединения с себе подобными. Начал создавать орудия охоты, рыболовства, а затем и земледелия. На древнейшей ступени своего развития сумел заимствовать у природы огонь и научился широко пользоваться им. И эти два момента — создание орудий и освоение огня — следует считать, как полагает большинство ученых, порогом цивилизации.
Человек приручал диких животных, создавая домашние стада, учился и научился культивировать дикорастущие злаки и плодовые деревья. Жил сначала в пещерах, а потом и в жилищах, сооруженных собственными руками; по остаткам предметов материальной культуры, находимым в земле при раскопках, археологи и историки определяют периоды развития человеческого общества.
Главными этапами истории по признаку развития производства считают: палеолит (древний каменный век), мезолит (переход от древнего к новому каменному веку), неолит (новый каменный век), а затем и вплоть до сегодняшнего дня — век металла: сначала меди, затем бронзы, а впоследствии железа и разнообразнейших сплавов.
