Пример фельдмаршала – скорее исключение, чем правило. Большая часть солдат и офицеров императорской и королевской армии восприняла крах империи не с чувством протеста или отчаянием, а с усталым равнодушием, неудивительным после четырех лет изматывающей войны. Но пока монархия существовала, армия верно служила ей – убежденные противники Габсбургов, перешедшие на другую сторону фронта, составляли небольшую часть австро-венгерских вооруженных сил. Многонациональная армия Габсбургов избежала раскола по национальному признаку (хотя напряженность в отношениях, к примеру, между чехами и венграми возникала, драки между чешскими солдатами и гонведами, подобные описанной Гашеком в “Швейке”, действительно случались). В самом конце войны были и случаи мародерства и насилия со стороны солдат из подразделений, которые после перемирия снимались с фронта и расходились по домам. Особенно много шума наделало убийство 31 октября 1918 года “революционными” солдатами (в действительности, судя по всему, бандой грабителей, частично состоявшей из солдат) бывшего премьер-министра Венгрии “железного” Иштвана Тисы. Самые крупные волнения в вооруженных силах Австро-Венгрии вспыхнули в феврале 1918 года в Каттаро (теперь Котор в Черногории), где располагалась одна из баз ВМС. Однако к мятежу, который попытались поднять моряки крейсера Sankt Georg, не присоединилось большинство их товарищей. Зачинщиков бунта во главе с чехом Франтой Рашем отдали под трибунал; несколько человек расстреляли. Даже их можно назвать революционерами лишь с натяжкой: мятежники добивались улучшения рациона и создания “справедливого государства”, но не требовали низложить императора.
Наднациональный принцип, служивший фундаментом австро-венгерской армии, конечно, имел и оборотную сторону. Многие считали: монархия и династия уже не представляют для своих солдат и офицеров ценности, которые гарантировали бы безусловную преданность военных государству. По мнению критиков, такую преданность было способно обеспечить лишь национальное отечество. В качестве аргумента оппоненты Габсбургов использовали дело того самого полковника Редля – офицера императорского генштаба, много лет проработавшего на русскую разведку. После разоблачения шпиона одна из венгерских газет (понимавшая патриотизм в националистическом духе) писала: “Редль – это не отдельная личность, это система. В то время как в других странах солдат учат любить родину, в этой несчастной монархии недостаток патриотизма считается одной из главных доблестей. У нас кульминацией военного образования является лишение солдата национальных чувств… У австрийских и венгерских солдат нет отечества; у них есть лишь командующие”. Была ли верной эта суровая критика? И да и нет. Австро-Венгрия представляла собой площадку для борьбы двух типов патриотизма, двух типов идентичности. Один из них – тот, который олицетворяли Габсбурги, – был имперским и основывался на исторической традиции. Другой, национальный патриотизм, предлагал прямо противоположную идеологическую концепцию.
Компромисс между этими двумя типами идентичности оказался невозможным. Штыки не смогли спасти свою империю.
Триест. Австрийская Ривьера
Что за дикая грация в этом Триесте!
Инфантильность и женственность явлены вместе.
Умберто Саба. Книга песен[58]
Город Триест, как сообщает дотошный путеводитель, находится на отметке всего двух метров над уровнем моря. Приезжаете проверять – и выясняется, что это не вся правда. Пожалуй, только зимой и в начале весны, когда сирокко гонит высокую волну с юга, воды потемневшего залива действительно лижут набережным пятки. Триест не согласен со справочником: многие центральные улицы почти от кромки моря уходят вверх, к маковке холма Сан-Джусто (Святого Юстина). Cтранствующий проповедник Юстин, согласно легенде, без малого девятнадцать веков назад в этих краях составлял апологию о границах веры и пришел к святости через мученическую смерть. У подножия холма Святого Юстина лежат развалины римского амфитеатра. Вокруг – опоры раннего и зрелого христианства: романские базилики, величественные собор и монастырь (оба памяти бедного Юстина, который считается покровителем города), еще какие-то церкви с привычными для любителей серенад названиями вроде Santa Maria Maggiore. По сторонам от бывшего амфитеатра, арена которого теперь засажена зелененькой травкой, – приметы уже послегабсбургских имперских потуг, внушительные бетонные коробки эпохи Муссолини.
Карта Триеста. 1890 год.
Старый трамвайчик, тужась и скрипя, поднимается по исторической рельсовой линии к современности, к многоэтажным новостройкам, на верхотуру опоясывающей Триестский залив и город Триест гористой гряды. Приезжим и невдомек, что скалы только с виду сплошные и монолитные, что в их недрах скрыты сотни подземных пещер, ведь Триестское плато – та самая форма рельефа, что известна под названием “карст”. Особенно знаменита Grotta Gigante, самая большая открытая для туристов карстовая пещера в мире. Она такая “джиганте”, что внутри может поместиться римский собор Святого Петра. Колоссальную каверну обнаружили под землей полтора столетия назад австрийские инженеры, когда искали воду для нужд большого города. Отсюда, с холки прибрежной гряды, отлично видно, как тесно лежать выросшему Триесту в его детском гранитном ложе. Город упрямо карабкается к воздуху и солнцу от прибрежной полосы – уступ за уступом, ступень за ступенью, квартал за кварталом. Передвигаться на колесах (хоть на машине, хоть на популярном в этих краях мотороллере “веспа”) удобнее вдоль берега, чем перпендикулярно ему; пешеходу в Триесте сложнее водителя, на своих двоих быстро запыхаешься.
Прав был великомученик Юстин, этот город – на границах. На границе тверди и моря, земли и неба; здесь кончается Средиземноморье и начинается Центральная Европа; здесь римская antica сливается с венской классикой. Город Триест – широкая международная калитка, через которую свободно проходили правители, народы, цивилизации. Вот построенная по приказу императора Августа арка, названная позже di Ricardo, последний сохранившийся до сегодняшнего дня участок древних городских стен. Этот Рикардо, он же английский король Ричард Львиное Сердце, только однажды, в 1192 году, проехал под каменным сводом, возвращаясь домой из крестового похода. Проезд триумфальным не вышел: вскоре Ричард стал пленником герцога Леопольда Бабенберга, с которым повздорил в далекой Палестине. А вот гранитно-мраморный фонтан Четырех континентов. В пору, когда этот фонтан соорудили, путешественники еще не открыли континенты пятый и шестой.
Географические аллюзии не случайны. Триест расположен в дальнем углу адриатической “подмышки”, этот город примостился на северо-восточной оконечности Италии, рядом с Хорватией, Словенией, Австрией. Всегда и для всех Триест был лакомым куском. В минувшем веке история наконец замкнула круг: и в начале новой эры, и сейчас Trieste живет по римским обычаям. И здесь, как повсюду в Италии, античные руины, барочные виньетки на стенах храмов, Корсо Кавур, Пьяцца Гарибальди, Виа Романья. Однако у Триеста есть еще одно, главное прошлое – австрийское: в конце XIVвека, устав от бесперспективной войны с Венецией, Триест попросил защиты у Леопольда III Габсбурга. На правах вольного торгового города, которые то сокращались, то вновь расширялись императорскими эдиктами, город более пятисот лет входил в состав центральноевропейской монархии. При Габсбургах этот итальянский город пережил пору своего самого пышного расцвета, превратившись в крупный порт, заметный культурный центр Средиземноморья, в шикарный, любимый европейской знатью курорт.
Респектабельный центр для прогулок и празднований появился в Триесте к концу XVIII столетия, когда от причалов до третьего перекрестка в глубь материка, там, где площадь Сан-Антонио Нуово, прокопали широкий Canale Grande. Канал стерегут улицы-близняшки, теперешние Виа Россини и Виа Беллини, на которых понаставили солидных домов с колоннами и назвали их palazzi. В двух шагах – главный городской театр на полторы тысячи мест, построенный в 1801 году по велению императора Франца II по моделям La Scala и La Fenice. Теперь театр носит имя Джузеппе Верди. Триест и не думает соревноваться с Венецией или Миланом. Город лишь добавил себе толику элегантности – за счет бликов заходящего солнца в мутноватой воде канала, за счет изящных силуэтов прикованных к парапету прогулочных яхт.
ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ
АНТОНИО СМАРЕЛЬЯ,
слепой музыкант
Антонио Смарелья родился в 1854 году в Поле (Пуле) в бедной многодетной итало-хорватской семье, в доме, где сейчас расположен посвященный его жизни и творчеству музей. Автор восьми опер с либретто на итальянском и немецком языках, самые известные из которых – “Сигетский вассал” и “Истрийская ночь” (премьера состоялась в 1895 году в Триесте), симфонической поэмы “Леоноре” и множества романсов. В возрасте 46 лет Смарелья полностью ослеп, но не прекратил творческой деятельности, да еще вел класс композиции в консерватории Триеста. В 1903 и 1914 годах в La Scala поставлены оперы Смарельи “Океан” и “Пропасть”. Умер он в 1929 году.
