О Куликовской битве я тут вспомнил только потому, что даже она является победой нашей Литвы и нашего ВКЛ над Мамаем — а вовсе не «победой Руси над Ордой» или «победой Москвы над Ордой», как нагло врут все российские историки. Через два года после этой победы Дмитрий Донской посчитал нужным «освободиться от власти ВКЛ» и попытался ее свергнуть, за что был выгнан из Москвы внуком Ольгерда юным князем Литовским Остеем, который был ВКЛ назначен «губернатором» для новоприсоединенной к Литве туземной Московии (эдакий наш «генерал-губернатор Муравьев» для тогдашней Москвы). Он выгнал Дмитрия Донского в Кострому вместе с женой (отобрав у жены все ценности). Тот в обиде обратился к Тохтамышу за помощью, и в 1382 году Тохтамыш сжег Москву, убив внука Ольгерда юного князя Остея, освободив Москву от власти ВКЛ и вернув туда на княжение Дмитрия Донского.
Эта «эпопея» пребывания Москвы в составе ВКЛ в 1373–1382 годах с произошедшей тогда Куликовской битвой именно как битвой ВКЛ против Мамая — конечно, принципиально замалчивается российскими историками, которые все извратили и наврали на свой манер. Но она показывает масштабы МОЩИ ВКЛ в то время: мы владели и самой Москвой. Которая, правда, всегда от нас пряталась за широкую спину Орды. В то время ВКЛ являлось самым большим государством Восточной Европы (от Балтийского до Черного моря, от Пруссии до Москвы) — и самым сильным государством Восточной Европы.
Однако наша нация и величие ВКЛ создавались не только и не столько мигрантами из Полабья, Поморья и Пруссии, но во многом — нашими исконными жителями: на Западе Беларуси это была Ятва ятвягов, на Востоке Беларуси — это Полоцкое Государство кривичей, имевшее до Литвы богатое культурное развитие под влиянием Византии. А сами наши предки, как показывают исследования антропологов и генетиков, «ведут свою родословную непрерывно не менее как 130–140 поколений, это означает — самое позднее с середины 2-го тысячелетия до нашей эры» (Мікуліч А.І. Беларусы ў генетычнай прасторы: Антрапалогія этнасу. — Мн.: Тэхналогія, 2005.).
Эта генетическая устойчивость беларусов показывает две главные вещи. Во-первых, мы на тысячи лет старше юной расы славян, появившейся лишь в IV веке. И никакого «славянского вливания» в нашу древнюю кровь западных балтов генетики и антропологи не находят (а западные балты — древнейший индоевропейский этнос, существовавший еще до появления не только славян, но и германцев и романцев). То есть, это показывает, что всякие рассуждения о том, что «к нам пришли когда-то славяне», — являются ненаучными фантазиями. Никакие славяне к нам никогда не приходили (разве что ляхи и ободриты создавали у нас свои малочисленные колонии, существование которых никак не отразилось на нынешней картине генофонда беларусов). Одним словом, можно поставить жирную точку в этом вопросе: никаких славян в генах беларусов НЕТ.
И следует перестать мусолить фантазии о том, что беларусы — «восточные славяне». Мы в принципе не можем быть никакими «славянами», так как генетически неизменны минимум 3500 лет — когда никаких славян не существовало (и еще неизвестно было, появятся ли они когда-нибудь вообще). Наши гены — не славянские, а куда как более древние западно-балтские, и сохранились с тех пор в неизменном виде (для сравнения: у украинцев и русских генофонд крайне юный по сравнению с нами).
И второе: массовая миграция полабцев, поморян и пруссов к нам во время создания ВКЛ — никак не отразилась на общей картине генофонда нашего населения. Почему? Ответ очевиден: эти мигранты по генам были нам ближайшей родней. То есть — к нам вернулись наши генетические братья. А не люди с другими генами.
ПО СЛЕДАМ ЛИТВЫ
Интересное исследование на эту тему под названием «По следам литвы» опубликовал Здислав Ситько в ряде номеров газеты «Наша слова» (№№ 26–37, 2007). Перескажу некоторые мысли этой работы (в моем переводе на русский язык) и попытаюсь дать им свой комментарий.
Факт «переселения западных славян» на территорию Беларуси давно признавался некоторыми учеными. В 1920-х годах летувисский лингвист К. Буга и археолог А. Спицин высказывали мысль «про западное происхождение кривичей» (Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв. // Археология СССР. М., 1982. С. 58). Аналогичные мысли высказывал российский исследователь В. Б. Вилинбахов (Slavia occidentalis. T. 22. Poznac, 1962. C. 253.).
Об этом же писали российские лингвисты Ф. П. Филин, М. И. Толстой и их беларуский коллега Ф. Климчук, который исследовал древние языковые параллели между беларуским и западнославянскими языками (Беларуска-польскiя iзалексы. Мн., 1975. С. 59.).
На основе исследований лингвистов и анализе «археологических материалов из раннесредневековых поселений и могильников Беларуси» московский археолог В. Б. Перхавко сделал вывод о наплыве в наш край культуры «западнославянского этноса, особые элементы которой выявлены практически на всех этапах развития культуры раннего средневековья» (Перхавко В. Б. Западнославянское влияние на раннесредневековую культуру Белоруссии. // Древнерусское государство и славяне. Мн., 1983. С. 26.).
При этом он указывал: «В X–XI веках этническое влияние западных славян не охватывало всей территории Беларуси, а непосредственно затронуло только сравнительно редко населенные западные районы междуречья Днепра и Немана, между Западным Бугом и Понемоньем [Это как раз земли Литвы Новогрудка. — В.Р.]».
Сравнение топонимики Беларуси и Полабья (вместе с Поморьем) показало полную идентичность. Огромную работу провела польская исследовательница М. Ежова (Jezowa M. Slowianskie nazwy miejscowe wispy Rugii), часть ее выкладок приводит в своей статье Здислав Ситько. Сотни беларуских топонимов имеют свои аналоги в Полабье и Поморье — чего, конечно, нет у украинских топонимов (и тем более русских, которые почти все — финские).
Ежова приводит данные в четырех пунктах: 1) основа слова в славянских (или, я уточняю, западно-балтских) диалектах; 2) славянское (или западно-балтское) поселение из немецких документов (рядом год документа); 3) современное название поселения в Германии; 4) современное название поселения в Беларуси.
Приведу лишь несколько примеров из огромного списка. Наш город Гомель имел своего «двойника» в Полабье — Gamele (1397), нынешнее немецкое название Gamehl. Название происходит от славянского (или западно-балтского) хьmele. Кстати, это ставит точку в давнем споре лингвистов о происхождении загадочного названия «Гомель» (в школьном учебнике Беларуси сегодня приводится вообще анекдотичная «версия»: дескать, возле города была мель, и оттуда кричали судам: «Го! Мель!», так, мол, и произошло название этого города — что просто смеху подобно).
Город Раков имел «старшего брата» в лице полабского Racowe (1232), ныне германский Rakow. Смиловичи — Smilowe (1219), ныне германский Schmilau. Обращаю внимание, что Racowe и Smilowe — явно западно-балтские, а не славянские топонимы, так как кончаются на «we», что аналогично «wa» в наших названиях Литва, Ятва, Крива, Дайнова, Мазова.
Аналогично Поставы — Pastowe (1291), ныне в Германии Pastow. Глубокое (от glabok) — Glambeke (1186), ныне немецкий Glambeck. Зельва — Selow (1270), ныне Selow. Лепель — полабский Lepel (1236). Мир — полабский Mirowe (1230). Жыличи — Zylitze (1353), ныне Silz в Германии. Столбцы — Stolp (1274), ныне Stolpe. Язвины — Jazwini (1232). И т. д., и т. п.
Чем объяснить это УДИВИТЕЛЬНОЕ совпадение наших беларуских топонимов с топонимами Полабья и Поморья? Конечно, нельзя полагать, что полабцы и поморяне, мигрируя к нам, стали называть села и города своими старыми названиями. Такой взгляд является упрощенным и, по-научному, вульгарным. Дело в другом: наши топонимы СОЗДАВАЛИСЬ ПО ТЕМ ЖЕ ЯЗЫКОВЫМ ПРИНЦИПАМ, как и топонимы Полабья и Поморья. То есть, их создавал ТОТ ЖЕ НАРОД.
Вообще говоря, на мой взгляд, все топонимы Беларуси можно разделить на три неравные группы. К первой можно отнести ляшские топонимы — то есть это города, которые были у нас некогда основаны ляхами, а потому имеют своих «близнецов» по названию именно и только в Польше ляхов. Это Минск (в Польше еще три Минска, и ни одного Минска нет больше нигде в мире, в том числе в Украине и тем более в финской России). Это Полоцк (Полотеск) — в Польше ее «близнец» такой же древний Плоцк (тоже исконно Плотеск). Это Брест (Берестье) — у ляхов есть тоже свой Брест. И еще несколько городов.
Вторая группа — названия, которые появились под влиянием нашей западно-балтской среды и являются уникальными, нигде в мире больше не дублируются. Это Вильно, Ковно, Гродно, Лида и др. Вильно — достаточно юный город, основанный князьями ВКЛ на реке Вилии, показательно тут особое словообразование: Вильня (ляхи его стали называть «Вильно» по нормам славянского языка). Вильня, Ковня, Городня — западно-балтские, а не славянские топонимы, позже в Речи Посполитой измененные на ляшский манер. Для иллюстрации давайте сравним с названием «Псков»: имя городу дала финская река Плесква, он назывался изначально славяноязычными колонистами в этом финском регионе как «Плесков», а затем сократился до просто «Псков». Так вот если бы его называли литвины-беларусы, то он бы по нормам нашего языка назывался как Псковня (или на славянский манер ляхов Кракова — Псковно).
