До этих пор было еще сносно и даже забавно смотреть и слушать все эти шутки, но с этого вечера, т. е. с появления этого шара, мы уже враждебно стали относиться к этим явлениям, потому, например, что этот проклятый стук в окно жениной комнаты 9 января раздался уже днем, часов около трех, когда жена легла отдохнуть, и после того в тот же день начал преследовать ее всюду. Так, например, когда она сидела на диване за чаем, забарабанило рядом с ней по ручке дивана, и когда я сел на ее место, то стук перешел опять рядом с ней на клеенку дивана, и т. д.; даже раздавался в шкафу, куда она ставила посуду, или когда выходила в кладовую, и там ее преследовал. Понятно, что все мы взволновались, тем более, как она говорила, что хотя, собственно, и не боится этого стука, но что при этом чувствует слабость и сильный позыв ко сну.
Боясь каких-нибудь последствий для ее здоровья, а особенно умственного расстройства, мы заблагорассудили поехать на некоторое время в Илец; там-то и встретились с знакомым мне доктором Шустовым, который, удивляясь нашим дивам, успокоил нас тем, что объяснил, хотя и поверхностно (так как дело было проездом), что это, вдвое вероятно, дело электричества и магнетизма, проявляющихся вследствие особенного состава почвы под нашим домом, а что группируется все это около моей жены, так как она, вероятно, тоже имеет к этому особенные индивидуальные предрасположения. Считаю нелишним заметить, что жена моя — женщина небольшого роста, блондинка, телосложения не особенно слабого, характера довольно спокойного и сосредоточенного, темперамента скорее флегматичного.
Эти указания доктора действительно нас несколько успокоили, и мы все, т. е. кто мало-мальски мог понять что-нибудь, перестали приписывать это чертовщине. Но так как это сильно заинтересовало доктора, то мы на другой же день и поскакали обратно к себе на хутор, находящийся верстах в 30 на р. Кинделе. Там, по предварительной пляске Марьи, мы часов в 10 вечера наблюдали повторившиеся чудеса в виде стуков по стеклу, по стене и все опять-таки в комнате жены, царапанье за ковром около ее кровати, в то время, когда она спала. На этот раз, как нарочно, не было ни резких стуков, ни подбрасываний, но тем не менее и факт подтверждался, и мы были рады, а доктор воспользовался этим, сделал нам еще несколько пояснений, убедивших нас, что это не чертовщина. Но, чтоб не оставаться под этим впечатлением, он посоветовал на некоторое время уехать из дома в город.
В продолжение 11 дней, прожитых нами там, по справкам от оставшихся в доме на хуторе ни разу никто из них ни днем ни ночью не слыхал ни малейшего стука. Но представьте наш ужас, когда по возвращении в дом 21 числа и по наступлении ночи, т. е. как только улеглась моя жена, стук и бросание вещей в ее комнате возобновились снова; причем столовый ножик, лежащий на печке, с силою, после других вещей, был брошен в дверь, что заставило нас с этих пор прибирать уже все тяжеловесные вещи.
Но перед открытием, сделанным нами в следующий вечер, т. е. на 24 число, все, прежде бывшее, положительно бледнеет. Именно в то время, когда жена уже легла спать и барабаненье около нее в стену началось, я ходил в другой комнате с своей дочуркой и напевал ей: "Я — цыганка молодая…" Тогда жена моя и другие около нее, в том числе и мой добрый приятель, Лукьян Семенович Алексеев, просят меня продолжать этот мотив, так как оказывается, что барабаненье в стену отчетливо вторит моему пению. Переменяю "цыганку" на "фигурантку", и мне вторят совершенно верно и этому мотиву.
Чтобы убедиться в музыкальной способности этой вторящей или аккомпанирующей силы, Л. С. заводит протяжную казацкую песню "Не ясные соколики…", и стук этот старается как можно тщательнее подделываться под протяжный тон песни, хотя заметно, что ему это очень трудно. Но как только переменяешь на более веселый мотив, то звуки пойдут гораздо резче и веселее.
Наконец, жена взяла к себе на кровать ребенка, стук разом прекратился, и уже на все наши завывания и старания каким-нибудь образом вызвать его снова он молчал упорно до тех самых пор, пока уснувшего возле матери ребенка не положили в люльку, и эта сила, как бы обрадовавшаяся, в ту же минуту проявила себя, швырнувши вязанки, лежавшие на полу, в стену.
Чтобы продолжать наши опыты, жена моя, по просьбе нашей, перешла на другую кровать в той же комнате, рядом со стеклянною дверью, по другую сторону которой в другой комнате мы все и поместились для наших музыкальных занятий.
Стук по стеклу был слышнее и отчетливее, и вот началась потеха, и всевозможные песни, польки, марши и мазурки были исполнены блестящим образом. Но вот старухе, моей матери, вздумалось пропеть молитву, и мы тихо затянули "Отче наш". Что же бы вы думали? Ни гугу — молчат! Только под конец сделан аккорд. Думая, что в этом мотиве мало такта, мы начали "Пасху" как мотив довольно живой; но нет, не обманешь, — ни звука, как будто ничего и не было. Но вот опять тотчас же начинаем протяжную, даже умышленно с перерывами, "Во лузях" — вторит и, временами приостанавливаясь, старается попадать в такт.
В это время я позвал своего работника-татарина и попросил его пропеть по-своему молитву, только почаще, — молчание. Два раза принимался он за "Аллах Бисмиллях", и ни звука в ответ. А как в ту же минуту я начинал нарочно речитативом подражать татарину из "Волшебного стрелка": "О, духи, духи, с подземелья…", то звук в стекло громко и отчетливо выбивал каждый такт. Начинаем просто вызывать, например: стукнем один раз, и в ответ раздается один удар. Два раза — и столько же ответных стуков!
Начинаем выделывать дробь, и по стеклу раздается отчетливая и мастерски выделываемая та же дробь. Выделываю всевозможные вариации со звуками, даже заказывая число их, и ни разу не было ошибки. Вели даже целые диалоги с различными вопросами о причине происхождения всех этих явлений, и было отвечено, что все это проделывалось "злым духом", "чертом", "напущенным" в дом одним соседом-казаком, с которым у меня идет тяжба.
Но вот просыпается ребенок, жена кладет его возле себя, и звук затихает, и наши старания вызвать его остаются тщетны. Тот же факт был замечен нами в продолжение музыкальных занятий, которые разом прекращались и при моем появлении в комнате жены. Даже, по словам свидетелей, я не успевал дойти до порога ее комнаты, как звук, вызванный какою-нибудь песней, уже замолкал, тогда как присутствие других, ходивших нарочно попеременно к ней в комнату, не имело ни малейшего влияния на барабаненье по стеклу.
"Что это такое?" — спросят нас. Не знаю! Но что это факты и что ничего тут не переврано, не извращено и не преувеличено, в этом поручатся много посторонних свидетелей, слышавших все это своими ушами.
Так, например, кроме всей нашей прислуги, при этом 3 раза был уважаемый Федор Филиппович Соловьев, человек со сведениями и даже более чем несуеверный, Федор Федорович Федулеев, доктор Александр Дмитриевич Шустов, несколько человек торговцев из Илеца, как Савин Иванович Сыромятников, местный начальник Василий Иванович Загребин и Лукьян Семенович Алексеев, и другие, всего человек до 20.
Теперь нелишним считаю добавить плоды наших тщательных наблюдений в течение полутора месяцев. Именно мы убедились, что все эти разнообразные звуки, происходившие прежде непосредственно после пляски Марьи, теперь повторяются и без нее; а также что совершаются они исключительно около моей жены, которой стоит только лечь в кровать и успокоиться, когда бы то ни было, т. е. днем или ночью, и стук этот раздается или громко, как то: в стену, в кровать, в стекло, или тихо, как о ковер, о подушки и т. д., но непременно послышится. Стало быть, только она одна и есть виновница всех этих явлений, которые продолжаются иногда более 2 часов, иногда менее часу, а также громче или тише, чаще или реже, как, значит, вздумается. Словом, последовательности нет никакой.
