Уж как Гутенберг выворачивался наизнанку в поисках средств, даже какие-то сумасшедшие зеркала изобретал, улавливающие святые небесные излучения, и продавал их жителям Ахена. (Учитывая его абсолютную инженерную гениальность, интересная, наверно, была штучка). Наконец, нашел какого-то ростовщика по фамилии Фуст (хорошо хоть не Мефистофель), который одолжил сумму 800 гульденов. Но денег в итоге не хватило, Гутенбергу нечем было расплачиваться, суд станок конфисковал… И это речь идет об изобретении, колоссальный коммерческий потенциал которого вроде бы не требовал доказательств – но только не в Европе ХV века.
А сколько еще потрясающих изобретений и изобретателей погибли, так и не состоявшись, во тьме тех веков, когда негде было найти источники даже небольшого финансирования.
Начавшаяся в XVIII веке промышленная революция потому так называется, что она перевернула жизнь человечества. Если раньше рост производительности труда был настолько медленным, что целыми столетиями материальное положение большинства людей практически не менялось, то теперь этот рост стал ускоряться в геометрической прогрессии. Что позволило достичь гораздо более высоких показателей как потребления, так и накопления.
Как и современные экономисты, Маркс основывал свой анализ на прошлом опыте и потому настаивал на том, что рабочий класс обречен на «абсолютное обнищание». Он не заметил, что жизнь вокруг начала уже круто меняться, что рождается мощный средний класс, что закладываются основы социального (но не социалистического!) государства, в котором будут накоплены абсурдные богатства, но в котором и для большинства будет достигнут немыслимый ранее уровень материального благосостояния. Впервые в истории обеспечивающий достойную жизнь многим миллионам людей.
В общем, накопленные аморальными поклонниками злата капиталы стали основой колоссального рывка в общественном развитии. Почти по Гете: «часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».
Главная мысль Адама Смита заключалась в том, что участники рынка, движимые исключительно своим корыстным интересом, невольно служат интересам всего общества. Но значит ли это в таком случае, что достаточно универсальное стремление людей к богатству всегда оправданно? И вот такой еще странный, казалось бы, вопрос, а всегда ли знают люди, на что себя при достижении этой цели обрекают?
Мне кажется, что я в самом деле знаю, как. Но сам никогда не применял эти методы на практике. А потому знание остается сугубо теоретическим, и раздавать рецепты без полной уверенности в их точности, без проверки на себе было бы с моей стороны делом безответственным.
Но кое-что все-таки можно сказать. Для начала, правда, надо бы разобраться, кто и что под богатством понимает. 500 тысяч долларов для вас – это богатство? И, если нет, то сколько? Миллион? Десять миллионов? Или настоящее богатство начинается для вас с миллиарда долларов?
Юморист Уилл Роджерс сформулировал это так: «Когда денег достаточно? Когда их немного больше, чем сейчас». Не понимаю, что здесь смешного. По-моему, так просто очень точное психологическое наблюдение, почти универсальное. Наверняка вы и сами с этим в жизни сталкивались. Вот, кажется, эх, если бы я только получал не двадцать тысяч, а двадцать пять! На все бы мне хватало… Потом тяжким трудом добиваетесь повышения, вот они, даже уже не 25, а все 30 тысяч, и что же? А ничего, опять не хватает. Потребности как-то незаметно выросли. Нет, не тридцать нужно, а сорок. И вот уже и сорок позади, и пятидесяти стало почему-то не хватать, а потом и ста. Роман Абрамович, наверно, думает: эх, мне бы всего пару миллиардов лишних, вот бы я развернулся!
Ясно, что богатство – дело совершенно не объективное, и каждый из нас – в разных обстоятельствах и на разных этапах своей жизни – вкладывает в это понятие совершенно разный смысл.
Поэтому вполне законен и такой, например, подход: истинное, настоящее богатство не в том, что ваша собственность оценивается шести-, семи-, восьмизначными суммами. По-настоящему богат тот, у кого богатая жизнь. А это значит – разнообразная, интересная, достаточно сытая и комфортабельная, это уж само собой. Но добывание денег не должно занимать слишком много вашего времени, иначе вы не богач, а раб. Что толку в больших деньгах, если вы не можете с их помощью обеспечить себе достойный образ жизни? Если у вас не остается времени на любовь, на семью, на воспитание детей, на хобби, на прогулки у берега моря, на книги, фильмы, концерты?
Мой самый богатый английский друг – назовем его мистер Вильямс – замечательный, интеллигентный и удивительно тонкий и деликатный человек. Может быть, именно потому, что он не «новый англичанин», а «старый». Не в смысле возраста, а в том отношении, что он мультимиллионер в третьем или четвертом поколении, что его отец и дед заседали в палате лордов, что он – «старые деньги», а не новые.
Мог бы, конечно, изображать аристократическое высокомерие, но родители не так его воспитали. Они внушили ему, что чваниться богатством и родовитостью стыдно. Если и есть в нем скрытый снобизм, то он проявляется именно в нарочитой небрежности одежды, в презрении к моде, предпочтении старых видавших виды автомобилей новым. Иногда, на мой взгляд, он заходит в этом слишком далеко, когда носит свитера с протертыми рукавами или приспущенные от ветхости, хоть и безупречно чистые носки.
Я впервые познакомился с ним в Москве, когда он волею судеб оказался вместе с помощником в моей квадратной десятиметровой кухне в 16-этажном блочном кооперативе в Новых Черемушках.
О, эта кухня в 80-е годы была предметом особой гордости в нашей семье. Пусть комнаты небольшие и потолки не очень высокие, пусть дом сложен не из престижного кирпича, а из блочных панелей, зато есть где посидеть за столом с друзьями. А хорошенько закусив и слегка выпив, потом можно еще пойти потанцевать в гостиную – пусть была она не так уж намного больше кухни, но ее можно было не загромождать столом, именно потому там было где развернуться.
Чем объяснить нашу почти мгновенно возникшую взаимную симпатию? Ведь происходили мы из разных не то что миров, а вселенных.
Но мы оба были уже тогда свободными и богатыми людьми. Да-да – богатыми! Он – с доставшимися в наследство миллионами (о которых я, впрочем, в момент знакомства понятия не имел) и я, со своими 400 рублей в месяц официальной зарплаты. Плюс имелись тогда и гонорары, зарабатываемые «слева», в том числе сотня-другая долларов в месяц в инвалюте – целое состояние по тем временам. Мне почти хватало денег до получки! Я очень любил свою работу, и мне почему-то за нее еще и платили. Я работал много, в охотку, но при этом оставалось время попутешествовать с женой, съездить в Гагры или Подмосковье, а то и в Будапешт. И книги, и фильмы, и нескончаемые жаркие споры с коллегами – это была полная до краев жизнь. Ни мне, ни мистеру Вильямсу некогда и некому было завидовать. А ведь эта штука, зависть, чаще всего и толкает людей на борьбу за большие деньги.
Конечно, если бы я имел хоть малейшее представление о его состоянии и происхождении, это могло бы меня смутить и сковать. А так – он был, конечно, какой-то важной шишкой, представлявшей наших лондонских потенциальных партнеров, это я знал. В тот вечер его должен был ублажать мой начальник, но что-то случилось в последний момент, и мне пришлось его заменить. Приличных ресторанов в Москве в то время было крайне мало и в них было трудно попасть, если не заказать столик заранее, и вот с горя я взял и позвал его к себе, в Новые Черемушки. Взял, правда, у босса черную «Чайку», чтобы встретить гостя в Шереметьево.
Мистер Вильямс осмотрел машину с не совсем понятным мне в тот момент веселым любопытством, сказал: мне еще не приходилось ездить в таких огромных автомобилях!
А потом, когда «Чайка» с огромным трудом медленно продиралась по узким, заснеженным дорожкам между домами Новых Черемушек, к нам подбежала решительная старуха в пуховом платке и в валенках и звучно ударила ногой по колесу. «У-у, слуги народа!» – злобно прорычала она. Наверно, она давно мечтала о такой возможности, но случай так близко подобраться к машине номенклатуры все не предоставлялся. И вот теперь сами приехали – с доставкой на дом.
«Что это было?» – удивился мистер Вильямс. И когда я ему всё объяснил, как мог («слуги народа» – не самая простая идиома для перевода), пришел в полный восторг. Я тогда еще не понимал, какую тему для рассказов в аристократических салонах Лондона получил мой гость!
Понравилась ему и наша квартира и особенно кухня (так его, безусловно, еще не принимали). Он со вкусом ел, с искренним любопытством пробовал русские блюда и напитки, в которых был, впрочем, как и я, весьма умерен. Но объединяло нас и многое другое. Я был из театральной семьи, его тетка была известной английской актрисой, больше других писателей мы оба ценили Чехова. И оба терпеть не могли выпендрежа, того, что сейчас называют «понтами». И анекдоты нам нравились одни и те же.
