Возможно, при отсутствии одного из органов чувств мозг задействует эти зоны по какой-то своей внутренней логике? Мы воспринимаем мир разными органами чувств одновременно: когда мимо нас проезжает машина, мы и видим, и слышим ее движение. Возможно, зрительные зоны, связанные со зрительным восприятием движения, у слепого человека перепрофилируются для восприятия движения на слух или на ощупь[248]. Слуховые зоны, задействованные в понимании устной речи, у глухого человека могут заняться зрительной задачей понимания жестового языка[249]. Что происходит с этими зонами, если человек обретает ранее отсутствовавшее чувство? Может ли человек, который только что обрел зрение, перепрофилировать зрительную кору под задачу видеть? Майкл Мэй, который потерял зрение в три года и обрел его в сорок шесть лет, обладал хорошей зрительной чувствительностью к движению. Исследования показали, что зрительная зона, отвечающая за движение (MT+), активизируется у Мэя, как и у людей с нормальным зрением, при зрительном восприятии движения[250]. Та же самая область активизируется у Мэя, но не у людей с нормальным зрением, когда он слышит, как что-то движется. Таким образом, у большинства людей зона MT+ является зрительной зоной, но у Мэя она стала мультисенсорной, то есть она обслуживает и зрение, и слух. Тем не менее, эта перемена, по-видимому, никак не помешала Мэю видеть движение.
Все мы в детстве вырабатываем сенсорные привычки. Зачастую мы даже не осознаем их, но именно эти привычки могут или помочь нам адаптироваться к новому сенсорному опыту в более взрослом возрасте, или наоборот – помешать нам. Чтобы научиться видеть мир трехмерным, мне пришлось отбросить привычный метод использования глаз (смотреть одним глазом, скашивать второй к носу и подавлять исходящую от него информацию) и сформировать новые привычки (направлять оба глаза одновременно на одну и ту же точку пространства)[251]. Пусть С. Б. и получил зрение, но это не изменило его привычное мировосприятие. Он не сканировал окружение взглядом, как это делают зрячие люди, но смотрел на объекты только тогда, когда ему на них указывали[252]. Если Лиам хочет лучше узнавать лица и выражения лиц, ему нужно выработать в себе привычку смотреть на них. В 2018 году он прошел курс зрительной терапии с оптометристом, специализирующимся на возрастном развитии, и в ходе одного из упражнений выяснилось, что он видит только очень узкий клочок пространства прямо перед собой. Когда он попытался прочитать висевшую прямо перед ним таблицу с буквами, лавируя при этом между стульями, которые были выставлены восьмеркой, он постоянно сшибал эти стулья. Лиаму приходится настолько сильно сосредотачиваться на том, что происходит прямо перед ним, что он уделяет меньше внимания периферии, хотя обладает полноценным периферическим зрением. Когда таблицу с буквами заменили на простой источник света, Лиам смог удерживать на нем взгляд и успешно обходить стулья. Такие упражнения могут помочь ему перераспределить внимание между центральным и периферическим зрением.
Когда в 2001 году Майкл Хорост получил кохлеарный имплантат, ему не предоставили никаких тренировок и программ поддержки[253]. Хотя аудиолог помог ему подстроить имплантат, не существовало никакой институциональной структуры, никаких ресурсов или пошаговых планов, которые могли бы научить его слышать. В своих воспоминаниях «Восстановленный» (Rebuilt) он пишет: «На меня только что потратили пятьдесят тысяч долларов, но это не был конец моего восстановления. Это было только начало. С учетом того, сколько всего наша цивилизация знает о человеке, вы бы предположили, что мне предоставили тренеров, специальные программы, CD-диски, упражнения. Нет. В течение первых месяцев после активации имплантата, очень бурных и тяжелых, мне не предложили никакой тренировки слуха». В 1997 году Марк Росс, заслуженный профессор аудиологии Коннектикутского университета, опубликовал статью в Журнале Академии реабилитационной аудиологии (Journal of the Academy of Rehabilitative Audiology), где отразил свой опыт слуховой реабилитации[254]. В январе 1952 года его как военного отправили в Национальный военно-медицинский центр имени Уолтера Рида за слуховым аппаратом. Он присоединился к программе, разработанной вскоре после окончания Второй мировой войны для военнослужащих, потерявших в бою слух. Росс около восьми недель провел в больнице, где получил полноценное аудиологическое тестирование, индивидуальную и групповую терапию, аудиторные занятия и множество тестов слухового аппарата. Занятия были направлены на развитие навыков восприятия речи, и они были очень увлекательными, с упражнениями на зрительное восприятие и память, с забавными скетчами, которые помогали в дешифровке вербальных и невербальных сообщений, и упражнениями, которые постепенно становились все сложнее и переходили от различения общих особенностей речи к распознаванию все более и более мелких акустических тонкостей. Некоторым пациентам были предложены консультации по вопросам профессиональной занятости и профориентации. Вспоминая этот медицинский центр и полученный в нем опыт, Росс описывал его как «аудиологический Камелот».
Но во второй половине XX века реабилитационные программы, включая программу в центре имени Уолтера Рида, исчезли[255]. При подготовке аудиологов основной упор начали делать не на навыки реабилитации, а на технические аспекты – диагностику и работу слуховых аппаратов. Взрослым часто предлагали программы, помогающие им приспособиться к глухоте, но программ, призванных помочь взрослым научиться слышать после получения слуховых аппаратов или кохлеарных имплантатов, разрабатывалось мало. Это во многом обусловлено тем, что в то время наука считала, что сенсорными навыками и языком можно овладеть только в критический период развития в раннем детстве[256]. Считалось, что по прошествии примерно восьми лет после рождения дальнейшее развитие уже почти невозможно, а значит, потенциальные возможности слуховых аппаратов и других устройств ограничены тем, какие навыки человек получил в детстве. Так наука заключила, что предоставление реабилитационных программ взрослым – это просто потеря времени. Но мы же совсем по-другому готовим взрослых спортсменов, для которых оценивается, анализируется и оптимизируется буквально каждое движение каждой мышцы!.. И у нас нет никаких сомнений в том, что эти спортсмены могут улучшить свои результаты даже несмотря на то, что с точки зрения развития они уже давно сформировались.
Чтобы снова начать слышать, Хоросту пришлось стать «мастером спорта по восприятию»: «Мне пришлось научиться скользить по звуковому потоку, как лыжник скользит по неровному снегу, и собирать из фонем смысл точно так же, как жонглеру приходится удерживать в воздухе десять шаров одновременно»[257]. Он разработал собственные упражнения – например, он слушал детские рассказы в записи и одновременно с этим читал их в книге. Беверли Байдерман придумала аналогичную стратегию, и Зохра тоже смотрела и слушала видео, читая при этом субтитры[258]. Получив в 2000 году кохлеарный имплантат, Зохра некоторое время работала с логопедом, поскольку, в отличие от Хороста, она все еще считалась ребенком, но большую часть работы и до установки имплантата, и после с ней вела дома Нажма. Хотя Лиам в детстве прошел специальную подготовку, чтобы справиться с подступающей слепотой, после получения интраокулярных линз ему не предоставили никаких специальных упражнений, хотя уже в 1913 году Ф. Моро – хирург, который провел операцию по восстановлению зрения у восьмилетнего мальчика – писал: «Было бы ошибочным считать, что пациент, чье зрение восстановили в результате операционного вмешательства, сможет после этого видеть окружающий мир… Сама операция ценна разве что тем, что подготавливает глаза к процессу зрения; наиболее же важным фактором является обучение… Подарить зрение слепому от рождения человеку – это работа скорее педагога, нежели хирурга»[259].
