Ознакомительная версия.
Крестины. «Описание путешествия в Московию». Адам Олеарий. XVII в.
Новоселье в старой русской жизни было торжественным событием; хозяин, входивший в новопостроенный дом, приглашал духовенство освящать его и созывал родных и знакомых. Гости являлись непременно с хлебом и солью – символами желания обилия и благополучия; русские верили, что приносимый хлеб с солью в новом доме изгонял влияние злого духа. Люди, не чуждавшиеся колдовства и ворожбы, напротив, являлись на новоселье с черной кошкой, с черным петухом, тащили растворенную квашню и катали три хлеба, а потом замечали, как эти хлебы ложились, и записывали «на хартиях, и ключи в псалтырь вложат, оттуда ложная вещующе». Надо было умеючи выбирать само место, на котором хотели строить новый дом; чтобы узнать, хорошо или дурно место, прибегали к разным гаданьям: например, клали дубовую кору и оставляли ее на три дня; на четвертый поднимали и замечали, что под корой; если там находили паука или муравья, то считали место лихим; напротив, если находили червяков или черную мурашку, то можно было ставить дом безопасно. Гадали еще о том же посредством трех хлебов, которые спускали на землю из-под пазухи: «Если все три хлебца лягут кверху коркой верхней, то место добро; тут с Божьей помощью, ничего не боясь, ставить избу и всякие хоромы; если же лягут вверх исподней коркой, тут не ставь и то место покинь. Когда же только два хлебца лягут кверху верхней коркой, еще ставь – добро, а когда же падет один хлебец кверху своим верхом, а два к исподу, то не вели ставить на том месте». Во время пиршества на новоселье комната устилалась травой и на большом столе, покрытом скатертью, клали принесенные хлебы и ставили в солоницах соль. После пиршества каждый из гостей должен был что-нибудь подарить хозяевам.
Смерть человека сопровождалась заветными обычаями. По понятию русских, умирать среди семейства в полной памяти считалось благодатью небесной для человека. Чувствуя приближение смерти, русский составлял завещание, распределял свое состояние и вместе с тем назначал для успокоения своей души какие-нибудь добрые дела. Богоугодными делами, достойными великой минуты смерти, почиталась раздача милостыни, наделение монастырей и в особенности освобождение рабов. Перед смертью вспоминалось увещание Церкви, которая хотя и терпела рабство, но, в сущности, не одобряла его и поучала, что «вси есми создание Господне, вси плоть едина, и вси миром единем помазани, и вси в руце Господни, его же хощет обнищаваеть». Так, в завещаниях князей наших всегда почти есть распоряжения об отпуске рабов. То же соблюдалось до позднейших времен господами. Нередко господин не только отпускал на волю всех холопов, но еще раздавал отпущенным по нескольку рублей, что называлось выделкой. Также благочестивым делом считалось платить и прощать долги. Иногда умирающий учреждал после себя монастырям кормы и кормы на нищую братию, сам раздавал попам разные вещи и суммы на церкви, назначал по себе чтение псалтыри. Все это называлось строить душу. Все это соединялось с верованием, что человек будет осуждаем после кончины по тем поступкам, с которыми застанет его смертный час: «В коем бо деле вдосить тя смерть, в том же осужден будеши, ли в посте, ли в бдении, ли в лености». Около умирающего собиралось семейство, слуги и близкие знакомые; ему подносили образа, и он каждого благословлял особым образом; в числе окружавших его смертную постель непременно находился духовный отец. Многие для большей верности спасения души облекались перед смертью в монашескую одежду, а иные принимали и схиму, как это делали цари. Если больной после этого жил еще некоторое время, то уже ничего не вкушал и на земле находился как бы за пределами земной жизни; и если бы случилось ему выздороветь, то непременно должен был поступить в монастырь. Когда начиналось предсмертное томление, тогда читалась отходная. Когда умирал царь или особа из царской семьи, звонили в колокола и пели великий канон; бояре, думные и ближние люди являлись во дворец в черных платьях.
Как только человек испускал дыхание, на окне ставили чашу со святой водой и мису с мукой или с кашей (вероятно, с кутьей). Это был какой-то остаток язычества, существовавший не у одних русских, но и у татар. Мертвеца обмывали теплой водой, надевали сорочку и завертывали в белое покрывало, или саван, обували в сапоги или башмаки, а руки складывали крестообразно. На царя надевали царское одеяние, на голову ему возлагали корону. Толпы знакомых стекались в дом умершего; начинался плач и причитание. Жена покойника обыкновенно заводила первая, причитывая: «Ах ты, мой милый, мой ненаглядный! Как же ты меня покинул! На кого меня, сироту, оставил? Али я тебе не хороша была; али не хорошо наряжалась и убиралась? Али мало тебе детей народила?» Другие вопили: «Зачем тебе было умирать? Ты был такой добрый, щедрый! Али у тебя не было чего съесть и спить? Али у тебя женушка некрасива была? Али царь тебя не жаловал?» Посылали собирать духовенство, и при этом обычай требовал каждому духовному лицу, приглашаемому на погребение, послать в подарок водки, меда и пива. Тело лежало на столе, пока изготовлялся гроб. Обыкновенно гроб делался деревянный, как у богатых, так и у бедных, с той разницей, что у богатых обивался внутри и снаружи материями разного цвета: например, внутри червчатым, а снаружи вишневым бархатом. Когда мертвеца клали в гроб, некоторые, по какому-то поверью, привешивали к гробу кафтан покойника, а в рот ему клали несколько мелких монет, как будто для издержек в дальней дороге на тот свет. Летом русские хоронили очень скоро обыкновенно в течение двадцати четырех часов после смерти, и нередко скончавшийся утром был уже погребен при заходе солнца. Если по какому-нибудь случаю, например, ожидая прибытия родных, погребение откладывалось, то труп вносили в ледник для предупреждения зловония. Мертвеца выносили из дома закрытым гробовой крышкой, сверху покрытой покровом или же шубой; так, на погребение князьям Черкасским выдавались из казны собольи шубы. Гроб не везли, а несли на руках, обыкновенно шесть человек, и если покойник или покойница успевали принять монашество, то непременно монахи или монахини. В таком случае обыкновенно хоронили в монастырях. Для эффекта нанимались плакальщицы, которые шли впереди и по бокам похоронного шествия с распущенными волосами и нарочно искаженными лицами. Они кривлялись и вопили, то громко вскрикивали и заливались плачевными причетами, то заводили тихим, писклявым голосом, то вдруг умолкали и потом заводили снова; в своих причетах они изображали заслуги покойника и скорбь родных и близких. Все, сопровождавшие гроб, шли с зажженными свечами, обвязав платками головы. Мертвого иногда вносили в церковь и оттуда по совершении панихиды выносили на кладбище.
Когда гроб готовились опустить в могилу, крышку приподнимали, и все должны были подходить к телу и целоваться с мертвым, впрочем, позволялось прикладываться и к гробу. Жена должна была вопить и причитывать, а плакальщицы показывали свое искусство хором. Священник давал в руки мертвого отпустительную грамоту, которую иностранцы, по неведению, почитали рекомендательным письмом, сами не знали к кому, кто думал к св. Петру, а кто – к св. Николаю. После опущения гроба в могилу все целовали образа, а потом ели кутью, непременно каждый три раза, соблюдая такой порядок, что прежде всего подходила к кутье жена, за ней дети, потом родственники, наконец, гости, слуги и все посторонние.
Зимой не спешили хоронить, и особенно знатных и богатых предавали земле не в первый день после смерти. Тело выносили в холодную церковь и ставили там иногда дней на восемь; в это время духовенство служило ежедневно литургию и панихиды. Уже на восьмой день предавали мертвого земле. Для людей бедного и даже среднего состояния было чрезвычайно дорого нанимать копать могилу зимой; поэтому мертвецов ставили в усыпальницу или притворы при колокольнях и там держали до весны. Весной семейства разбирали своих мертвецов и хоронили на кладбищах. Должность эту исправляли особые рабочие, которые назывались гробокопателями. Они получали плату с каждого погребения. Бедняки, которым не на что было похоронить своих родных, просили милостыни на погребение, и благочестивые зажиточные люди считали богоугодным делом похоронить бедняка; также из христианской благотворительности отправляли погребение содержавшимся в тюрьмах преступникам.
Кладбища располагались отдельно за городом, но часто хоронили близ церквей в селениях и посадах. По понятию русских, место для кладбища было свято, и тревожить прах мертвых считалось преступлением. Так, когда Иоанн III перестроил Москву и переставлял церкви и монастыри, его поступок возбудил негодование архиепископа Геннадия. «А ведь тое для, – писал он, – что будет воскресение, мертвых не велено ни с места двинуть, опричь тех великих святых». Ограды около церкви и кладбища были лишены деревьев. Это считалось нечестием на основании слов Второзакония: «Не насадиши садов, ни древа подле требника Господа Бога твоего». Неприкосновенность кладбищ долго соблюдалась свято, и в 1672 году, когда до сведения царя дошло, что в Архангельске на месте, где было кладбище, поставили торговые амбары, царь велел их снести. В самой Москве повсюду при церквах были могилы, и земля под кладбищами считалась церковной; духовные, пользуясь этим, строили на ней свои лавки и амбары; но в 1681 году опять велено прекратить такие постройки.
Ознакомительная версия.
