Пусть бы попроще была, может, дочкой стала б… За тебя, сынок, страшно. Ухожу я от жизни этой, а ты один-одинешенек остаешься в свете. Ксюшка не опора! Думай сам, как жить дальше…»
Ксения плакала. Каждое слово било без промаха. Муж прав по всем. И нечем было защититься. Ей стало стыдно так, будто она голяком вышла на улицу.
— Ты прав во всем! Ждешь, что я скажу тебе «уходи»? Не дождешься! Я слишком люблю тебя. Ты — мои крылья, радость, сама жизнь. У меня и на работе получается все, потому что есть ты — мои покой и уверенность. Не стань тебя, жизнь потеряет вкус.
— А больные? — иронично заметил муж и добавил горько: — Любимых берегут. Их не терзают одиночеством. Может, ты и любишь меня, но как старую игрушку детства. Ее за ненадобностью всегда можно отодвинуть в сторону, куда-нибудь спрягать, а потом вытащить. Она никуда не денется. Но я устал от этой роли. Я не тот, о ком ты мечтала. Кукла устала, ей нужна перемена жизни.
— Что ты имеешь в виду?
— Я все сказал! Добавить осталось немногое. Я ухожу, Ксюша, от тебя. Насовсем! Врозь мы будем счастливее. Давно так живем. Давай это узаконим!
— Не дам развод! Скажи, чего тебе не хватает?
— Тепла! Человечьего тепла!
— Тебе нужна женщина?
— Не баба! Это не проблема. Мне человек нужен, чтоб любил, понимал…
— Прости! Может, ты завел другую?
— Пока нет. Даже не думал о том. Дело вовсе не в плотском. Я хочу иметь жену, мать наших детей, дом такой, чтоб в нем звенел смех с утра до ночи, чтоб меня там ждали и любили, а не возвращаться в могильную тишину, куда даже мухи не залетают, а коли какая угодит, с голоду сдохнет. Прости, но я обычный человек. Да, не взлетел высоко, не добился многого, а мне и этого хватит! Умирать не обидно. Сама подумай, для кого мне стараться? Где стимул? Нет смысла! Ты все отняла. Но в том и моя вина имеется, слишком любил тебя! Зато теперь понял, что упустил. Не могу и не хочу больше терять время. Оно у всех не бесконечно. — Стал собирать в сумку свои вещи.
Ксения пыталась остановить, обещала изменить жизнь. Но он не верил ей.
— Ты никогда не будешь хозяйкой в доме. Ты слишком врач, одержимая, упрямая! Я сочувствую твоим коллегам, они несчастнее меня, потому что ты подавляешь их своим авторитетом, давишь инициативу, не слушаешь возражений, даже разумных. Считаешь, что только ты хирург, специалист, остальные лишь ординаторы при тебе. Ты никому не доверяешь самостоятельных операций и губишь всех врачей именно этим. Ведь случись что-либо с тобой, они тебя заменить должны у операционного стола. И не ординирующим, а основным хирургом. Так будет. Но скольких ты передержала в учениках? За такое не благодарят!
— Скольких бы они запороли? Я людям жизни спасла! И ты еще меня упрекаешь?
— Доверять им надо было, тогда не случилось бы меж нами сегодняшнего.
— Сколько б умерло, ты знаешь? — разозлилась Ксения.
— И у тебя бывали такие случаи. Разве нет? А сегодня сдохла наша семья! И ее оживить никто не сумеет. Хотя оба живы! Но в радость ли нам она будет, эта жизнь? Только иного пути уже не вижу! Прощай, Ксюшка! — Рванул на себя дверь и исчез в лифте.
Ксения видела, как муж заскочил в первый автобус. Он не оглянулся, не помахал ей, как обычно, рукой. Устав от нее — не сумел простить, не захотел терпеть дольше. Оставил ключи от квартиры и дачи — значит, решил для себя все.
Ксения сама сварила себе кофе. По привычке поставила две чашки. Задумалась, как теперь жить станет. Конечно, муж не подаст на развод, пока не найдет себе женщину. А уж какие слухи поползут о ней среди врачей, когда узнают о разводе… Уж чего не наплетут.
«А лучше сама скажу на пятиминутке. Чтоб домыслов избежать», — решила она. Вскоре по ее просьбе к дому подъехала «неотложка» и, забрав главврача, помчалась к больнице.
В кабинете было душно. Медики обсудили состояние каждого больного. Ждали ее заключения. Та оглядела всех. И сказала тихо:
— Знаете, коллеги, у меня неприятность. Муж ушел. Бросил. Слишком много времени и сил я отдавала работе. Личную сторону жизни упустила. Советую всем никогда не забывать о семьях…
Кардиологи переглянулись, не поверили в услышанное. Ксения, светило медицины, и вдруг заговорила о личном, впервые за столько лет! Она никогда не признавала на работе бытовых тем. Пресекала даже в ординаторской рассказы о мужьях и детях. Всех, кто пытался ей что-то нашептать на ухо, гнала прочь из кабинета. Ни одной сплетни не слушала. Ни единой подруги не завела. Со сплетнями разделалась раз и навсегда. Случилось так, что ординирующая врач нашептала Ксении на другую врачиху. Ксения вызвала ту в кабинет и велела сплетнице:
— А теперь повторите при ней все, что мне говорили. Что молчите? Не можете? Так вот что я скажу: вон из кабинета! И впредь со сплетнями и слухами порог не переступать! Понятно?!
Женщина ушла, не видя ничего перед собой. Она слишком тяжело переживала случившееся, и ночью у нее случился инфаркт. Ее еле вылечили. Целый месяц пролежала она в своем отделении. И лишь Ксения ни разу не навестила ее.
Может, помня тот случай, никто из врачей ей не посочувствовал, узнав о личной трагедии женщины, оставленной мужем. Иные врачи, покидая кабинет, не скрывали злорадной ухмылки. Мол, не только нам, а и тебе теперь достанется на каленые орехи…
Сама Ксения, казалось, вовсе не переживала. Она осталась прежней. Ни единой тучки в глазах. Та же собранность и сосредоточенность на операциях. Тот же диван в кабинете заменял свою постель. Вот только кофе чаще пить стала и еще покуривала понемногу — помогало сдержаться, не разреветься при всех. Ведь смеяться станут в открытую над брошенкой. Она все ждала, что муж вернется, позвонит, позовет домой, но он не объявлялся.
Шли месяцы. Ксения много раз хотела сама позвонить ему, ведь помнила номер телефона свекрови, А муж, куда ж ему деться, конечно, все там живет — один. Но гордость перевешивала. И опускалась рука, потянувшаяся к трубке: «Не буду навязываться. Слишком много чести. Пусть остается все как есть». Валилась головой на подушку.
А днями и вспомнить о нем было недосуг. Самой бы выстоять, удержаться на ногах. Операции часто затягивались до глубокой ночи. Едва вернется в кабинет, коснется головой подушки — и уже спит. А во сне продолжает оперировать. Но почему-то именно эти ночные операции заканчивались плохо.
Ксения подскакивала в ужасе. Свое сердце разрывалось от страха.
— Только бы не это! — дрожала, вспомнив сон.
— Гулять вам надо. Перед сном полезно свежим воздухом дышать. Походите по городу бездумно. Нельзя же жить на сплошной отдаче. Такая гонка загоняет людей. Вспомните о себе, — сказала ей как-то ординатор и напомнила: — Три года не выходя из больницы. Вы хоть квартиру навестите, пока она вас не забыла. Там уборщица порядок поддерживает. Мы ее попросили, не обижайтесь на самовольство, но жилье уважать надо!
И Ксения пришла домой. «Вот ключи, оставленные мужем. Он так и не взял их. Не нужны, не воспользуется. Навсегда ушел, безвозвратно. А жаль… Может, в парк сходить? Ведь в двух шагах. Хоть подышу, посмотрю на людей. Какие они за стенами нашей больницы?»
Она уже было собралась, но желание остаться дома, вволю поспать, покурить на кухне, ни от кого не таясь, пересилило. Она села за стол, закурила. И вспомнила недавнюю историю о санитарке из реанимации, злой на язык бабе, рубившей правду-матку напрямую, в глаза, кто б перед ней ни стоял. Она и Ксении вылепила, когда та зашла глянуть на прооперированного:
— Ну чё снуешь тут под ногами, грязь таскаешь? Не от тебя его жисть! Только от Господа! Как он решит, так сбудется. А ты тут нуль! Свое ему не вставишь, а и не надобно мужику твово сердца. Он свое пропил насквозь, вместе с потрохами. Чево такое говно жалеть? Он, козел корявый, только с энтой койки вскочит, вмиг похмеляться побегит. А ты ему в жопу дуешь, чтоб просирался легше. Нашла кого спасать. Ты на евонную рылу глянь! Сущий забулдыга, пропойца окаянный, как и мой змей, урод проклятый!
— Сейчас он больной. Наш больной. И не смейте обижать человека! Когда выйдет от нас здоровым, тогда разбирайтесь с ним. А сейчас — ни слова! Уволю иначе!
— Ой! Спугала, клизма сушеная! Видала я таких, как ты! Да санитарки всюду требуются. Вон в гинекологию меня зовут, через стенку, хоть щас уйду! А вот ты спробуй мне замену сыскать, геморрой надорвешь! Вас, врачей, нынче до хера развелось, а санитарок никому не хватает. Все грязи боятся. Так что хвост не подымай. И коль снуешь здесь, так не во время уборки приходи. Я в каждый след мыть не буду!..
— Санитарке сдержанной быть положено! — осекла женщину Ксения.
— Иди ты в сраку! — услышала в ответ. И, повернувшись к ней задом, баба взялась домывать полы.
Ксения и впрямь хотела ее уволить, но услышала от врачей:
— А как с заменой?
— Где другую найдем? И когда?..
— На такую зарплату никто не соглашается.
