Ознакомительная версия.
И все-таки надо было сосредоточиться, собраться с мыслями, найти хоть какие-нибудь приветственные слова. Сергей Кузьмич напрягся, наморщил лоб, и, наконец, несколько звонких фраз все же повисли у него на отклеившемся от неба языке.
– Дорогие друзья, братья по разуму! – скажет он. – В этот великий торжественный час, когда после долгих поисков наконец состоялась историческая встреча наших двух цивилизаций, я призван…
Неожиданно стройный ряд этих высокопарных слов опрокинулся, поник – убийственно простой вопрос оборвал гладкий ход мыслей Сергея Кузьмича: на каком языке говорить с инопланетянами? Не на нашем же посконном русском?
В школе он учил французский, но кроме «mercy» и «la table» ничего в голове не осталось. Нет, французский не годился.
Ну конечно, нужен был этот самый распространенный – английский. Но отношения и с ним у Сергея Кузьмича были, мягко говоря, непростые, а признаться откровенно, даже никакие. Он его «сдавал» в институте и пытался изучать самостоятельно, но толку было мало – с приезжавшими недавно к дочке американскими гостями разговора почти не получилось.
Пока Сергей Кузьмич размышлял о превратностях своего взаимодействия с неподдающимися иностранными языками, колонна зеленых человечков уже почти совсем приблизилась к дочкиному дому. Надо было срочно поднатужиться и наскрести для приветствия хотя бы несколько английских слов. Сергей Кузьмич снова натрудил голову, все-таки что-то из нее выудил, положил на язык и в порыве самоотверженности собрался уже открыть рот. Но вдруг замер в растерянности: инопланетяне шли вовсе не к нему. Они шли мимо. Куда?
Удивительно – они шли к лесу.
Он бросился за ними вдогонку, закричал что-то по англо-русски, однако пришельцы не только не отозвались, но даже головы к нему не повернули. Такое пренебрежение, такое неуважение! К нему, Человеку, представителю высшего разума на этой планете!
И куда же они могли идти еще? Сергей Кузьмич проследил направление движения инопланетян и еще больше открыл рот от изумления. Инопланетяне двигались к муравейнику!
Они близко подошли к нему, остановились, стали в полукруг и, склонившись над пирамидой муравьиного дома, направили на него свои усы-антенны. «Бип-бип» – понеслись от них позывные сигналы. «Пиб-пиб» – пропищал отклик.
«Неужели, – взорвался обидой Сергей Кузьмич, – эта старая куча грязного лесного мусора может представлять какой-то интерес, и какие-то жалкие мурашки для них важнее меня, венца творения, вершины мироздания?»
После долгого тягомотного бипиканья инопланетяне наконец закончили свое пустопорожнее занятие, отошли от муравейника, снова построились в колонну и пошли обратно. Сергей Кузьмич кинулся им наперерез.
– Ошибка, мистейк! – вскрикнул он.
Но инопланетяне, как и прежде, не обратили на него никакого внимания. Они явно пренебрегали им и шли мимо.
Когда они были совсем близко, Сергей Кузьмич вдруг подумал, что надо рассмотреть пришельцев повнимательнее. Он достал из бокового кармана куртки очки, нацепил их на нос и напряг зрение. И тут снова ахнул от изумления – на инопланетянских головах-шарах не было ни глаз, ни рта, ни носа, ни ушей. «Так вот оно что, – хлопнул себя по лбу Сергей Кузьмич, – никакие они вовсе не братья по разуму, никакие не гуманоиды».
Его догадка тут же обрела конкретику: ну конечно, это просто механические безмозглые автоматы-роботы. Или вообще даже бестелесные голографические изображения. И посланы они на Землю не для исторического контакта с человечеством, а для того чтобы пролезть в людские тайны, завладеть промышленными секретами фабрик и заводов. Коварные же муравьишки, подлые твари, соглядатаи, работают на их вражескую планету, шпионят, воруют чужие now how. Недаром они шныряют повсюду, во все щели влезают, даже на кухне по полкам бегают. Бывает, и в рукав или за шиворот заберутся. Да еще больно кусаются, гады.
«Тьфу!» – Сергей Кузьмич сплюнул в сторону накопившуюся во рту желчь, встал со скамейки и, проводив презрительным взглядом исчезавшую в небе летающую тарелку, направился к дому. Пора было уже ему наконец-то спать ложиться, завтра опять надо будет рано вставать.
В один из шумных торговых дней к средиземноморскому порту Акко подошла небольшая двухмачтовая фелюга с серыми полотняными парусами. Она остановилась на рейде вблизи берега в ожидании своей очереди подойти к причалу. На палубу поднялся высокий старец с длинной седой бородой в долгополом черном плаще и высокой островерхой шляпе. Он достал из кожаного чехла-цилиндра большую подзорную трубу, раздвинул ее и направил на берег. Долго не отрывал он глаз от окуляра. В круглой черной оправе одна за другой проплывали перед ним яркие картины бойкого восточного базара.
Плотно застроенный двухэтажными домами из серого камня и желтого саманного кирпича средневековый Акко бурлил торговыми страстями. Амбары с рисом и фуражом, лавки купцов с одеждой и мехами, прилавки с керамической посудой и остроносой обувью длинными рядами вытянулись вдоль набережной.
Здесь торговали браслетами из Аль-Кахира, стеклянными штофами из Генуи, кожаными седлами из Эпидавра, багдадскими фаянсовыми чашами и персидскими паласами из Эрана.
Арабы, греки, персы, одетые в разноцветные плащи, накидки, платья, толпами бродили по узким торговым улочкам и набережной города. А к причалу подходили все новые тяжело груженные фелюги, баркасы, лодки из греческого Коринфа, кипрского Саламина, египетского Фароса и даже из далекой черноморской Таврии.
Прошло несколько минут. С минарета в городе, призывая правоверных к молитве и омовению, закричал тонкоголосый муэдзин. На сторожевой башне громко ухнула медная труба. Железная цепь, преграждавшая вход во внутреннюю гавань, загрохотала и медленно заскользила к овальной нише в нижней части башни. И тут же в порт вошла большая многовесельная каторга-галера, в трюме которой сидели прикованные к скамьям и никогда не выходившие на свет черные гребцы.
На приблизившемся к берегу левом борту каторги появились две фигуры: худощавый мальчуган лет двенадцати и коренастый приземистый крепыш с пышными черными усами. Он схватил мальчика под мышки и быстро выпрыгнул с ним на щербатые доски причального настила.
Cтарик внимательно вгляделся и вдруг замер от страшной догадки – на поясе мальчика висела длинная плетеная веревка. Другой ее конец был прикреплен к запястью правой руки мужчины. Окуляр помутнел, покрылся туманной пеленой, подзорная труба вздрогнула, задрожала и прыгнула вверх. В другое пространство, другое время…
По серому асфальту тротуара шел худенький черноглазый мальчуган в коротких протертых джинсах, прорванных на носу кроссовках и выцветшей бейсболке. Он двигался медленно, останавливался возле витрин магазинов, кафе, ресторанов и с чуть скрываемым любопытством разглядывал одетых в яркие одежды манекенов и сверкающие на солнце серебряные графины, фужеры, рюмки и подносы.
Куда он шел? Может быть, вон к тому большому белому зданию торгового коньона? Он приблизился к нему, но вдруг остановился – на него пристально смотрел стоявший у входа охранник. Мальчик круто повернулся на стоптанных каблуках и пошел назад. Теперь его путь направлен к гудящему неподалеку на набережной разноголосому восточному базару-шуку. Конечно, его влекли к себе бесчисленные лотки, где золотились стройные пирамиды апельсинов и выложенные кирпичиками горы кураги, где пересыпанная ледяной крошкой серебристая кефаль лежала рядом с толстой темнокожей туной. Именно на запах шашлыка и люля-кебаба, на аромат фелафелей, турецкого кофе и жареных каштанов шел этот мальчик. Его взгляд издали жадно хватал лежавшие длинными рядами горки пастилы, зефира, пахлавы, щербета, халвы. Он пошел было к одному из этих сладких столов, но, увидев приблизившихся с другой стороны солдат в камуфляже, быстро повернул назад.
На углу улицы стояла группа бородатых хасидов, одетых в длиннополые черные плащи и такие же черные широкополые шляпы. Заметив проходившего мимо мальчика, один из них прервал беседу, повернулся и проводил его долгим изучающим взглядом.
Неужели все эти хасиды, солдаты, охранники не понимали, кто мимо них проходил? Ведь так просто по согнутой спине с опущенными плечами, неловким движениям рук и неуклюжей походке угадать тяжелый шахидский пояс, привязанный к впалому животу мальчика. А его бегающие по сторонам испуганные глаза, пугливое оглядывание назад – разве не признак тревожного ожидания чего-то страшного и неотвратимого.
Старик безошибочно распознал в мальчике шахида еще и потому, что в свое время видел у султана в Фалудже специальные питомники, где выращивали маленьких смертников. Мальчиков отбирали у матерей, едва они начинали ходить, и сразу надевали на них тугие кожаные ошейники с обращенными внутрь острыми металлическими шипами. Ошейники не снимались ни днем, ни ночью. За любое непослушание свирепые надзиратели-мамлюки дергали детей за поводки, и шипы больно врезались в шею. Учили их только одному – беспрекословному подчинению любой команде поводыря. А тот мог ни с того ни с сего приказать прыгнуть с крыши высокого дома или войти в клетку с диким тигром. Кормили малышей впроголодь и, как поощрение, давали по маленькому куску жженого сахара. А целым мешочком этой сладости награждались те, кто выполнял какое-нибудь более серьезное учебное задание. Например, залезал голым в чан с чуть остывшим кипятком или прокалывал сам себе иголкой ладони.
Ознакомительная версия.
