Для объяснения того, что происходило при расселении славян на территории России, можно до некоторой степени пользоваться данными, касающимися позднейшей русской колонизации, происходившей уже на памяти истории, например, колонизации Заволочья, и отчасти — колонизации русских среди вотяков, черемис, пермяков и вогулов. Говорим — до некоторой степени, потому что в это позднейшее время русские стояли в своей культуре уже много выше финских инородцев, были крепки единством и верой, тогда как финские племена представляли множество подразделений и жили разбросанно. Впрочем, и при начале русской истории на стороне славян было то преимущество, что их предводителями и руководителями были нередко воинственные и предприимчивые варяги (норманны), следы которых мы встречаем, например, в Суздальской земле, в т. наз. мерянских курганах, еще до установления здесь русского владычества. Следы эти выражаются в обычае трупосожжения, в присутствии норманнского вооружения и характерных украшений эпохи викингов (IX–X и нач. XI в.), например, т. наз. скорлупчатых фибул и т. п. Вообще, необходимо допустить, что славянская колонизация происходила не массами, а проявлялась более в основании небольших поселков и городков. Есть основание думать, что среди Мери, например, в эпоху участия ее в призвании варяжских князей, уже был значительный славянский элемент, что область ее была уже отчасти заселена славянами, хотя и продолжала носить название Мери, подобно тому, как и позже Вятка, Пермь, Сибирь удержали туземные названия, хотя и стали уже областями русскими, с господствовавшим русским населением. Успеху славянской колонизации могло благоприятствовать и то обстоятельство, что финское население было, по-видимому, не густо и жило разбросано среди лесов, к тому же сравнительно мирно и невоинственно. Когда же славянские колонии начали его теснить, оно могло уходить далее на Восток, как это мы знаем, например, в позднейшее время относительно вотяков, черемис, вогул и мордвы. В более раннюю эпоху также уходили перед русскими, по-видимому, югры. В XVI веке они были уже за Уралом, тогда как несколькими веками ранее они, судя по некоторым историческим данным и хорографической номенклатуре, жили в пределах нынешней Вологодской губернии и даже, может быть, южнее: известно, что часть их прошла в конце IX в. за Карпаты и основала Угорское (Мадьярское) государство; с другой стороны, Европеус указал на угорское происхождение названий некоторых рек даже в Московской губ. и еще южнее, например, р. Угра. К этому надо прибавить, что финские племена распадались, вероятно, на многие группы и говоры, как напр. теперешние черемисы, у которых насчитывается шесть наречий, или как вотяки, распадающиеся на два главных племени, да еще на несколько мелких, причем вотяки одной местности с трудом иногда понимают других. В виду этой разбросанности и разноплеменности русские колонисты были крепки своей сравнительной однородностью, единством в языке, а затем и верой, которая послужила также важным объединяющим фактором и для инородцев. Последние, принимая русскую веру, язык и подчиняясь влиянию русских обычаев, становились сами русскими и помогали последним в обрусении своих соплеменников.
Мы сказали, что славянская колонизация должна была идти, в большинстве случаев, постепенно, мелкими группами и поселками, как это мы видим и в последующие века, на Севере и Востоке. Но это не исключало возможности, в некоторых случаях, и более усиленной, массовой колонизации, в подтверждение чего можно также привести аналогичные примеры из исторической уже эпохи. Не говоря даже о массовом переселении малоруссов в XVII веке на левый берег Днепра и в нынешнюю Харьковскую губернию, можно указать, например, на быстрый рост заселения Перми при Строгоновых и на последующее движение массами русских из Двинской земли, Вятки и Перми — в Сибирь. Пример Строгоновых показывает, что стоило только предприимчивым властным и богатым людям основаться на новых, вольных и прибыльных местах, как к ним уже начинали стекаться переселенцы, в надежде на простор, выгодный промысел и покровительство крепкой власти. Именно такая крепкая русская власть появилась в пределах Мерянской земли, с утверждением во Владимире и Суздали князей Мономахова рода. Нашествие татар, уничтожившее Киев, низведшее его на степень второстепенного поселка, разорившее Переяславское княжество и Чернигов, сопровождалось перемещением политических центров из Чернигова и Новгорода-Северского — в Муром и Рязань, из Киева — во Владимир. Это способствовало еще более возвышению значения Владимирского княжества, центр которого перешел затем в Москву, т. е. западнее и южнее, как бы навстречу тем западным и южным славянским элементам, которые начали сюда приливать с новой силой. Этот прилив прежние исследователи представляли себе так, что южно-русское население после татарского разгрома начало массами передвигаться на север, ища себе там более спокойного существования и более надежной защиты. В новейшее время эта теория подвергнута сомнению и иными даже совершенно отвергается; указывают на то, что южно-русское население было или истреблено, или бежало на Запад, и что массовое передвижение его на север не подтверждается никакими свидетельствами. Истина, по-видимому, лежит здесь в средине между крайностями. Массового движения, кажется, действительно не было; тем не менее и самые князья и их дружина явились на север с юга, а их переход, вместе с молвой о силе и значении их власти и с разорением юга, должен был иметь следствием переселение на север же многих лиц из высшего сословия, духовенства, купцов и простого народа. Но здесь эти переселенцы встретили уже ряд городов, заселенных ранее выходцами из варяг, Новгорода, Киева, Земли Кривичей, а также ославянившимися инородцами; здесь уже оказывалась народность, в которой смешанные славянские и финские элементы сливались в нечто особое и более общее; к этому общему оставалось только примыкать и содействовать, сознательно или бессознательно, укреплению и расширению нового государства и складыванию одного русского (великорусского) народа, на обширном пространстве Средней, Северной и Восточной Руси (а также, через посредство донских казаков, отчасти и Южной).
Это образование великорусского народа из соединения разных элементов, происходило ли оно путем брачного смешения славян с финнами или путем непосредственного, постепенного обрусения последних, по необходимости должно было оказать известное влияние на видоизменение первоначального типа, какой представляли в своем сложении и облике русско-славянские племена прежде их утверждения на территории финнов. К сожалению, выяснение этого вопроса соединено с значительными трудностями и требует основательного ознакомления как с типом современных финских и славянских племен, так и, по возможности, с тем, какой выказывали предки этих племен в эпоху их первоначального столкновения и смешения. Но такое ознакомление предполагает массовые наблюдения и обстоятельную их разработку, чему покуда положено только слабое начало; что же касается до выяснения типа древних славянских и финских народов, то для этого имеется и слишком мало материалов. Впрочем, нельзя сказать, чтобы эти материалы совершенно отсутствовали; они имеются в виде тех костяков и черепов, а иногда и остатков волос, которые находят в многочисленных, разбросанных по русской земле курганах и могильниках. Материалы эти отчасти уже описаны трудами профессора Богданова и других лиц; но многое еще остается сделать для выяснения особенностей по местностям и эпохам и для сравнения их с соответственными антропологическими особенностями современного населения. Покуда мы не имеем еще ни детальных карт с указанием распределения древних курганов, городищ и т. д., ни сочинений, в которых были бы сведены и анализированы все известные данные об исследованных могильниках и выяснены все констатированные особенности различных славянских и финских курганных и могильных древностей. Немногие обобщения, сделанные по отношению к этим археологическим памятникам, иногда только затемняют вопрос или дают ему фальшивое освещение. Так, например, финские ученые считают почти все доисторические древности средней и северной России финскими, так что славянских здесь, можно сказать, совершенно не оказывается. Наоборот, некоторыми русскими учеными был высказываем взгляд, что почти все эти остатки принадлежат нашим собственным предкам, а иные склонны даже причислять к славянским и разные курганы и могильники Сибири. Понемногу, однако, и в этой области начинает кое-что уясняться, хотя покуда лишь в слабых намеках. Начинают определяться, с одной стороны, остатки древнейшей культуры каменного и костяного века, со следами бронзового, констатированные от Урала, Перми, Вятки до Мурома, Москвы и Приладожья и принадлежавшие, очевидно, древнейшему населению, как кажется, угорскому. Затем идут могильники (не курганы), заключающие в себе остатки финнов более поздней эпохи, но еще несколькими столетиями предшествующие эпохе расселения славян. Настоящих курганов (могильных насыпей) мы не находим в исконной области финнов, например, в нынешней Пермской губернии (за исключением степных зауральских уездов, где курганы насыпались, очевидно, тюркскими кочевниками), в Вятской, большей части Вологодской и Архангельской, в Прибалтийских областях. С другой стороны, мы встречаем и в пределах Средней России могильники, относящиеся, по-видимому (судя по вещам), к VI–VIII векам и принадлежавшие, по всем вероятиям, финнам. Таковы, например, исследованные недавно Курманский могильник (в Касимовском уезде Рязанской губ., раскопки графа Ф. Уварова) и Люцинский могильник Витебской губернии (раскопки Романова и Сизова). Наконец, мы имеем курганы иногда с арабскими диргемами и византийскими и другими монетами, позволяющими определить точнее эпоху, и относящиеся, по-видимому, (в пределах Средней и Северной России), к IX–XI векам. Несомненно, что курганы насыпались в Южной и Средней России разными народами начиная с эпохи скифов, а может быть и раньше. Известны некоторые курганы с греческими изделиями IV в. до Р. Х., есть затем более поздние — эпохи около Р. Х. и последующей, так наз. Скифо-сарматской; но затем идут курганы несомненно славянские, именно на юго-западе России, в области, где и все хорографические названия — славянские. Удалось даже выяснить некоторые особенности курганов полян, древлян, северян, смоленских кривичей, иногда со следами норманнского влияния (особенно в богатых, княжеских курганах). Не может быть сомнения, что славяне, расселяясь в период язычества далее к северу и востоку, должны были принести туда с собой и обычай насыпания курганов; и действительно, мы видим многочисленные группы древних могильных насыпей и в земле ильменских славян, кривичей, радимичей и вятичей. Курганы эти идут обыкновенно по рекам, а реки, несомненно, были главными путями славянской колонизации; мы знаем, например, что в Обонежье и Заволочье славяне утвердились по Двине, Свири, Онеге, оттеснив финнов к Белому морю, в верховья р. Ояти, в глухую Белозерщину, к Ладоге и т. д. Таким образом едва ли может подлежать сомнению, что большинство курганов в области первоначального расселения славян, до принятия ими христианства, принадлежат славянам, хотя это не исключает возможности, что под влиянием славян и сопредельные с ними финны стали в более позднюю эпоху тоже насыпать курганы над своими умершими. В Нижегородской губернии исследованы, например, курганы, принадлежавшие, несомненно, Мордовским князьям (у с. Бол. Тимерево); но они относятся к более поздней эпохе, не ранее XII и даже XIII в. Некоторую точку опоры могло бы дать в этом случае (для определения славянства или финства) сравнение самих остатков людей, похороненных в курганах; но, к сожалению, на них только в последнее время стали обращать большее внимание. Притом, не следует забывать, что костяки и черепа могут дать понятие только о признаках расы, породы, а не племени или народности; между тем, в составе одного и того же племени могут присутствовать различные расовые элементы и, наоборот, одни и те же краниологические признаки могут встречаться у представителей различных племен или народностей. Кроме того, известный физический тип может подлежать в течение веков изменению, вследствие ли постепенного вырождения тех или других признаков в потомстве, или вследствие большого умножения потомков одного типа, сравнительно с потомками другого, или, наконец, вследствие кровного смешения одного типа с другим, в течение многих поколений. В Германии, например, констатировано, что в древних курганах ее (Hunengraber) было погребено высокорослое население, с преобладающей длинной и узкой, так наз. долихоцефальной, формой черепа. Эти курганы, очевидно, заключают в себе остатки древних германцев; между тем современное немецкое население имеет преобладающей формой головы — короткую и широкую, брахицефальную, и долихоцефалия встречается только спорадически, или на таких окраинах, как побережье Немецкого моря, в Швеции и т. д. Очевидно, тип черепа нынешних немцев не тот, что был у древних германцев, как и характерная древняя белокурость германского племени встречается теперь у меньшинства населения, тогда как большинство — шатены, с немалой примесью брюнетов. Подобное же явление видим мы и на славянской территории России. Древнейшие курганные черепа, как из скифских и скифо-сарматских, так и из славянских курганов, выказывают преобладание долихоцефалии, тогда как у современного русского населения преобладает брахицефалия. И это применимо в одинаковой степени как к южно-русскому, так и к северно-русскому населению, причем у современных малоруссов встречаются, по-видимому, даже более сильные степени брахицефалии, чем у великоруссов. Этот факт преобладания теперь брахицефалии, а в эпоху насыпания курганов — долихоцефалии, заставил некоторых исследователей (напр. проф. Таранецкого) прийти к заключению, что курганные черепа — не славянские, а принадлежат, вероятно, финнам. Но такое заключение также не может быть признано убедительным; известно, что современные финны, как западные (корелы, тавасты, эсты), так и восточные (мордва и другие), тоже представляют преобладание брахицефалии, как равно и большинство тюркских народностей. Если же допустить, что древние финны отличались по своему типу от нынешних, то с одинаковым правом это можно сделать и по отношению к славянам. Более оснований имело бы предположение, что древние курганные долихоцефалы были не финнами, а угорцами, то есть югрой, как это и высказывал Европеус. Современные вогулы и остяки (потомки югров), действительно, выказывают преобладание долихоцефалии, и в этом отношении довольно резко отличаются как от своих соседей, самоедов, так и от приуральских, поволжских и прибалтийских финнов. Весьма вероятно, что те длинноголовые черепа, которые были найдены проф. Иностранцевым вместе с изделиями каменного века в отложениях Приладожья, должны быть приписаны именно югре, имевшей в глубокой древности значительное распространение на севере России; но мы не имеем никакого основания приписывать югре те длинноголовые черепа, которые были найдены в курганах X–XI вв. в областях, населенных славянами и со следами культуры славяно-варяжской. Вопрос о югре, или, точнее, о физическом ее типе, заслуживал бы, вообще, более тщательного исследования, так как это, несомненно, один из древнейших типов на почве Северной России, существенно отличающийся еще и теперь от типа всех соседних современных народностей.
