Ознакомительная версия.
Рассуждать на эту тему очень увлекательно, и в большинстве случаев авторы приходят к выводу, что для ряда человеческих сообществ религия действительно может быть весьма полезной – она помогает не бояться смерти, когда вам нужно воевать с соседями, предлагает объяснения для явлений природы, которых вы не понимаете, способствует деторождению и так далее. Но насколько все эти функции актуальны, если мы говорим о современных развитых странах?
Ряд исследований позволяет предположить, что сегодня атеизм в целом более благоприятен для индивида и общества, чем вера в Бога, хотя бы потому, что с момента появления авраамических религий у нас слегка изменились представления о хорошем и о плохом. Я неслучайно упомянула деторождение: в США зафиксирована ярко выраженная корреляция между уровнем религиозности и частотой родов среди матерей-подростков в соответствующем штате [26]. Особенно наглядно она проявляется при анализе эффективности программ “сексуального просвещения”, пропагандирующих воздержание до брака [27]. В штатах, где такие уроки отсутствуют (независимо от того, есть ли какие-то другие, более вменяемые), в возрасте 15–19 лет беременеют 59 девушек на 1000, из них 35 рожают. Конечно, это много; в большинстве развитых стран ситуация получше, чем в США. Но в штатах, где школьников убеждают в необходимости отказа от секса, на 1000 юных девушек приходится 73 беременности и 48 родов.
Одно из самых известных исследований взаимосвязи между религией и общественным благополучием опубликовал в 2009 году Грегори Пол. Это интересный персонаж, к своим 60 годам он так и не удосужился получить ученую степень, но с 1977 года интенсивно сотрудничал с палеонтологами из Университета Джонса Хопкинса, был соавтором множества научных статей о динозаврах, а в последние годы увлекся самостоятельными исследованиями социологических и теологических вопросов и вполне успешно публикует свои работы в научных журналах. Так вот, он перелопатил огромный массив статистических данных, касающихся 17 развитых стран, и нашел множество любопытных корреляций. В странах, где относительно много верующих, подростки не только чаще беременеют, рожают и делают аборты, но и чаще болеют сифилисом и гонореей; там значительно выше младенческая смертность; гораздо сильнее имущественное расслоение; больше число убийств и уровень преступности в целом [28].
Разумеется, в рамках любой отдельно взятой страны уровень религиозности различается в разных социальных группах. По данным компании Gallup, в 2011 году в Бога верили 92 % американцев и только 7 % заявляли о своем атеизме (еще 1 % не смог выбрать между этими вариантами) [29]. В американских тюрьмах, как выяснил популяризатор атеизма Хемант Мехта [30], доля неверующих колеблется, по разным данным, от 0,2 до 0,09 % – хотя заключенные, разумеется, могут и лукавить в опросах, чтобы получить более благоприятную характеристику. Ученых, которые верят в Бога, совершенно точно меньше, чем верующих преступников или даже обычных обывателей, но конкретные цифры могут сильно меняться от исследования к исследованию: многое зависит от того, как набирать респондентов и как формулировать вопрос. Скажем, если считать учеными любых штатных сотрудников хороших американских университетов, проследить, чтобы опрошенных социологов было в абсолютных числах не меньше, чем опрошенных сотрудников естественнонаучных факультетов, и спрашивать людей о принадлежности к той или иной конфессии [31], то респондентов, которые ни к какой конфессии не принадлежат, среди научного сообщества окажется всего лишь 51,8 %. Если же взять только биологов, физиков и математиков, причем членов Лондонского королевского общества (аналог нашей Академии наук) и спрашивать их о вере в персонализированного Бога [32], то выяснится, что 86,6 % ученых с его существованием категорически не согласны и только 5,3 % твердо уверены, что Бог есть.
В таком разрыве между учеными (особенно выдающимися) и преступниками нет ничего удивительного, учитывая, что существует [33] хотя и слабая, но статистически достоверная отрицательная корреляция между религиозностью и уровнем IQ.
Конечно, я обязана еще раз напомнить, что никакая корреляция, во-первых, не означает причинно-следственной связи, а во-вторых, не позволяет вообще ничего сказать о любом конкретном человеке, который запросто может оказаться умным верующим или глупым атеистом. В обоих лагерях есть как множество прекрасных людей, так и множество агрессивных идиотов. Это утверждение работает и применительно к любым идеологическим противоречиям между людьми.
Ведь ничто так не портит хорошую идею, как ее сторонники.
Краткий курс поиска истины
Одна из самых распространенных когнитивных ошибок – это confrmation bias, склонность искать материалы, подтверждающие собственную точку зрения, и игнорировать все остальные. Разумеется, я не готова поклясться на “Происхождении видов…”, что я ни разу за все время написания книжки не стала жертвой этого явления. Тем не менее с помощью научных исследований проблематично доказать что-то совсем антинаучное. В этом вся прелесть. У меня в книжке есть несколько мест, где я писала о вещах, подтвержденных научными исследованиями, несмотря на то, что мне они совершенно не нравятся. Я бы, например, с удовольствием попыталась вас убедить, что есть мясо абсолютно необходимо для здоровья, потому что у меня есть личное скептическое отношение к вегетарианцам. Но увы! Я нашла множество исследований, противоречащих этой точке зрения, и поэтому у меня не было права ее высказывать.
Я убеждена, что мир был бы гораздо лучше, если бы подкрепление любых своих утверждений ссылками на научные исследования превратилось бы в общепринятую норму, в золотой стандарт во время любого холивара. Чтобы любой человек, делающий громкие заявления, немедленно сталкивался бы с вежливой просьбой подкрепить их ссылками на авторитетные источники – и чтобы никто из читателей не воспринимал его слова всерьез в случае неспособности это сделать. Для этого нужно, чтобы как можно больше людей понимало, чем в принципе отличаются научные источники от ненаучных и как эти научные источники искать.
Если совсем коротко, то разница в том, что в научном журнале гораздо сложнее опубликовать ерунду. Если я напишу текст о том, что держать дома ежиков опасно, потому что это вызывает бронхиальную астму, и попытаюсь пристроить его в научно-популярный журнал (или в собственную книжку), то редактор, конечно, удивится. Посмотрит в Википедию, увидит, что там в статье про астму среди факторов риска ежики не упоминаются. Спросит меня, откуда я вообще это взяла. На этом месте я сделаю умный вид и скажу, например: “Мне рассказал об этом ученый Джон Смит в частной беседе!” Если редактор очень въедливый и очень дорожит репутацией журнала (или издательства), то он, конечно, все равно скажет, что часть про ежиков надо выкинуть, раз уж я не могу сослаться на нормальный источник (хотя бы на опубликованную статью того же Джона Смита). Но если у редактора на этой неделе еще десять таких же психов, как и я, и при этом он понимает, что мой текст важен, потому что иначе пустая полоса в журнале подвисает, да и вообще меня читают хорошо, – то он плюнет и опубликует статью вместе с ежиком и астмой, небезосновательно полагая, что это мои личные репутационные риски. А вот в научный журнал мне с моими ежиками соваться бессмысленно изначально и было бы бессмысленно, даже если бы я была профессором Гарварда. Редактор научного журнала (как правило, профессиональный ученый) в принципе согласится со мной разговаривать о ежиках, только если в статье будет описано проведенное исследование или ссылка на данные, которые уже были опубликованы в научном журнале. Допустим, мы с коллегами провели исследования и наша статья состоит из двух частей. Во-первых, мы сравнили 1000 владельцев ежиков с 1000 свободных от ежиков людей и обнаружили, что в первой группе за время содержания ежиков заболели астмой 246 человек, а во второй группе за аналогичное время только 100 человек. Во-вторых, мы идентифицировали в кожных выделениях ежиков мелкодисперсный компонент, который назвали ежикастмином, и установили, что в концентрации 2 мг на литр выпитой воды он повышает вероятность развития астмы у подопытных крыс на 146 %. Однако тот факт, что редактор согласится со мной и моими коллегами разговаривать, еще не означает, что статья будет опубликована. Потому что научные журналы – это рецензируемые журналы. Любую статью, которая туда поступает и не была отвергнута на первом этапе, редактор отправляет рецензентам. В этой роли выступают ученые, которые занимаются исследованиями в близких областях, – в данном случае это может быть, например, специалист по влиянию домашних животных на развитие астмы и специалист по кожным выделениям ежиков. Первый скажет: “Видовая принадлежность животных тут вообще ни при чем, просто любые звери наводят беспорядок и поднимают в воздух тонны пыли, которая может усугублять течение астмы”. Второй скажет: “Этот ваш ежикастмин, судя по описанию, не что иное, как фрагменты иголок, как вы вообще додумались их в воду добавлять?” Статью с такими замечаниями не опубликуют, в лучшем случае отправят на доработку: сравнивать владельцев ежиков с владельцами других домашних животных и пробовать поить крыс водой с примесью любых других маленьких твердых частиц, а заодно доказывать, что в результате совместной жизни человека с ежом эти частицы в принципе попадают в питьевую воду. Другими словами – ставить эксперименты не так, чтобы доказать гипотезу, которая нам нравится, а так, чтобы честно попытаться ее опровергнуть и судить о ее перспективах по успеху этого мероприятия.
Ознакомительная версия.
