Пожалуй, ни один напиток не требует такого учета места и времени, такой тщательной продуманности каждой детали в общей картине. Прекрасен вид англичан в строгих полосатых костюмах, трепетно сжимающих стаканы со скотчем, в которых призывно позванивает ледок. К сожалению, на шумной тусовке эти респектабельные джентльмены, расталкивая друг друга локтями, вдруг бросаются на растерзание несчастного лосося на столе, — вся эта суета подрывает ауру скотча!
Но истинный вискоман предпочитает домашнюю обстановку: краснокожее кресло «Честерфилд», в котором можно откинуться и вытянуть ноги к догорающему камину (тут хороши вельветовые брюки и замшевые, светлые туфли), низкий столик, где фарфоровая доска с сыром «Стилтон» и крекерами, — драгоценный бокал отменно чувствует себя в этой обстановке. Взгляд пьющего должен слегка блуждать, с трудом отрываясь от прелестей напитка, останавливаться на картинах Уистлера или Гейнсборо, задерживаться на свечах, мерцающих в бронзовых канделябрах, переходить на задумчивый лик любимой в черной шали. Особый изыск — это увлечь возлюбленную на ковер (желательно персидский, а не дешевый палас), поставить бокал скотча рядом, положить по соседству кота и попросить его помурлыкать…
— Никогда не дождешься! — вскричал Чеширский Кот. — Ты тут распространялся о вельветовых брюках, Гейнсборо и канделябрах, но ведь твоя Россия совершенно другая, и большинство самозабвенно глушит водку и откровенно презирает виски. Русский человек и виски несовместны, как гений и злодейство.
— Врешь! — вскричал я гневно, болея за Родину.
Я слушал Кота и думал: сколько живет в этом мире ненавистников виски! Прежде всего, я весьма сомневаюсь, что к скотчу привержен прекрасный пол и в Англии, и в России, то есть нельзя сказать, что дамы совсем его не пьют, но и нельзя сказать, что пьют. Исключение составляют лишь жены любителей виски, которых мужья в течение многих лет ловко втянули в питие. Они верны напитку, как своим мужьям, и всегда на их поминках выставляют на стол виски.
А что делать джентльмену, если он сидит у камина с совершенно сногсшибательной красоткой, которая морщит нос, взглянув на скотч, а «Мумм брют» под рукой отсутствует (и фунтов, между прочим, в обрез) — форс-мажорная ситуация! Джин, конечно же, джин! Увы, его почему-то изобрели не англичане, а голландцы, причем всё началось с лекарств, настоянных на можжевельнике. Джин — самый легкий и демократический напиток, удобный почти в любых ситуациях, дамы порой обожают джин гораздо больше, чем мужчин. Разумеется, со льдом, с тоником, или биттерсом, или с оранжадом. Некоторые самоубийцы перед решающим шагом принимают полстакана теплого джина, разумеется, чистого. Джин неприхотлив, он славно пьется и в сарафане, и в норковой шубе, и во фланелевом костюме в полоску, при галстуке и без. И все-таки лучше всего он идет летом, и особенно приятно его пить нагишом.
— Позволь, — прервал мои размышления Чеширский Кот, читавший мысли без всякого труда. — Но мы удалились от сногсшибательной английской кошки, категорически не пьющей виски… Что делать, если она напряжена, часто выбегает в туалет и мажет губы, а у тебя трясутся лапы от робости, заплетается язык и холодеет кончик хвоста? Как преодолеть этот страшный барьер?
Из своей многогранной шпионской практики могу посоветовать напиток, которым прославленный английский бабник Джеймс Бонд одурманивал головы своим ворогам-соблазнительницам, используя их слабость к джину. Это коктейль «Драй мартини»: одна треть стандартного стаканчика вышеупомянутого итальянского вермута, обязательно экстра сухого, 2/3 джина, прыснуть биттерс, повесить на стаканчик дольку лимона и положить сверху зеленую оливку. Англичанки выдерживают не больше трех доз и сразу после этого валятся, как подкошенные, в койку; русским бабам, которые и коня остановят, и в горящую избу войдут, потребуется пять-шесть доз…
Тут долг чести похвастаться, что меня приобщил к «Драй мартини» очень серьезный журналист «Санди телеграф» сэр Перегрин Уорстхорн, у него на домашнем банкете я прилично надрался этой дьявольской смесью, не смог сдержать свою русскую чувственность и уволок к себе в машину одну гостью, не представляющую никакого оперативного интереса, но зато смазливую. Вот как все выглядит в мемуарах сэра Перегрина: «Любимов был популярным гостем, завлекавшим некоторых леди, в частности, Пэт Гейл, которая прибыла в ресторан, где мы ужинали после банкета, и красочно рассказала о «десяти футах русского языка, пытавшегося набросить лассо на мои гланды».» Вот вам и природная сдержанность англичан! Хорошо, что я уже в отставке, а представьте, какое впечатление произвел бы такой пассаж на отдел кадров… Но все равно я тайно горжусь и длиной, и толщиной своего языка и понимаю восхищение нежных гланд Пэт Гейл, которую я совершенно не помню.
Искусство разведки трудно представить без пьянства, в технике шпионажа бокал спиртного и обаятельная улыбка — самое важное оружие. Наверное, и Ева, прежде чем соблазнить Адама яблоком, подсунула ему немного спиртного. Я сам однажды тащил из ресторана в номер пьяного в дрезину английского агента-консерватора, который прибыл в Москву по нашему приглашению, почувствовал себя как дома и расслабился. Бывали у нас и агенты-алкоголики. В 30-е годы шифровальщик Форин-офиса (и алкоголик) по кличке «Арно» работал с нашим разведчиком Быстролетовым, выступавшим как венгерский граф. Вот что пишет Быстролетов в своем донесении: «Немытый, растрепанный, с ввалившимися глазами и осунувшимся лицом, он производил впечатление вконец опустившегося алкоголика. Я тряс его за плечи и в конце концов разбудил, и что же? Не открывая глаза, он протянул руку, нащупал бутылку вина, выпил и, видимо приняв меня за жену, сказал: «Пошла вон, старая сука», и снова заснул». Наш знаменитый агент Дональд Маклин, работавший дипломатом в Каире вскоре после войны, так нажрался на банкете, что объявил о своей работе на советскую разведку (естественно, никто из коллег ему не поверил, сочтя это «черным юмором»), а потом бросился в резиденцию американского посла и раздолбал там всю мебель, выкрикивая антиамериканские лозунги.
В нашем шпионском деле без выпивки нельзя, но не верьте ветеранам, вспоминающим, как при приеме в разведку их заставляли выпить пару бутылок водки (Петр I при направлении за границу проверял бояр на целом ведре). Все это ерунда, хотя на умение пить постоянно обращают внимание и тех, кто надирается, быстренько отчисляют. Помнится, на выпускном вечере в разведшколе отличник-слушатель после пары рюмок водки вдруг схватил на руки и начал подбрасывать под потолок преподавательницу английского языка — в загранкомандировку дальше Мытищ он не уехал. Другой разведчик, попахивая утренним перегаром, доложил резиденту, что английский парламентарий, с которым он накануне имел счастье отужинать, согласился на конспиративное сотрудничество. Резидент чуть не разрыдался от счастья, расцеловал подчиненного в обе щеки и пообещал ходатайствовать об ордене. А потом оказалось: оба так налимонились, что депутат парламента согласился в случае Третьей мировой войны взорвать мост Ватерлоо.
Английский писатель Кингсли Эмис: «Когда мы выпили польского спирта, я говорил только дважды. Первый раз я произнес: «Прекратите смеяться, на вас еще не подействовало», а чуть позже добавил: «Пойду-ка я спать, пожалуй»».
Русские графини умели опоить джентльменов…
А вот интересно, чем поила Доротея Ливен английского министра иностранных дел, а затем премьер-министра Джорджа Каннинга? Уверен, что большинство и не слышало об этой выдающейся женщине, зато уже набили оскомину байки о немецкой шпионке, танцовщице Мата Хари, совершенно напрасно расстрелянной во время войны французами, поскольку истинным шпионажем она не занималась — слишком много времени отнимали дела в борделе.
Бурная дипломатическая и шпионская жизнь Дарьи Христофоровны Ливен еще ждет своего исследователя. Даша появилась на свет в 1785 году в семье рижского губернатора Бенкендорфа, ее братиком был тот самый начальник Третьего отделения Бенкендорф, который вошел в историю благодаря «опеке» над Пушкиным. Воспитывалась Даша в Смольном институте под непосредственным руководством великой княгини Марии Федоровны, впоследствии супруги будущего императора Павла I, выдали ее замуж за друга императора, двадцатитрехлетнего министра графа Христофора Ливена, — ясно, что друзьям императора не нужно особых талантов, чтобы делать карьеру. Граф сумел избежать опалы после убийства Павла I, снискал расположение Александра I, с которым был под Аустерлицем и в Тильзите, и в 1812 году, после возобновления дружеских отношений с Великобританией? был направлен послом в Лондон.
Дарья Христофоровна всю свою юность провела в придворных кругах и прекрасно знала царскую политическую кухню. Не отличаясь классической красотой, она обладала острым умом и естественным обаянием, тут же открыла у себя дома светский салон, где была непререкаемой львицей аж до 1834 года, когда Ливен, уже князь, покинул Лондон. Дарья только числилась при муже, на самом деле она исполняла роль главного советника посольства и писала депеши лично министру иностранных дел Нессельроде. В 1815 году Дарья познакомилась с душой Священного Союза австрийским канцлером графом Меттернихом, который, укрепляя влияние Австрии, заботился и о своих личных интересах: нажил огромное состояние и даже тайно получал от царя «пенсию». Вскоре канцлер влюбился в Дашу, и началась переписка, отнюдь не страстная, а политическая, причем из Лондона письма пересылались через австрийское посольство в опечатанном сургучом конверте, где лежали еще три конверта и только последний, безымянный, предназначался графу. Вся переписка контролировалась Нессельроде и самим царем Александром, который не раз беседовал с Дарьей Христофоровной по вопросам европейской политики и давал ей инструкции.
