Нельзя, конечно, полностью исключить (как нельзя пока и доказать), что новоявленные европейцы афро-азиатского розлива брали не только числом, а и умением, что они были несколько лучше организованы, лучше оснащены технически, имели более разнообразный арсенал средств и способов жизнеобеспечения. Однако даже при прочих равных условиях неандертальцы в силу разницы демографических потенциалов всё равно были бы обречены. Всё, что раньше принадлежало им одним, приходилось теперь волей-неволей делить с «другими», причём «других» этих становилось всё больше, и требовалось им тоже всё больше и больше, а привычки спрашивать на что-либо разрешение у них не было. Оскудевали охотничьи угодья, затруднялся доступ к привычным источникам сырья и иным жизненно необходимым ресурсам, а в некоторых районах почти невозможно становилось найти мало-мальски приличную свободную квартиру (пещеру). Пришельцы устраивали ловушки на дичь в неположенных местах, растаскивали запасы кремня, бесцеремонно селились, где хотели, а бывшие хозяева теснились «по углам» и вообще терпели всяческие лишения. Управы на «понаехавших» искать было негде.
Этнография знает множество подобных историй. Некоторые из них, если дать волю воображению, довольно легко экстраполировать на интересующий нас период. Вот, например, как американский антрополог Д. О’Коннел описывает ситуацию, в которой оказались охотники-собиратели племени хадза, когда на занимаемых ими землях начали хозяйничать скотоводы-датога. «Я проводил, — рассказывает О’Коннел, — этноархеологические исследования на одном из поселений в бассейне Эяси (северная Танзания), в затопляемой в сезон паводков озёрной местности, где охотники хадза часто устраивали засады на крупную дичь. Моими проводниками были Б. и Г. — мужчины-хадза в возрасте тридцати с лишним лет. По прибытии на место мы застали там человека из одной из семей скотоводов датога, недавно поселившихся в этом районе. Он копал колодец. После обмена приветствиями, я отошел в сторону от остальных, чтобы сделать кое-какие записи. Однако разговор, слышавшийся за моей спиной, явно принимал опасный оборот. Б. и Г. начали бранить датога за колодец, который он рыл, за все прочие колодцы, выкопанные им и его соплеменниками в этой части страны хадза за последние два десятка лет, а также за ущерб, наносимый колодцами и скотом диким растениям и животным, играющим ключевую роль в жизнеобеспечении хадза. Оглянувшись, я увидел, что ситуация достигла критической точки. Датога стоял по колено в колодезной яме, его лук и стрелы лежали на земле поблизости, в пределах досягаемости. Б. и Г. с оружием в руках находились примерно в десяти футах от него, расположившись таким образом, что он не мог посмотреть на одного из них без того, чтобы не повернуться спиной к другому. Казалось, малейший неверный шаг — и полетят стрелы. Это был бы не первый случай, когда споры такого рода оканчивались очень плохо. Не желая быть свидетелем подобного происшествия, я кашлянул, чтобы привлечь внимание своих спутников, и стал медленно удаляться в том направлении, откуда мы пришли. Прежде чем повернуть за мной, Б. и Г. какое-то время осторожно пятились спиной вперёд, не переставая при этом кричать на датога»[326].
Что хадза делать в этой ситуации? Нападать на датога, убивать и изгонять их? Но, во-первых, это может дорого стоить самим хадза, а во-вторых, даже если такие действия на первых порах и дадут какой-то эффект, в долгосрочной перспективе они бессмысленны, поскольку на смену убитым и изгнанным придут их соплеменники, а хадза слишком малочисленны, чтобы без конца воевать. Остаётся либо отступать всё дальше вглубь своей территории, либо как-то приспосабливаться к существованию в чуждом окружении, перенимать образ жизни датога, в конце концов, смешиваться с ними. Думаю, что перед таким же точно выбором оказались в своё время и неандертальцы.
В процессе «передела» неандертальской территории между её старыми и новыми хозяевами не раз могли возникать конфликты, подобные только что описанному, и их участники тоже, наверно, не долго раздумывали, прежде чем схватиться за оружие. Однако, как уже говорилось, вряд ли дело так уж часто доходило до кровопролития, во всяком случае, массового. Просто одни постепенно множились и занимали всё больше жизненного пространства, а другие либо отступали, если было куда, либо сливались с пришельцами, если те им это дозволяли, либо, если и то, и другое оказывалось невозможным, вымирали. Постепенно аборигены (неандертальцы), не способные вследствие своей малочисленности противостоять «захватчикам» (гомо сапиенс), были частично ассимилированы, частично, возможно, уничтожены, а те, кому удалось избежать этой участи, оказались вытесненными на окраины ойкумены. Там они просуществовали в изоляции ещё несколько сотен, или, скорее, тысяч лет, пока где-то среди скал Гибралтара или в горах Крыма не окончил свой век последний неандерталец.
Причины исчезновения неандертальцев: Рогинский 1985; Banks et al. 2008; D’Errico and Goñi 2003; Finlayson 2004, 2009; Gat 1999; Horan et al. 2005; Pettitt 1999; Snodgrass and Leonard 2009; Stringer 2006; Vandermeersch 1989; Weniger 2008.
Неандертальцы не были нашими прямыми предками, но тем не менее у нас с ними очень много общего. Хотя судьба их сложилась неудачно, и они давным-давно исчезли с лица Земли, называть их тупиковой ветвью эволюции, по моему мнению, столь же неверно, как неверно применять этот эпитет по отношению, скажем, к коренному населению Тасмании и другим первобытным популяциям людей, уничтоженным в результате европейской колонизации. Скорее, неандертальцев следует считать «дублёрами» гомо сапиенс, или, образно выражаясь, резервной версией «венца творения», запасным вариантом эволюции. Возникнув примерно одновременно, но в разных частях света, эти два вида — Homo sapiens и Homo neanderthalensis — представляли собой, по сути, альтернативные человечества, которые довольно долго, многие десятки тысяч лет, сосуществовали, причём в отдельных районах буквально бок о бок.
Да, в конце концов неандертальцы вымерли. И все же их крах и триумф вида гомо сапиенс — это лишь один из вероятных сценариев эволюции, ставший реальностью в силу определённого стечения обстоятельств. Было так, но могло быть иначе, и хотя обычно мы склонны представлять собственную эволюционную историю как движение по единственно возможному пути к единственно возможному финалу, на деле она представляет собой историю выбора — выбора одного варианта дальнейшего движения из многих, открывавшихся на разных этапах развития. Попробуем посмотреть на неандертальцев именно с этой точки зрения — как на пусть и не сделанный, но всё же возможный, или, точнее, бывший некогда возможным, выбор. Как на несостоявшееся человечество.
Рассказывая на предыдущих страницах об эволюции, культуре и истории неандертальцев, я старался показать, что различия между ними и нами далеко не столь велики, как принято думать. Внешне, конечно, они были не очень на нас похожи, и потому могут рассматриваться как отдельный вид, но вот во всём остальном — от технологий производства орудий и способов добывания средств существования до отношения к себе подобным, к живым и умершим сородичам — на первый план выходит именно сходство. Создаётся впечатление, что в тех областях деятельности, о которых можно составить хоть какое-то представление по антропологическим и археологическим данным, неандертальцы практически ни в чём не уступали гомо сапиенс. Речь, конечно, не о современных людях с их компьютерами, ядерным оружием и полётами в космос, а о наших средне- и верхнепалеолитических предках. Даже тезис об интеллектуальном превосходстве палеолитических гомо сапиенс над их современниками, до сих пор воспринимаемый большинством из нас как нечто само собой разумеющееся, в свете накапливающихся данных теряет былую аксиоматичность. Превратить же его в теорему пока не удаётся из-за отсутствия сколько-нибудь убедительных доказательств.
Всё это, конечно, может быть следствием ущербности ископаемых материалов, которые редко говорят сами за себя и обычно допускают несколько интерпретаций, в том числе и взаимоисключающих, но может быть просто отражением того обстоятельства, что особых различий на самом деле не было. Если верно последнее, — а я думаю, что так оно и есть, — то нельзя исключить, что, не исчезни неандертальцы с лица Земли 25–30 тыс. лет назад, они продвинулись бы в культурном отношении много дальше, чем это имело место в действительности.
Каким было бы сейчас человечество, окажись на месте гомо сапиенс неандертальцы? Многие думают, что в этом случае развитие культуры не пошло бы дальше того, что было достигнуто в палеолите, и цивилизация никогда бы не возникла. Есть, однако, и иная точка зрения. Например, по мнению канадского писателя-фантаста Роберта Сойера неандертальцы, дай им судьба такой шанс, сумели бы не только совершить «неолитическую революцию», но и создали бы цивилизацию, в техническом отношении не уступающую нашей, а в социальном плане даже отчасти её превосходящую[327]. Очевидно, что точка зрения Сойера, хорошо знакомого с антропологическими и археологическими открытиями последних лет, вполне согласуется с теми заключениями, к которым мы пришли в предыдущих главах. Поэтому, хотя речь в данном случае идёт о фантастическом романе, мне предлагаемая в нём версия ответа на заданный вопрос не кажется совсем уж фантастической.
