Социально-информациологические законы выводят нас на необходимость формирования новой (или существенно обновленной) парадигмы журналистики и журнализма деятельности СМИ и МК, главное – информационной политики. Они дают ответ или раскрывают «тайну» формулы известного аргентинского писателя Хулио Кортосара: «Глубинный смысл не в словах, а за словами». Дело в том, что «само творчество происходит на бессознательном уровне – на уровне сознания все воплощается в знаковую систему, позволяющую вести коммуникацию как с самим собой, так и с другим».[45] В музыке нет слов, а «музыка – искусство бессознательного» (Г.Свиридов). Но музыка это мощное средство коммуникации. Есть каналы сенсорного (ощущаемого, видимого) и субсенсорного (латентного, невидимого) информационного воздействия на человеческий мозг. В классической парадигме теории коммуникации, журналистики все это практически не учитывается, в результате мы отстаем от запада в разработке и применении новых социальных информационных технологий. А, значит, можем оказаться беспомощными в обеспечении информационной безопасности граждан, общества и государства.
Обращение к «черному ящику» выводит нас на познание других законов социально-информациологического характера. Так, например, если внимательно проанализировать теорию «коллективного бессознательного» (Юнга), то мы заметим, что информационно-коммуникативный аспект присутствует даже в таком социально-онтологическом феномене как архетип, поскольку – это «постоянно наследуемое, всегда одинаковые формы и идеи»[46], т.е. информация. Архетипы – субстрат и код исторической памяти. Память социума архитепический носитель социальной информации. Перспективным направлением для социальной информациологии является исследование механизмов социальной памяти и объяснение на их основе, например, такого исторического факта (по результатам исследований Социологического Центра РАГС по исторической памяти), что положительная роль Сталина в развитии России оценивается в несколько раз выше, чем Горбачева и Ельцина. Одно из объяснений состоит в том, что «архетипы скрыты от сознания, но способны выражать себя в форме сказок, легенд, мифов».[47] То есть в исторической памяти, в коллективном бессознательном действуют коды менталитета национального характера, глубинной психологии. И если, скажем, политика СМИ им не идентична, побеждают в итоге – коды народной памяти.
Ученые справедливо указывают на «кризис идентичности», «противоречия и парадоксы российского менталитета в образах кинематографа и телевидения и убедительно доказывают при этом роль «коллективного бессознательного», в особенности таких его феноменов, как: архетип и миф.[48]
Действительно, есть «русская колея», если принять во внимание принцип единства общецивилизационных и специфических, национальных законов. Вполне закономерно, что «политическая биография России: в ментальных основаниях, образах и действиях». Здесь «появляется ментальная проблематика… закольцовывающая весь комплекс проблем» истории и культуры России.[49] Закольцовывающая и проблемы социальной информациологии, деятельность наших СМИ и МК. Все девяностые годы наша отечественная информационная политика, все «демократические» масс-медиа, вопреки кодам жизнедеятельности власти, медийно-ментальным кодам оплевывали свое родное Отечество. Сейчас наступает горькое пожинание «коммуникативных плодов» – разочарование в правде, кризис доверия к СМИ и власти как результат измены менталитету, исторической памяти, социальному бессознательному. Еще раз подчеркнем: менталитет народа можно и надо корректировать, но не ломать и игнорировать. Иначе сам себе шею сломаешь. Или получишь новую революцию. Или уйдешь в реликт вместе с народом. Таковы законы действия кодов жизни этносов, наций, социумов. Они носят социально-антропологический характер.
Социально-информациологический характер имеет закон Юнга о «визионерском творчестве», как творчестве таланта писателя, поэта, журналиста, действие которого автор не раз описывал.[50] Кратко суть его состоит в том, что талантливое произведение у автора получается тогда, когда достигается идентичность образов в сфере сознательного ментальному содержанию бессознательного своего народа, когда закипает «котел» в области «Сверх-Я» от сплава родившегося образа художника от встречи актуальной мысли, отражающей современную жизнь народа, с глубинным его запросом, выбросами из национального бессознательного, из исторической памяти. Ярким подтверждением тому может служить сказка «О рыбаке и рыбке» А.С.Пушкина, где в талантливых образах схвачены глубинные черты характера русского народа. Схвачены и иронически отражены поэтом, но приняты на глубинном уровне психики народа, поскольку «задело за живое», «душу разбередило», т.е. отразило менталитет. Произошла коммуникативная саморефлексия. Произведение вошло в классику. Что же классического мы оставим после себя за последние 10-15 лет господства «свободы слова». Детективы? Тысячи песен? Что останется в памяти народной? Вспоминается парадоксальный закон: чем строже режим, тем талантливее произведения (С.Н.Бердяев). Почему? Вот еще одна проблема для социальной информациологии вместе с культурологией.
Визионерское творчество – это «Вечный двигатель», о чем так убедительно написал Алексей Варламов и доказал («ЛГ», 6-12 октября 2004г.), что Шукшин – это классика. Приводим ее ниже в качестве убедительного примера о рождении классики как результате проявления «Сверх-Я», взаимодействия ментального, народного бессознательного в сознательном творчестве писателя, поэта, журналиста.
На прошлой неделе минуло 30 лет, как нет Шукшина. Эта годовщина – хороший информационный повод, чтобы показать по телевизору «Печки-лавочки» или «Живет такой парень», снять с полки книжку и перечесть какой-нибудь рассказ, вздохнуть о том, как низко пали нынешняя литература и кино, и нет у нас такого режиссера, как Шукшин, нет такого писателя.
Он был народным не по званию, но по сути – писателем, режиссером, актером. Народным – значит любимым. Любимым – значит кассовым. Шукшин и тогда, и сегодня – капитал. В этом нет ничего дурного. Лев Толстой тоже капитал, не зря же «Самсунг» вкладывает деньги в премию его имени. И Пушкин – капитал (шикарный ресторан в Москве), и Тургенев, и Солженицын. А если капитал, то хочется повторения успеха. Но не получается. Снимают фильмы, сериалы, пишут книги, играют роли, а шукшинского – не стиля даже, успеха – нет. Смотрит народ «Ментов», смотрит «Разбитые фонари», читает Маринину с Дашковой, но все понимают, это поденка. Сегодня одно модно, завтра другое, рынок, конкуренция, реклама – все здесь завязано, тут надо успеть, пихнуть, подсуетиться, а он – на все времена и ни от чего не зависит. Это от него все зависят. Но разве раскрутилась бы актриса Маша Шукшина, не будь у нее отцовской фамилии? И брал ли бы кто-нибудь интервью у Лидии Федосеевой, не будь она Шукшиной? Шукшин -–это брэнд, если бы не наследники, давно появились бы в Москве шукшинские бани или водка «Василий Макарыч».
За что полюбили «Калину красную»? За то же, за что любят и поют «Степь да степь кругом». Есть какая-то щемящая нота, есть строчка, образ, кадр, который так западает в душу, что хочется смотреть и смотреть. Как герой Шукшина березки обнимает, как в бане на своего нового родственника кипятком плещет, как просыпаются ночью старики-родители, когда он хочет к Любе под бочок подлезть, как пытается устроить праздник – народ к разврату готов – в городе Белозерске, как не снимает он темные очки в доме и не узнавшей его старухи-матери, а потом падает у подножия холма, на котором церковь белая стоит, как бежит по пашне, спотыкаясь и разливая воду, Федосеева-Шукшина. И не только смотреть, но пересказывать, как пересказывали в детстве друг другу любимое кино.
В чем тут дело? В подлинности? Да нет. В жизни иначе бывает. Не так мелодраматично, проще, грубее, что ли, и Егор Прокудин по большому счету абсолютно выдуманный персонаж – ну какой он рецидивист? Но ведь и Тургенева ругали за «Бежин луг». Не говорят дети таким языком. Иначе говорят. И вообще дети – другие они, эти слишком придуманные ребятки – Павлуша, Ильюша, Ванюша, которые коней стерегут и страшные истории друг другу ночью рассказывают. А «Бежин луг» – все равно шедевр, и ничего с этим не поделаешь.
Это как вечный двигатель из рассказа «Упорный» про доморощенного изобретателя Моню Квасова. Только с точностью до наоборот. Там велосипедное колесо должно было вечно крутиться, а оно останавливается. Шукшин с его простыми героями и обычными словами, с его нехитрыми приемами должен был давно остановиться и забыться, остаться в советском прошлом, а он все вертится.
