Ознакомительная версия.
Частыми были и случаи отказа крестьян убирать хлеб на полях по приказу противника. Поэтому, несмотря на то, что большинство полей в Литве, Белоруссии и на Смоленщине оставались неубранными, начальник полиции Березинской подпрефектуры Домбровский писал в конце сентября: «Мне приказывают все доставлять, а взять неоткуда… На полях много хлеба, не убранного из-за неповиновения крестьян».
Постепенный переход крестьян от пассивного сопротивления к активному наблюдался по мере продвижения французской армии в глубь территории Российской империи, по мере роста насилия со стороны наполеоновской армии и после пожаров в Смоленске и Москве. Этому способствовало также снижение дисциплины в войсках Наполеона и превращения значительной ее части в банду мародеров и грабителей.
Русский полковник С. Марин, находясь в Тарутинском лагере, писал 2 октября в личном письме к неустановленному лицу: «Не могу умолчать о поступке жителей Каменки. 500 человек французов, привлеченных богатством сего селения, вступили в Каменку. Жители встретили их хлебом и солью и спрашивали, что им надобно? Поляки, служивши переводчиками, требовали вина. Начальник селения отворил им погреба и приготовленный обед предложил французам. Оголоделые галлы не остановились пить и кушать. Проведя день в удовольствии, расположились ночевать. Среди темноты ночной крестьяне отобрали от них ружья, увели лошадей и, закричав “ура!”, напали на сонных и полутрезвых неприятелей. Дрались целые сутки, и, потеряв сами 30 человек, побили их сто, и остальных 400 отвели в Калугу. В Боровске две девушки убили четырех французов, и несколько дней тому назад крестьянки привели в Калугу взятых ими в плен французов. У нас жил один пленный полковник, который во все отступление нашей армии был в неприятельском авангарде и уверил нас честию, что все сие время не взяли они ни ста человек наших в плен, а что дезертиров наших он не видывал».
Около Москвы действовал крестьянский отряд Самуся, которому удалось истребить более трех тысяч французов: «Самусь ввел удивительный во всех подчиненных ему деревнях порядок. У него все исполнялось по знакам, которые подавались посредством колокольного звона и других условных примет».
Часто началом активного сопротивления крестьян служило появление в той или иной деревне русских солдат, которые или бежали из плена или специально занимались вербовкой партизан. К примеру, когда в конце августа русский арьергард отходил с боем из Царёва-Займища, под солдатом Киевского драгунского полка Ермолаем Четвертаковым была ранена лошадь, и он попал в плен. После того как ему удалось бежать от конвоя, он явился в деревню Басманы, лежавшую далеко к югу от Смоленской дороги, по которой шла французская армия. Здесь у Четвертакова возник план ведения партизанской войны, и он решил собрать из крестьян партизанский отряд.
Вскоре вокруг деревни Басманы, ставшей «главной квартирой» отряда Четвертакова, были расставлены караульные разъезды и пикеты. Крестьяне были вооружены трофейным и самодельным оружием. Сам же Четвертаков с организованным отрядом регулярно вступал в сражения с отдельными французскими частями. В частности, в сражении у деревни Скугаревой «партизаны отбили у французов 10 фур с фуражом, 30 голов рогатого скота и 20 овец». Впоследствии для нападения на значительный отряд французской пехоты, шедший с двумя орудиями, ему удалось собрать до четырех тысяч крестьян из окрестных деревень.
Известен другой случай: дворянин Духовщинского уезда Смоленской губернии Семен Шубин вместе с отрядом Казанского драгунского полка защищал от французских мародеров свое имение и соседние села.
Источники сохранили лишь малую долю информации о более мелких крестьянских отрядах, которые воевали с наполеоновскими частями. Е. Тарле писал: «Уже и в первую половину войны, когда и главный пионер партизанского движения Денис Давыдов не выступал еще со своим предложением, крестьянская масса уже начинала партизанскую борьбу. Степан Еременко, рядовой Московского пехотного полка, раненый и оставленный в Смоленске, бежал из плена и организовал из крестьян партизанский отряд в 300 человек. Самусь собрал вокруг себя около 2 000 крестьян и совершал смелые нападения на французов. Крестьянин Ермолай Васильев собрал и вооружил отнятыми у французов ружьями и саблями отряд в 600 человек. Никто не позаботился систематически, внимательно сохранить для истории память об этих народных героях, а сами они не гнались за славой. Крестьянка деревни Соколово Смоленской губернии Прасковья, оборонявшаяся одна от шести французов, убившая вилами трех из них (в том числе полковника), изранившая и обратившая в бегство трех остальных, так и осталась для потомства Прасковьей, без фамилии».
Также один из партизанских крестьянских отрядов в городке Сычевка Смоленской губернии возглавил майор Емельянов: «Многие стали к нему приставать, – указывалось в статье журнала «Отечественные записки» за 1826 г., – со дня на день число сообщников умножалось, и потом, вооружась чем было можно, избрали храброго Емельянова над собою начальником, дав присягу не щадить живота за веру, царя и землю русскую и во всем ему повиноваться… Тогда Емельянов ввел между воинами-поселянами удивительный порядок и устройство. По одному знаку, когда неприятель шел в превосходных силах, деревни становились пусты, по другому – опять собирались в дома. Иногда отличный маяк и колокольный звон возвещали, когда идти конными или пешими на бой. Сам же, как начальник, поощряя примером своим, был всегда с ними во всех опасностях и всюду преследовал злочестивых врагов, многих побил, а более брал в плен, и, наконец, в одной жаркой перестрелке в самом блеске воинских действий крестьян жизнью запечатлел любовь свою к отечеству…»
Примеры борьбы мирного населения с врагом не остались без внимания командования российской армии. К примеру, Барклай-де-Толли в августе 1812 года обратился со следующим призывом к жителям Псковской, Смоленской и Калужской губерний: «…но многие из жителей губернии Смоленской пробудились уже от страха своего. Они, вооружась в домах своих, с мужеством, достойным имени русского, карают злодеев без всякой пощады. Подражайте им все любящие себя, отечество и государя. Воинство ваше не выйдет из пределов ваших, доколе не изгонит или не истребит сил вражеских. Оно до самой крайности решилось бороться с ними, и вам останется подкреплять его одною защитою собственных домов ваших от набегов более дерзких, нежели страшных».
Также в письме к императору Александру I от 24 октября 1812 года Кутузов писал следующее о патриотизме крестьян: «С мученическою твердостию переносили они все удары, сопряженные с нашествием неприятеля, скрывали в леса свои семейства и малолетных детей, а сами, вооруженные, искали поражения в мирных жилищах своих появляющимся хищникам. Нередко самые женщины хитрым образом уловляли сих злодеев и наказывали смертью их покушения, и нередко вооруженные селяне, присоединяясь к нашим партизанам, весьма им способствовали в истреблении врага, и можно без преувеличения сказать, что многие тысячи неприятеля истреблены крестьянами. Подвиги сии столь многочисленны и восхитительны духу россиянина…»
Подытоживая материал о значении партизанской борьбы в войне 1812 г., следует привести слова Л. Толстого из романа «Война и мир»: «…дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие».
«Генерал Мороз бреет маленького Бони»: климатический фактор
Еще одной существенной (и неоспоримой) причиной поражения Наполеона в России был климатический фактор. Рано начавшиеся морозы стали полной неожиданностью для Великой армии, которая уже порядком настрадалась из-за отсутствия провианта и фуража, а также постоянных набегов казаков. Многие из участников похода говорили, что генерал Зима убил больше французских солдат, чем вся российская армия. Сам Наполеон, по словам Коленкура, на пути к Парижу говорил, что именно климатический фактор стал основной причиной поражения его похода.
Уже перед выходом из Москвы французская армия нуждалась в теплой одежде. Офицер Ложье вспоминал: «17 октября. Сегодня генеральская раздача по армии: раздают тулупы, белье, хлеб и водку. Разумная мера, которая принесла бы большую пользу, если бы принята была несколько раньше, теперь же слишком поздно. Солдат выбрасывал все, чем он не мог воспользоваться сейчас же; к тому же теперь он и без того чересчур нагружен, и я очень боюсь, как бы нынешняя раздача не оказалась брошенной на ветер». Тем не менее, вскоре оказалось, что именно тулупы очень были кстати. Остальное же, прежде всего это касалось награбленного, действительно было обузой, которую так и не удалось донести до родных домов. В частности, Бургон рассказывал о подарках, предназначающихся его семье: «… я взял с собой… костюм китаянки из шелковой материи, затканной золотом и серебром, несколько серебряных и золотых безделушек, между прочим – обломок креста Ивана Великого, то есть кусочек покрывавшей его серебряной вызолоченной оболочки, – мне дал его один солдат из команды, наряженной для снятия креста с колокольни. Со мной был также мой парадный мундир и длинная женская амазонка для верховой езды; далее две серебряные картины, длиною в один фут на 8 дюймов ширины, с выпуклыми фигурами: одна картина изображала суд Париса на горе Иде, на другой был представлен Нептун на колеснице в виде раковины, везомой морскими конями. Все это было тонкой работы. Кроме того, у меня было несколько медалей и усыпанная бриллиантами звезда какого-то русского князя». В результате, лишь самая малая доля всего этого обоза добралась до Франции.
Ознакомительная версия.
