И я вспомнила, как однажды группа сикхов принесла на шмашан умершую молодую женщину, и как зарыдал ее муж, когда стали обкладывать ее тело дровами. Он несколько раз поднимался с земли, подходил к покойной, поддерживаемый другими, стоял на подкашивающихся ногах возле костра и снова отходил и без сил опускался на землю, чтобы через минуту опять подняться и подойти к телу, которое сейчас, вот уже сейчас сгорит и рассыплется прахом у него на глазах и которое он никакими силами не может спасти от огня и этой окончательной гибели. Это было явное проявление горя, неподдельного, бессильного, тоскливого.
Но как эти же люди, способные так остро страдать от гибели одних своих близких, могут полностью абстрагироваться от чувства боли и печали в случае гибели других, это европейцам бывает трудно постичь.
Мне не раз приходилось наблюдать это спокойное отношение к смерти. И не только в случае, когда умирали старшие, оставившие потомство, но к смерти вообще.
Туманный догмат христианства о том, что смертию можно попрать смерть, не осушает слез, не заглушает нестерпимой боли, не помогает выдержать удар горя. А индийские философы нашли не одно, а несколько анестезирующих средств, заключили несколько соглашений с безысходностью. Одно из них — радость умирающего при виде круга своих потомков. Второе — то, что они не дают угаснуть одному из древнейших на земле культов — культу предков.
Я не раз присутствовала на шраддхах — поминальных церемониях — и видела, как легко индийцы вызывают в своей душе ощущение реального общения с душами усопших. Совершая множество мелких обрядов, кладя для душ предков на домашний алтарь кусочки плодов, цветы и ароматные вещества, читая молитвы, подобные одностороннему разговору с ушедшими навсегда, вовлекая детей в эти обряды, люди входят в круг иллюзорного контакта с теми, кого больше нет, с такой простотой, как будто этот круг вполне реален.
В одной книге я когда-то прочитала, что умерший человек до тех пор жив, пока его помнят на земле. Вот этого и достигают индийцы, сохраняя древние традиции совершения шраддх. К тому же у каждой семьи, кроме низкокастовых бедняков, есть свой священнослужитель — брахман, хранящий генеалогические списки, а вместе с ними и разные семейные предания об ушедших навсегда. От такого брахмана каждый член семьи еще с детства узнает о жизни и добродетелях всех родственников по восходящей линии, иногда до десятого колена, а если семья знатна, то и на много столетий назад. Предки этого брахмана служили домашними жрецами предков той семьи, с которой он теперь связан, а его дети и внуки должны будут выполнять эту функцию для детей и внуков этой же семьи. Поэтому уважение к домашнему жрецу и привязанность к нему всегда очень велики. Он гуру, духовный учитель, наставник, хранитель семейных традиций, посредник в общении с богами и душами предков, свершитель всех обрядов и церемоний. Без него практически немыслима жизнь индусской семьи. И вот он-то и является главным лицом, поддерживающим в своих клиентах с детства и до старости мысль о том, что умершие не умерли и что надо всю жизнь служить их вечным душам, помогая им пребывать в блаженстве. Все это память. Живая память о тех, кто ушел.
Кроме культа предков существует еще вера в переселение душ. Цикл возрождений, «возвратов» на землю практически бесконечен. Эти возвраты могут быть карой и могут быть наградой. Если своими делами заслужите наказание в будущей жизни, вы будете возрождены в виде осла, собаки или червя и будете влачить жалкое существование во искупление своих грехов. Если же ваша жизнь праведна, вы сможете вернуться в облике еще более праведного человека и даже брахмана — «высшего среди живых существ».
Так сказано в священных книгах. В это верят. А значит, к чему бояться смерти, ведь она не навек.
У этой философии есть еще одна хорошая сторона — она настойчиво призывает к тому, чтобы человек вел себя на земле как Человек.
Что же касается примирения со смертью, то эта цель в значительной мере достигается. Хотя в идеале индийских философий должна быть достигнута другая цель — навсегда избавиться от перерождений, добиться того, чтобы душа стала совершенной и навеки слилась с Мировым духом, с Брахманом, который един, неделим, вечен, спокоен и незыблем и служит началом всех начал, основой всех основ, ядром всего сущего. Но считается, что это слияние может быть достигнуто путем такого сложного самоусовершенствования, такой неимоверно трудной тренировки духа, такого подвижничества, что мало кто из смертных к нему способен. Поэтому такой путь предоставляется обычно избранным душам. Простые же люди стараются жить так, чтобы возродиться в виде какого-нибудь хорошего существа, и, умирая, верят в то, что вернутся. И их близких успокаивает та же мысль.
И течет Джамна…
29. НАШИ СЛЕДЫ В ИНДУИЗМЕ
Люди в старину привыкали прежде всего бояться своих богов, даже милостивых, так как отсутствие божьих милостей, по суш дела, равнялось насылаемым несчастьям. Поэтому отказаться от молитв и жертвоприношений, прекратить почитание богов и навлечь этим на себя их гнев было слишком рискованно. И боги шли вместе с людьми по всем путям их кочевий. Что же из древнейших верований тех индоевропейцев, что были предками славян, взяли с собою предки индоариев?
Об этом можно судить, сопоставляя богов, доживших у славян до эпохи христианства, и богов древнеиндийского арийского пантеона. Об этом можно судить по тем описаниям и упоминаниям, которые содержатся в Ригведе и других Ведах.
Считают, что Ригведа создавалась арьями на протяжении длительного времени, т. е. она является сборником гимнов, в числе, которых есть такие, которые возникли в неведомо давние времена, и такие, которые были сложены уже на индийской земле.
Уже упоминалось, что некоторые боги ведического пантеона, пройдя длинный путь изменений и развития в условиях Индии, дожили до наших дней в своих именах, а в приписываемых им функциях донесли до нас отпечатки глубокой старины (некоторых вытеснили боги местного доарийского населения, и они постепенно забылись народом Индии).
Снимая и счищая со слов позднейшие напластования, можно попытаться заглянуть в их сердцевину, добраться до разветвления их корней и до тех источников, которые питали их в глубине тысячелетий. Что общего или сходного можно найти в славянских или, сознательно сузив это понятие, древнерусских богах и богах древнеиндийских? И можно — ли вообще найти хоть что-нибудь сходное или общее в чертах мифологических представлений, в верованиях и обрядах?
Есть основания думать, что да, можно.
Неравномерность исторического развития народов-носителей древних индоевропейских языков и крайне недостаточная изученность этого вопроса позволяют пока говорить только о тех или иных фактах, которые реально существовали в этих языках на различных ступенях их развития. Выбираем совершенно сознательно древнерусский язык и санскрит. Напомним, что эпический санскрит, на котором написана великая поэма «Махабхарата», как и другие формы санскрита: классический санскрит — язык классической литературы древней Индии — и ведический санскрит — язык Вед, самых древних литературных памятников страны, является одним из наиболее богатых и развитых языков обширной индоевропейской семьи. И одним из самых древних, как и древнеславянский, о котором известный языковед А. Мейе сказал, что он продолжает «без какого-либо перерыва развитие общеиндоевропейского языка; в нем нельзя заметить тех внезапных изменений, которые придают столь характерный вид языкам греческому, италийским (особенно латинскому), кельтским, германским. Славянский язык — это индоевропейский язык, в целом сохранивший архаический тип»[23].
«Бог». «Небо». «Небеса». Это понятия, которые издревле воспринимаются людьми во взаимной связи. «Бхага». «Набха». «Наб-хаса». Это те же слова на санскрите. С тем же значением, с тем же смыслом и почти с тем же звучанием.
В науке высказывались предположения, что и имя славянского бога Сварога сопоставимо с другим санскритским названием неба — «сварга». Возможно, что и имена других богов «пантеона Владимира», или «Киевского пантеона», могут быть найдены в этом языке. Обратимся к некоторым примерам, хотя бы в порядке предположения.
Был у наших предков бог Перун, повелитель грозы и громов, бог небесных явлений, тот, которого Владимир велел поставить «вне двора теремного» над Днепром на вершине холма и которого затем, в дни крещения Руси, волоком поволокли вниз и ввергли в воды реки. Кто знает, сколько времени поклонялись ему предки славян до того, как он стал упоминаться в летописях. Но в Ведах описывается бог Варуна (произносится и Варун), тоже владыка неба, а также небесных и земных вод, брат огня. Его считают и хранителем западных областей земли — не значит ли все это, что, возможно, оттуда он пришел с арьями в Индию, что там, на далекой прародине арийских племен, он и Перун были некогда одним божеством и назывались одинаково? И хочется здесь вспомнить о том, что в болгарском и сербском языках есть мужское имя Парун и женское Паруна. Очень слабо исследован вопрос этих древнейших связей.
