«Машенька умерла, — думал Володя. — Вы ничего не поняли. Ты. Врач. Никто. Только дети могут понять, но не понимают, потому что для них это естественно, как пить материнское молоко. А потом они вырастают и думают, что начинают понимать, хотя на самом деле тогда-то и перестают чувствовать очень многое из того, что было им доступно… Мы играли, я учил ее узнавать звезды и созвездия. Однажды она сказала, что Вега — оранжевая. Я подумал сначала, что она забыла… из-за болезни… Это не так. Маша… И все дети, не только она… Они живут во многих мирах… Все мы — ты, я — мы тоже живем во множестве миров, потому что нет одной вселенной, каждое мгновение мир ветвится, возникают новые… Для детей все естественно, для них это игра — они легко переходят из мира в мир, меняются мирами, как фантиками, и всякое мгновение они другие, понимаешь, нет, ты же взрослая, ты не можешь этого понять, а я понял, когда Маша сказала, что Вега — оранжевая, это была Вега из той вселенной, где она действительно оранжевая, и там я действительно говорил Машеньке, что Орион — греческий царь, потому что там это так и есть, и я ей действительно… Эта игра… Я играл с Машей из другого мира, из того, где она была здорова. И я начал задавать вопросы, своими вопросами я заставлял ее, ту Машу, из другого мира, больше времени проводить здесь, а наша Машенька уходила туда, и я все спрашивал, она отвечала и оставалась, я уже понял, что происходит, и задавал новые вопросы, для Маши это была игра, а для меня… И я уже понимал: если Маша поправится, то там… в том мире, где Вега оранжевая и бабушка живет в Кампаро, а не в Калуге, в том мире она умрет. Я забрал ее — здоровую — из мира, который… А там она умерла. Наша Машенька. Мы играли, и я обещал ей, что на будущий год мы полетим к морю. Обещания, которые даешь детям, надо выполнять. Мы полетим к морю, обязательно. С Машенькой. Но — не с нашей. А наша не полетит, потому что там… ее уже нет…»
Нужно отметить два обстоятельства, касающиеся не самого явления, а его интерпретации отцом больной девочки Владимиром Чебровым. По профессии он был физиком-теоретиком, но не специалистом в области многомировой физики. Кроме того, в 2033 году еще не были разработаны методы решений нелинейных квантовых уравнений. Поэтому Чебров не мог адекватно интерпретировать происходившие ветвления и склейки и ришел к неправильному выводу, что «всего лишь» поменял местами свою дочь с ее эвереттической копией из альтернативной РОР, где девочка была здоровой. В результате, по его мнению, дочь в нашей реальности выздоровела, а в альтернативной — умерла, как и предполагали врачи. Это обстоятельство отразилось на душевном состоянии Чеброва, вынужденного спустя три года после выздоровления дочери пройти курс психологического тренинга и адаптационные процедуры.
На самом деле замещения больной девочки здоровой произойти не могло, замещалась не личность, а отдельные функции, в частности — функции восприятия. В 2047 году Арнольд, Бехер и Рамакришна (Arnold, Becher & Ramakhrishna, 2047) нашли решения квантовых уравнений для данного случая, использовав пятую и девятую теоремы инфинитной математики, и сконструировали модель этого явления.
Ошибка интерпретации Чеброва состояла в том, что он не принял (и не мог принять) во внимание мультивидуальную природу сознания и предполагал, что его игра с дочерью происходит не в ментальном поле (описываемом нелинейной частью квантового уравнения), а исключительно в физической РОР (описываемой линейными компонентами уравнений). Сложность (бесконечная, в принципе!) взаимодействий альтерверсов, происходящих в ходе ментально-физических склеек даже в пределах одного лишь эвереттического многомирия, не могла быть понята тогда, когда расчеты склеек производились еще по методу Бердышева, ставшему анахронизмом уже в сороковые годы.
Непонимание истинной природы процесса перехода личности в ходе склеек из одной идентичной реальности в другую приводило к немалому числу этических и моральных проблем, которые далеко не всегда удавалось разрешить. Так, ошибочная, в принципе, теория просветов Саваранского стала, по мнению некоторых интерпретаторов его творчества, косвенной причиной смерти ученого. Аналогичной трагедией закончися многократно описанный в научной литературе «казус Манцева».[71] Доктор Олег Ларионов работал по системе, описанной пятью годами раньше Чебровым, — пытался лечить пациентов перемещением их в РОР, где они были здоровы. Это было чисто эмпирическое действие, не подкрепленное ни математическим, ни даже физико-психологическим аппаратом, к тому времени (2038 год) частично уже известным. Доктор Ларионов был сугубым практиком (деятелем), полагавшимся на свои личные способности — то есть, на возможности своего мультверсального сознания. Конечно, он был не чужд и теоретизирования, которое скорее мешало ему в практической деятельности, нежели помогало. Поразительно в этой истории то, что доктор Ларионов был приверженцем далеко еще не общепринятой в то время идеи о бесконечно большом числе альтерверсов в многомирии эвереттовского типа (о многомирии многомирий он не имел никакого представления), и это обстоятельство сильнейшим образом повлияло на решение, приведшее его к гибели, как ранее аналогичные рассуждения, вероятно, привели к гибели Савранского. В «Белой шторе» содержится поразительный диалог Ларионова с его другом Игорем Манцевым, ставшим косвенной причиной принятого Ларионовым решения. Разумеется, в рамках инфинитного анализа решение могло быть и качественно иным, не приводящим к трагедии — в наше время любой обученный врач, знакомый с методами современной эвереттической медицины, рассчитал бы нужное направление «лечения», избрал бы способ изменения вероятностной функции и сумел бы спасти Ирину, как, собственно, и происходит каждый день в любой из трехсот двадцати семи клиник на планете.
«Я ничего не мог. Я всегда был теоретиком, мог вычислить склейку любой… ну, не любой, конечно, но достаточно высокой сложности, мог просчитать до двенадцати ветвей реальности, это много, а для аналитического решения почти невероятно — но на самом деле я не мог ничего. Ира заболела неожиданно и ушла быстро. Сколько это продолжалось? В марте врачи поставили диагноз, а в июле Иры не стало…
…— Ты помнишь Геннадия Бортмана? — спросил я, и Олег, наконец, обернулся. Я думал, что его взгляд… Нет. Он смотрел спокойно, будто врач на больного, пришедшего с жалобой на легкую простуду.
— Помню, — сказал Олег. — Конечно. Жаль его, да…
— Он так и остался на ветви, что ты ему напророчил. Мог ли он?..
От ответа зависело многое. Я не хотел думать: моя жизнь. Но, может, Ира…
— Дима, — сказал Олег и начал тереть друг о друга пальцы обеих рук — старый жест, так он оттирал следы мела после длинного доклада, когда весь пол под доской был усыпан меловой крошкой. — Дима, он мог выбрать любую ветвь в своих реальностях. За те месяцы, что прошли до… Он сотни раз принимал решения, ты же понимаешь, и сотни раз реальность ветвилась… но в нашей…
— В нашей, — прервал его я, — могло случиться только то, что предсказал ты, потому что твой выбор стоял над его выбором, и созданная тобой ветвь была крепче, прочнее и…
— Да, — кивнул Олег, — моя ветвь имела в миллионы раз большую вероятность, чем…
— Иными словами, — я хотел полной ясности, слишком важно было для меня то, зачем я искал Олега почти год, мучительный год, когда я жил только воспоминаниями, — иными словами, на миллион выбранных тобой вариантов приходится один, выбранный кем-то другим.
— Может, не миллион, — Олег продолжал тереть пальцы, и этот жест почему-то раздражал меня настолько, что хотелось дать ему по рукам. — Может, десять миллионов. Или сто миллиардов. Нет статистики.
— Статистику ты набрал за эти годы, — сказал я уверенно. — Ты ведь в пророки пошел, чтобы набрать статистику, и не говори мне, что это не так! Не говори мне, ради Бога, что вдруг разочаровался в науке и пошел в народ только для того, чтобы помогать людям.
— Я им действительно помогаю…
— Некоторым! Олег, я тут околачиваюсь вторую неделю, слушаю рассказы тех, кто стоит у тебя в очереди… полгода некоторые стоят, между прочим… каждый день приходят, ждут и уходят, и приходят опять, а потом кто-нибудь из твоих секретарей подходит к человеку и говорит: „Он вас не примет, извините“, и возражения бесполезны. А некоторых ты принимаешь сразу и помогаешь только им, тобой отобранным, предсказываешь радости в творчестве, успехи в делах, счастье в личной жизни…
— Я хоть раз ошибся? — мягко спросил Олег.
— Нет! У тебя стопроцентная статистика! Это значит, что ты выбираешь нужную тебе ветвь многомирия с надежностью не менее десяти сигма…
— Восьми, — поправил он меня. — Пока статистика накоплена только для восьми сигма, и мне нужно еще года три, чтобы…
